Замок пепельной розы (СИ)

Ещё дольше вытиралась и сушила волосы полотенцем. Очень тщательно вычёсывала их щёткой. Кое-как натянула на голое тело свою привычную, длинную до пят ночную рубашку. Даже напевала, чтобы заглушить звенящую тишину. И чувствовала себя донельзя несчастной.
А потом, после трёх или четырёх страдальческих вздохов, всё-таки щёлкнула задвижкой, толкнула дверь… и замерла на пороге.
Потому что ровно посередине герцогской постели лежал хозяин этой самой постели. Вытянувшись во весь свой немалый рост, заложив руки за голову… и он был голый. Ну почти. Кое-какая одежда всё же имелась. Брюки чёрные, до колен… но на этом всё.
  
Глава 22
 
Он спокойно лежал, закрыв глаза, и кажется, спал. Но почему-то я испугалась, что только делает вид. Дорн был похож на кота, неподвижно караулящего мышь у норы. Я бы не удивилась, если б начал глазами сверкать из-под полуприкрытых век… но глаза его были плотно закрыты, и я всё же выдохнула. Хотя вспомнить, что надо дышать, было ой как нелегко.
На нетвёрдых ногах, запинаясь, как новорождённый оленёнок, я двинулась вперёд, кое-как отлепив себя от дверного косяка. Отмечая по дороге детали. Капли влаги на широкой груди, мокрую прядь тёмных волос, прилипшую к виску… Кажется, он действительно уходил — но лишь для того, чтобы найти в огромном пустом доме ещё одну ванную комнату.
Закусив губу, я любовалась красотой неподвижного мужского тела. Взгляд скользил по рельефу мышц, по твёрдым линиям, по… по всему тому, чего мне безумно захотелось коснуться не только взглядом.
Поколебавшись немного, я задула последние свечи в канделябре на стене. Тихо как мышка, стараясь даже не шелохнуть матрас, поставила колено на край постели, скользнула вперёд. Замерла и бросила перепуганный взгляд на мужа. Мне показалось, или ровный рисунок его дыхания слегка изменился? А тень улыбки на краешке губ — она мне тоже почудилась?
Застыв на четвереньках в неудобной позе, я мечтала только о том, чтобы Дорн глубоко спал и не открывал глаз. Чтобы я могла продолжить им любоваться.
Минута утекала за минутой, а он по-прежнему не шевелился. Ничего не происходило. Я слегка расслабилась и очень-очень осторожно легла, вытянувшись на постели в струнку. На самом краешке, рискуя каждое мгновение свалиться на пол. Ну что за несносный герцог! Целая постель же свободна. Почему бы не лечь на свою половину и не оставить учтиво девушке — её? Так нет ведь, улёгся прямо посередине, чтоб побольше места занять.
Я запоздало сообразила, что стоило хотя бы залезть под простыню, чтобы не было так холодно — но поздно! Теперь ни за что в жизни не стала бы шуршать и рисковать тем, что разбужу мужа.
В довершение всех моих бед мучительным искушением пришли воспоминания о прошлой ночи. Когда я провернула тот свой хитрый манёвр и подобралась к Дорну под бочок, сделав вид, что просто ворочалась во сне. Вот бы повторить… но нет! Нет-нет! Он сегодня без рубашки. От прикосновения к голой коже точно проснётся. Так что… даже думать не смей, Элис, о всяких сумасбродствах!
Отругав себя как следует, я смирилась с тем, что трогать нельзя. Зато можно сколько угодно смотреть!
И я смотрела. Глаза всё больше привыкали к полумраку — комнату освещал лишь бледный свет новорождённой луны. Смотрела и смотрела, скрючившись на боку в неудобной позе, подложив ладони под щёку. И что-то сладко обмирало у меня в груди. Какое-то щекочущее чувство растекалось тёплой волной от губ и до кончиков пальцев на ногах.
…Именно потому, что я так пристально смотрела на него, Дорн и смог поймать меня с поличным. Когда он внезапно повернул голову и открыл глаза, я не успела даже моргнуть. А уж тем более отвернуться или притвориться спящей. И взгляды наши скрестились как шпаги.
Я поразилась тому, сколько серьёзности в его сером.
В голове лихорадочно заметались мысли, я пыталась найти подходящее оправдание, или хотя бы что-то остроумное… как-то отшутиться — это ведь стыдно, девушке так жадно рассматривать почти обнажённого мужчину!.. — но слова вдруг как-то разом все потерялись.
 
