Разрушенный (ЛП)
Я — гонщик Формулы-1 и исключительный засранец — страдаю от клинической тревоги. Если люди узнают об этом, они могут посмеяться над своими задницами, прежде чем я надеру их, показывая им, что происходит, когда я чувствую себя по-другому. Со стороны я не выгляжу тревожным, но внутри у меня полный пиздец.
С самого детства мой мозг, как хомяк в колесе, снова и снова концентрируется на одних и тех же проблемах. С тревогой приходят симптомы панической атаки. Они поражают меня: колени почти подгибаются, в груди становится тесно, а пальцы дрожат до бесполезности.
Панические атаки начались пару лет назад, они ухудшили мое настроение и продуктивность. Обычно они случаются, когда я испытываю максимальный стресс, например, при общении с родителями или если меня одолевают мысли о будущем. За последний год они постепенно становились все хуже. После одного незаметного приступа в прошлом году в середине гонки, который Маккой назвал «техническим сбоем», я решил, что таблетки — это мое единственное решение. Я не хотел идти на терапию, поэтому нашел американского врача, который решил мою проблему, не разделяя моих чувств. Теперь Ксанакс помогает мне оставаться в здравом уме, чтобы моя гоночная машина не врезалась в ближайшую стену во время каждой гонки.
Я считаю панические чувства своим наказанием за то, что я живу полной жизнью, в то время как моя мама страдает. То, что происходит со мной, постоянно напоминает о маминых симптомах. Болезнь Хантингтона (прим. пер. Болезнь Гентингтона ( синдром Гентингтона, хорея Гентингтона, хорея Хантингтона) — аутосомно-доминантное генетическое заболевание нервной системы, характеризующееся постепенным началом обычно в возрасте 30–50 лет и сочетанием прогрессирующего хореического гиперкинеза и психических расстройств.) — та еще сука, она крадет у нее моменты год за годом. Она делает ее слабой и немощной. Моя ролевая модель и свет моей жизни переживает худший из медицинских прогнозов, и все же я живу роскошной жизнью с F1. Панические атаки и тревога кажутся мелочью по сравнению с этим.
Но вы знаете, что говорят профессионалы: пара таблеток Ксанакса в день избавляет от беспокойства.
Я проглатываю таблетку перед тем, как выйти из своей комнаты, больше не в настроении оставаться наедине со своими дерьмовыми мыслями. Мои шаги гулко отдаются от мраморных полов, когда я прохожу по нашему роскошному дому. Светлые стены соответствуют светлым тонам, выбранным мамой, создавая уютное пространство, которое мне порой трудно покинуть. Гостиничные номера, в которых я живу каждую неделю, не идут ни в какое сравнение.
Мама улыбается мне, когда я вхожу на кухню, созданную для шеф-повара.
— Если это не мой любимый сын.
— Я твой единственный ребенок, а значит, автоматически любимый. — Я подхожу и целую ее в макушку, прежде чем занять место напротив нее.
— Ты всегда был нахальной маленькой штучкой, которая никогда не умеет принимать комплименты. — Ее дрожащие пальцы тянутся к светлым прямым прядям.
Я — любящий результат шведского наследия моей мамы и генов черного лондонца моего отца. Дети называли меня шавкой. Хотя раньше меня это беспокоило, с тех пор я научился ценить пухлые губы отца и запавшие лесные глаза обоих родителей. Не говоря уже о мягких локонах, которые я сейчас подстригаю по бокам, а сверху распускаю.
— Я прошу прощения. Где мои манеры?
— Наверное, потерялись где-то между этим местом и Монако. Джеки каждый год, как по часам, вспоминает вашу ночь в казино.
— Эта история пережила поездку принца Гарри в Лас-Вегас. Я бы хотел сказать, что, возможно, я все-таки более шумный британец. — Я поднимаю брови вверх и вниз.
Горничная нашей семьи, Джеки, ставит передо мной завтрак и чай.
— Несмотря на то, что твоя мать относится к тебе как к своему маленькому принцу, ты кто угодно, только не королевская особа.
— Ай. Ты будешь целовать мои сапоги, когда меня посвятят в рыцари. — Я подмигиваю.
