Темное искушение

– Прекрати плакать.
– Я не плачу, – настаивала она, пока по щеке бежала другая слеза. Твою мать. Это убивало все настроение.
– Это была самооборона, – сказал я, ничуть не переживая от того, что она убила Адрика. Мне не нужен был в команде мужчина, которого смогла завалить мягкосердечная женщина. – Повтори.
– Но…
– Повтори.
– Это была самооборона, – безэмоционально повторила она.
Я не знал, зачем протягиваю эту крошечную оливковую ветвь. Может быть, из-за льющихся слез, но по большей части потому, что уже давно – если вообще когда-либо – я не встречал женщины с чувствами. Мила была для меня неизведанной гаванью, до краев наполненной бескорыстием, которого я не понимал. И, как кошка с мышью, я хотел немного поиграть с ней.
Я схватился за изгиб ее обнаженной талии, такой тонкой, что я, вероятно, соприкоснулся бы пальцами, если бы обхватил ее ладонями. Талия была не тем, что я замечал в женщине в первую очередь, но с тех пор, как я раздел Милу в ее гостиничном номере, я хотел держать ее за талию, пока она скакала бы на мне – позиция, которая мне обычно не нравилась. Я приписал это странное желание тому факту, что никогда раньше не ждал так долго возможности трахнуть женщину, которую хотел, и в таких условиях самые незначительные мелочи заставляли меня чувствовать себя так, будто я снова только что вышел из тюрьмы после четырехлетнего воздержания.
Я положил другую руку рядом с ее головой и пропустил меж пальцев светлый локон.
– Поставлю крест в коридоре, как вы, американцы, делаете на месте автокатастроф. Можем даже вместе развеять его прах, если тебе станет от этого легче.
Ее полный отвращения взгляд встретился с моим.
– Разве ты не должен красть девственниц и терроризировать Москву? – спросила она.
– Город может спать спокойно, если только я не столкнусь с твоим отцом этим вечером. – Хотя это могло быть и ложью, я всегда был оптимистом, если дело касалось бизнеса и убийств.
Она сглотнула и снова обратила взгляд к потолку.
– Как благородно.
– Когда говоришь громкие слова, становится труднее поступать правильно, – протянул я, прежде чем прикусить ее подбородок.
Она прерывисто вздохнула.
– Ты неисправим, ты ведь знаешь это?
– Значит, мне нужно чье-то вмешательство. – Я провел большим пальцем под изгибом ее груди, легчайшей из ласк. Ее груди приподнимались с каждым вздохом, соски проступали под футболкой, и это напомнило мне, какие они чувствительные и сладкие.
Скользнув губами к ее уху, я сказал:
– Ручаюсь, я смогу заставить тебя кончить, просто пососав твои сиськи, котенок.
Дрожь, пробежавшая по ней, была единственным свидетельством того, что она еще не закрылась от меня, поэтому я продвинулся немного дальше. Почувствовав тяжесть ее обнаженной груди, я сжал мягкую плоть и провел большим пальцем вокруг соска, затем втянул губами кожу на шее, там, где билась жилка, потянул кожу зубами, чтобы оставить еще один след. Ее грудь начала подниматься и опускаться быстрее, но она отказывалась признавать присутствие моих рук на ней.
Я не знал, почему эта девушка так хорошо пахнет, даже покрытая кровью, но ее грудь в моей руке и мягкий аромат начали затуманивать мое зрение. Неумолимая боль в паху усилилась, тогда как Мила изображала скуку, словно баптистка на церковной скамье.
Ее апатия начинала раздражать, поэтому я сдвинулся ниже и укусил сильней. Она зашипела от боли, но когда я успокоил место укуса языком, она туго натянула веревки, ее голова склонилась набок, и легкий изгиб тела подсказал, что она, черт возьми, уже не была так безразлична.
Я отстранился, чтобы взглянуть на то, что сотворил – темные засосы. Хотя мне казалось, что до Милы я не делал подобного, что-то первобытное внутри меня наслаждалось тем, как я пометил ее, словно собственную маленькую шахматную доску.
– Мне кажется, красный – твой цвет, – сказал я ей, украшенной кровью и засосами, в постели гостевой комнаты.
– О да, – огрызнулась она, но слова ее были хриплыми, лишенными жара.
