Потерянные ноты (СИ)

Грин упрямо выпячивает подбородок. Лицо сереет на глазах. Заостряются скулы. Губы опять поджатые, немного дрожат. Он застыл на месте, так и не успев сделать глоток из чашки, подаренной недавно соседкой в знак почтения. Сердце заходится в бешеном, паническом ритме. Брок только что сказал, что должен уехать.
— Почему?
Голос не подводит. Звучит ровно и четко. Рот мгновенно пересыхает в ожидании ответа. Брок слишком давно знал этого парня. Выучил наизусть все повадки и жесты. Он не хочет ругаться. Но его скручивает болезненным спазмом от готовой вот-вот разразиться ссоры.Им незачем ругаться. Брок просто решил уйти. И у Себастиан нет выбора. Он должен его отпустить. В конце концов, разве не этого он добивался почти месяц? Возможно, говорить этого вслух не стоило. Синие глаза смотрят с болью и тоской.
— Просто так вышло, Себастиан. Я должен уйти.
На миг Грин задумывается, неужели его «просто так вышло» вызывало такие же чувства. Брок уходит не прощаясь. Закрывает за собой дверь. Его ключ остается лежать в кухне на столе. Себастиан хочет закричать, умолять остаться. Ведь эта квартира теперь принадлежит и Броку тоже. Бабушка постаралась. Она же не думала, что ее внук такой непроходимый идиот. Себастиан провожает взглядом знакомую спину из окна. Брок покинул этот дом. Он уходит не оборачиваясь. Хотя наверняка чувствует, как за ним наблюдают.
Себастиан смотрит на нетронутую кружку с так и недопитым чаем и вспоминает, как в джунглях Филиппин они пили заваренные кипятком травы. Хейли сказала, что это полезно для иммунитета. Они ей поверили и с деланным удовольствием давились горьким варевом. А потом память переносится в рождественскую засыпанную снегом Францию. Там, у костра насыщенно пахнет кофе. Тони разводит его растопленным снегом и разливает по стаканам черно-бурую чуть теплую жижу, которую гордо величал настоящим даллмайером. Ему тогда показалось, что ничего вкуснее этого трофейного дерьма он не пробовал. А на следующее утро Чейз говорит, что самолет Брока потерпел крушение где-то в водах Индийского океана. Сколько раз они друг друга хоронили за эти пять лет? Но всегда находили друг друга. Возвращались. Больше этого не повторится. И это полностью вина Себастиана. Ноты останутся потерянными навсегда.
Брок не возвращается уже несколько дней. Когда проходит месяц, и Джулия в последний раз приносит ему продукты, Грин готов выть от отчаяния. Себ не знает ни его нового адреса, ни номера телефона. Да и зачем? У них же все кончено. Может, его старый друг вообще женился на какой-нибудь красотке и думать забыл об одиноком калеке.
Себастиан идет в театр. Он не может играть, но все еще пишет хорошую музыку. Конечно, ему платят совсем немного, на еду хватает и, слава Богу. Он не жалуется. Плачет ночами от одиночества и безысходности. Укрывается тремя одеялами, потому что не может согреться в пустой квартире. Но никогда не жалуется.
Как-то поздним вечером в дверь скребутся. Тихо, будто загулявший пес оповещает хозяев о своем возвращении. Когда не получают ответа, снова скребутся. Себастиан лежит на кровати в своей старой комнате, уткнувшись носом в подушку. Она еще таит в себе родной запах.
— Никого нет дома, — бормочет он, глотая подступающие слезы.
— Открой немедленно! Иначе я решу, что ты опять подрался с зеркалом, и высажу эту чертову дверь. Открывай, Себастиан. Я знаю, что ты дома.
Минуту он лежит, не дыша. Думает, вдруг почудилось? Травма, нервы, одиночество — сойти с ума легче чем, кажется. Когда в дверь стучат кулаком, он бежит в коридор, на ходу собирая волосы в хвост. Мелькает в голове мысль, что надо бы побриться. Но она лишь мелькает.
— Я рад, что ты пришел, — говорит Себастиан.
Он еще не уверен, действительно ли рад, но Брок заходит, заполняя собой пустоту. Ерошит длинные волосы. Сгребает в объятия. Целует в уголок рта. Впервые за эти недели Себастиану кажется, что он живой. Что сержант Себастиан Грин таки вернулся из плена и сейчас, возвращается с войны. Они оба вернулись домой.
— Все хорошо? — весело спрашивает Брок.