Не сводя с меня пристального взгляда, Дорн убрал правую руку из-под головы — и откинул её на кровати. Приглашающим жестом. Обнимающим. Как будто… звал к себе на плечо.
— Просто иди ко мне.
И от этих обычных слов будто что-то надорвалось у меня внутри. Какая-то струна лопнула. Или путы, что сдерживали, заставляли бояться и трепетать, не пускали сделать шаг навстречу.
Коротко вздохнув, я бросилась к нему. Через всю проклятую половину бесконечной-бесконечной постели. На середину, где он, кажется, действительно меня ждал.
Прижалась всем телом, дрожа. С благодарностью впитывая его тепло, которым он так щедро делился, когда повернулся ко мне и крепко-накрепко обнял. И даже совсем-совсем не протестовала, что обнял так… по-хозяйски очень. Одной рукой поглаживая по спине, а другой… другая его рука тут же вольготно устроилась на уже облюбованном однажды месте чуть пониже спины. Ну и ладно. Ну и пусть. Удобно же человеку!.. Моей щеке вон тоже удобно к его груди прижиматься. И моим ногам ледяным греться об него — он же не протестует, хотя мало приятного, наверное, когда к тебе такими ледышками…
Мы чуть-чуть только повозились — и как-то очень быстро совпали, притёрлись, замерли в блаженной неподвижности. Я счастливо вздохнула, пряча лицо на широкой груди. Даже бесцеремонность его рук не портила настроения. Она была как-то очень к месту, эта бесцеремонность. Как-то очень… правильно, что ли.
— И даже никаких возражений? — хмыкнул муж мне в волосы.
А я решила, что меньше лишних мыслей — отличная стратегия на сегодня. Она делает меня куда счастливее.
Я отрицательно покачала головой вместо ответа. А потом поняла, что ответ всё-таки нужен. Он так осторожничал всегда, мой каменный герцог! И даже сейчас… был напряжён. Словно его самого не отпускали какие-то тяжкие думы. Даже в такой момент.
Поэтому я сказала то, что хотела. Тихо-тихо, почти неслышно. Но он услышал.
— Какие… могут быть возражения. Ты мой муж. И у нас… у нас всё-таки медовый месяц.
Он замер на мгновение. А потом одним стремительным движением опрокинул меня на спину. Накрыл собой, придавил к постели. Опустился лбом на мой лоб, сжал голову в ладонях.
— Это просто невыносимо. Я не могу так больше. Эл-л-л-ли-и-и…
Я растаяла, как шоколадка на огне, от того, с какой нежностью и страстью он выдохнул моё имя. От его горячего шёпота, опалившего моё лицо. И поэтому не сразу вникла в смысл слов. А когда вникла… всё равно ничего не поняла. Осознавала одно — я хочу остаться навсегда в этом самом мгновении. В тёмной комнате, где есть только мы. И все те невысказанные слова, которые словно парили вокруг нас незримо, складывались в признания, вот-вот готовы были прорваться из небытия и обрушиться нам на головы. Правдой. Правдой, которая была нам так нужна.
И стук его сердца, прямо мне в грудь. Неспокойного, мятущегося, живого. Ту-дум, ту-дум, ту-дум… всё быстрее и быстрее. У камня не бывает такого сердца. Мой муж никогда не был камнем — поняла я отчётливо! И устыдилась, как была глупа всё это время.
А он всё смотрел мне в глаза — так, словно хотел заглянуть в душу.
— Давай попробуем, малышка!.. Давай попытаемся… По-настоящему.
Что сказать чуду, на которое даже не смела надеяться?
Что сказать счастью, когда оно волшебной птицей само садится тебе на ладонь?
Что сказать человеку, которого любишь без памяти, так сильно, что больно дышать?
 
Я не знала. И поэтому в ответ на его слова просто молчала. Молчала так долго, что опомнилась лишь, когда поняла, что всхлипываю. А он терпеливо ждёт и сцеловывает слёзы с моих ресниц. Так осторожно, так бережно…
Тогда только отмерла. Потянулась, обняла мужа крепко-крепко, прижалась мокрым лицом к шее.
— Так что скажешь, моё слезливое счастье? — тихо спросил он, гладя меня по волосам и позволяя реветь прямо себе в ухо.