Когда я наконец провел большим пальцем по ее соску и ущипнул его, из влажных приоткрытых губ вырвался прерывистый выдох, хотя она все еще изо всех сил пыталась игнорировать меня.
 
– Ты называешь меня больным, – протянул я, – но мне кажется, ты тоже немного извращенка.
– Я ничуть на тебя не похожа.
Я вскинул бровь.
– Уверена?
– В том, что я не психопатка? Да.
– Я предпочитаю определение «социопат». Более социально приемлемо.
– Здесь все кричит о социальной приемлемости.
У этой девушки была странная способность забавлять меня, даже когда я серьезно намеревался превратить ее в свою временную безмозглую сексуальную рабыню. А я не любил, когда люди вставляли мне палки в колеса.
Я скользнул рукой по ее животу, между ног, и прижал большой палец к клитору, слегка надавив. Она крепко зажмурилась, пытаясь бороться с ощущениями, но когда я слегка потер, закусила нижнюю губу белыми ровными зубами и слегка качнула бедрами.
Это зрелище затопило меня густым жаром, прокатившимся по позвоночнику и тяжело осевшем в члене. Она была горячей, влажной и, судя по тому, что я узнал, очень узкой. Я хотел дать ей то, в чем она нуждалась: вставить два пальца, только чтобы увидеть, как закатятся ее глаза. Мысль о том, что она позволит мне в этот момент, опалила силу воли у меня внутри, пока кровь не начала стучать в ушах.
Я, может, и не занимался оральным сексом, и не любил, когда женщина брала контроль, но я не был эгоистичным любовником. Тем не менее, никогда раньше я не был так заинтересован в том, чтобы заставить женщину кончить. Я даже не мог сказать, что три женщины одновременно завели бы меня сильнее, чем одна эта девушка. Тот факт, что она дочь Алексея, был всего лишь глазурью на этом тошнотворном торте.
Наверное, она была профессионалом в этом невинном действии – соблазнении мужчин. Точно такой же, какой была ее мать до того, как появился Алексей, всадивший им пулю между глаз.
Мила сжала веревки в кулаке, закрыв глаза, румянец окрасил ее щеки. Я едва прикоснулся к ней, а она уже была близка к тому, чтобы кончить. Только идиот бы поверил, что он первый, от кого она кончает. Она была на взводе и не было ни малейшего шанса на то, что она оставалась девственницей, учитывая то, как она набросилась на меня.
Я убрал руку и спросил:
– Сколько мужчин заставили тебя кончить?
Она глубоко вздохнула: то ли облегченно, то ли разочарованно. Я не был уверен, что она сама это знала, но было ясно, что у нее нет никакого желания отвечать.
– Отвечай, – потребовал я.
Молчание.
Она была упряма, но и я был упрям. Я шлепнул ее между ног.
У нее вырвался вздох, прежде чем она пронзила меня убийственным взглядом.
– Прошу прощения, я что, должна была вести счет?
Я стиснул зубы. Я поклялся себе заставить ее считать каждый оргазм, который ей подарю, пока она не начнет умолять меня остановиться. Прежде чем я успел поддаться желанию начать прямо здесь и сейчас, я убрал руку и встал.
– Плохие зверушки не получают награды.
Ярость погасила желание в ее взгляде.
– Ты получишь по заслугам, Дьявол. И когда это случится, я буду улыбаться, глядя, как тебя закапывают.
Черт. Это было сексуально. И раздражающе.
Я схватил ее лицо.
– Если я паду, прихвачу тебя с собой. Твоя Михайловская кровь будет охлаждать меня в аду.
Проблеск неуверенности мелькнул в ее глазах, а затем она уставилась в потолок, отвергая меня так высокомерно, как не посмел бы никто другой. Я грубо отпустил ее. С горячим приливом разочарования я вышел из комнаты и обнаружил, что Юлия одержимо оттирает кровь.
Эта женщина постучала в мою парадную дверь семь лет назад, не обратив внимания на оружие и охрану, и объявила: «Я хотела бы получить работу».
Я вспомнил, что видел ее дважды.
Когда я был маленьким, она накормила меня и моего брата горячей едой и пустила нас ночевать, когда во время снежной бури мы устроились в ее машине. Она также появилась в новостях, когда прокрутила своего мужа в мясорубке, не объяснив причин и отсидев десять лет в психушке. Мне следовало бы дважды подумать об этом, но вместо этого я распахнул дверь шире и сказал: «Можешь приступать».