 
— Да.
Ему еще хочется добавить «теперь, когда ты вернулся», но он, молча, растворяется в объятиях. Брок тянет его в гостиную. Подталкивает к бархатному табурету перед пианино. Он садится рядом. Поднимает клап. Извлекает из потайного кармана мятые листы. «Возвращенные с войны» — Себастиан узнает свой почерк. Он думал, что выбросил эти ноты после ухода Брока. Оказывается, нет. Райт сам их забрал. Себ не понимает, чего от него хотят. Он почти напуган. На взволнованный взгляд ему отвечает просто:
— Мне нужна твоя помощь.
Брок внимательно вглядывается в ноты. Разминает пальцы и начинает играть. Правой рукой. Себастиан сидит, округлив глаза, и явно не собирается участвовать в процессе. Одной рукой стройную мелодию вывести не получается. Брок поддевает друга локтем и тот будто просыпается. Поднимает левую руку. Они играют вдвоем. Когда мелодия затихает, Себастиан разворачивается к нему всем корпусом. Он не верит. Не понимает. Давится сдерживаемыми рыданиями.
— Ты сказал, что не можешь играть. Я решил помочь, — стирая слезы с его пылающих щек, говорит Брок, — Мне нужно было время, чтобы научиться. Эти руки не созданы для музыки, к сожалению.
Себастиан задыхается. Он смотрит на Брока с минуту, а потом кидается на шею. Обнимает, стискивает рукой плечо и рыдает. Прижимается к губам. Кусается нетерпеливо и слышит тихий теплый смех.
— Я — идиот. Я решил, что испорчу тебе жизнь. Калека же. Кому я нужен? Я хотел, чтобы ты оставил меня. Потому что боялся, что превращу твою жизнь в ад.
— Идиот, — соглашается Брок, — А я, знаешь ли, люблю идиотов. Это моя слабость. Однорукие идиоты с музыкальными способностями и умением хладнокровно резать глотки фашистам.
В ту ночь Себастиан переезжает обратно в свою комнату. А потом приходит 8 мая. И страна празднует Победу. Весь мир празднует Победу. Чуть раньше Брок находит в одном из ящиков альбом, который собирала миссис Грин из присланных ими фотографий и писем. Вот они вдвоем, на немецком танке. Вот Хейли смеется, запрыгнув на спину Броку. Вот Себастиан со своей любимой винтовкой. Вот они втроем, и поза почти полностью копирует фотографию из гостиной. Да и суть похожа. Хейли ведь погибла. Дальше идет Франция. Майор Чейз. И очень много фотографий Энтони. Психолог-фотограф-модель, кто бы мог подумать.
В солнечный майский день они празднуют в кругу своих фронтовых друзей. Все они рядом. Смотрят с фотографий. Застывшие в вечности. В памяти своих однополчан. Большинство из них до Победы не дошли. Себастиан помнит войну и совсем не помнит мира. Ему возвращение далось тяжелее. Хотя изначально они думали, что будет иначе.
В июне приходит странное письмо. На нем незнакомый адрес, и почерк никак не получается распознать. Когда они вскрывают конверт, из него вываливается фотография Энтони Фишера и других ребят из их отряда, а за ними развалины Рейхстага. И подпись на обороте: «Мы дошли».
В письме говорилось, что победа далась очень тяжело. В последней битве они не считали павших. Среди них был и полковник Чейз. Утром примерил новую форму, а к вечеру гроб. Гитлер прострелил себе башку, как раз перед тем, как русские взяли Рейхстаг. Тони писал, что скоро приедет, что соскучился по паре страдающих пидоров. И что он очень благодарен неизвестной Хейли за эту фразу. Она поднимает настроение даже в самый пакостный день.
«Вы кое-что забыли здесь, когда собирали вещи», — написано вместо прощания.
========== 30. ==========
 30. 
Время шло. Себастиан не только научился держать ложку левой рукой и виртуозно метать ножи, но еще и превосходно играть свою партию. Брок вернулся на завод. Быстро восстановил свои профессиональные навыки и даже успел обучиться новым хитроумным штукам.
Вроде бы все стало как раньше. Почти. И от этого «почти» время от времени тяжело тянуло где-то под ребрами. Брок впервые играет на большой сцене в июле 1945. У него зачесаны назад волосы. Черный фрак и белоснежные перчатки. Рядом стоит Себастиан. Рука сама тянется поправить кривоватую бабочку по старой памяти. Себ ловит его пальцы. Заглядывает в глаза.