— Кто? Сервировщик бутылок за твоим VIP-столиком не в счет. — Джеки скрещивает руки, прислонившись к кухонному острову.
Моя мама громко смеется.
— Тебе нужно уезжать через неделю?
— Ты единственная, ради кого я могу бросить Формулу-1, даже если бы это было на целых две секунды. — Я качаю головой.
— Это на одну секунду лучше, чем вчера. Представь, если я буду держать тебя здесь месяцами, то в конце концов я добьюсь своего. — Моя мама поднимает чашку с чаем к губам. Ее дрожащие пальцы расплескивают жидкость, и половина содержимого проливается ей на руку и платье.
— Черт. Давай я тебе помогу. — Я хватаю салфетку и вытираю пролитый чай, смахивая капли с ее бледной кожи.
— Как неловко. — Она вздыхает.
Мое сердце болит от ее покорного выражения лица. Я чувствую, как волна паники нарастает в моей груди, и от этого жжения мои легкие болят с каждым вдохом. Ксан, пожалуйста, не стесняйся, заходи в любое время.
Я излучаю спокойствие, которое не соответствует моему учащенному сердцебиению.
— Что сказал вчера врач?
Она посылает мне самую маленькую улыбку.
— Тебе не нужно суетиться вокруг меня.
— Мама…
Она бросает на меня самый нахальный взгляд, заменяя им свое грустное лицо.
— Ладно, хорошо. Он сказал, что мы можем контролировать недавние проблемы с моим настроением и передвижением. Но в целом, у меня все хорошо. Они возлагают большие надежды.
— Значит, это хорошие новости? Может, все не так плохо, как они думают.
Ее дрожащая рука коснулась моей щеки.
— Ну, они говорят, что потенциально я могу прожить на несколько лет дольше, чем ожидалось.
— Так ты говоришь о еще пятнадцати годах с нами, плюс или минус? — я возмущен тем, как неуверенно звучит мой голос.
— Это не точно. Я бы хотела рассказать тебе больше, но это все, что я знаю. — Ее улыбка дрогнула.
Я отодвигаю свою тарелку в сторону, больше не желая есть.
— И что, по его словам, может устранить припадки?
— Единственное, что мы можем сделать, это следить за тем, насколько сильными они становятся. О, и он сказал, чтобы помочь справиться со стрессом, моему сыну следует перестать быть упрямым и получить….
— Нет.
— Но…
— Ответ — нет. — Я вздохнул. — Мне жаль. Мне не хочется тебя разочаровывать, правда, но смысла нет. — Мои руки дрожат под столом.
— Я не могу не пытаться. Всякий раз, когда я иду к врачу, то беспокоюсь о тебе. Я думаю о том, как тебе плохо, и о таблетках, которые ты начал принимать в прошлом году. Бензопрепараты тебе даже не подходят, так что не пытайся преуменьшить их значение. Я думаю, может ли эта дрожь быть из-за…
— Мама, пожалуйста, перестань беспокоиться обо мне. — Мой голос прозвучал тихо. Черт, я ненавижу, как она может достать меня, как никто другой, но я должен оставаться сильным. — Может, оставим этот разговор? Давай насладимся последней неделей перед тем, как мне придется уехать. Я не знаю, как скоро я смогу вернуться, когда Лиам уехал и все изменилось в Маккой. — Мой голос воняет отчаянием, хрипит и трещит, когда я смотрю на нее широко раскрытыми глазами.
— Хорошо, пока, но только потому, что я каждый раз влюбляюсь в твои щенячьи глазки. Вот почему у тебя четыре кариеса к пяти годам.
— Я всегда был очаровашкой. — Я одариваю ее своей самой ослепительной улыбкой, надеясь отогнать все ее опасения на эту тему.
— Поверь мне, я прекрасно осведомлена о твоих заголовках в новостях. Ты слишком часто искушал меня выбелить глаза.
Я сморщился.
— Прости, мама.
— Я с нетерпением жду того дня, когда ты встретишь подходящую женщину и оставишь в прошлом эти клубные дни.
Я смеюсь.
— Встретить и вступить в отношения — две разные вещи.