Ее темные крылья (ЛП)

— Продолжай.
— Уверена?
— Расскажи мне, — говорит она так быстро, будто хочет, чтобы я заговорила, раньше, чем она передумает и остановит меня.
Я сглатываю.
— Ладно. Они выглядят как ничто, но они — все. Каждое растение появляется из чего-то такого. Наша еда, материалы для строительства домов и кораблей, для обогрева, для ткани, лекарств и красок с бумагой. Все начинается с семян. В каждом есть потенциал жизни. И в этом магия. Берешь эту кроху, создаешь с ней нечто новое. С семенем можно изменить мир. Можно изменить все.
Бри звала меня Бабушка Кори, когда я говорила о садоводстве, и я знаю, что думал Али. Наверное, как любое хобби, довольно скучно слушать об этом, если ты не в теме. Но я всегда радовалась, когда команда Али побеждала. Я была рада, потому что он был счастлив. И я подыгрывала всем планам Бри. Они могли бы относиться добрее к моим увлечениям. Как Алекто. Может, это новое, но, несмотря на ее первую реакцию на семена, она быстро втягивается.
— Расскажи, как они растут, — говорит Алекто, держа семя в ладони и разглядывая его. — Расскажи, как это происходит.
Я вздыхаю.
— Хотела бы я показать тебе. Было бы проще, чем пытаться объяснить.
Алекто смотрит на вход в Эребус, потом ее черные глаза сужаются хитро. Я смотрю растерянно, а она начинает вырывать яму в камне, используя коготь, в моей нише. Когда она в дюйм глубиной, она опускает черное зернышко в яму, глядя на меня, словно проверяя, правильно ли она делает. Я киваю, кусая губу, понимая, что она делает.
— И ты так делай, — говорит она, вырывая больше ямок.
Я делаю это, и мы по очереди создаем небольшой ряд.
Когда в каждой ямке лежит зернышко, Алекто расталкивает камень и накрывает их, наливает сверху немного моей питьевой воды.
Это разбивает мое сердце. Семена не вырастут, тут нет солнца, чтобы разбудить их, камень не будет их питать. Можно прорастить семена, вонзив их в мокрую губку и оставив на подоконнике, даже земля не нужна, но без питательных веществ останется только росток. Он не выживет.
— Покажи мне, — говорит она с решительным видом.
— Не могу. Они не вырастут, — говорю я.
— Почему?
— Им нужна вода, свет, чтобы они росли. Питательные вещества из почвы.
— У тебя есть свет, — она кивает на свечи и спички. — И вода. Ты так делаешь все время, ты сказала, в своем саду. Ты даешь им жизнь. Попробуй, — настаивает она, беря меня за руки, опуская мои ладони на яму, накрывая их своими. — Кори, попробуй.
Она всегда так делает, трогает меня, гладит волосы, проходя мимо, прислоняется ко мне, пока мы говорим. В конце каждого дня они чистят друг друга, это важно для них. От этого мое сердце болит, а потом я злюсь, потому что нельзя скучать по тому, кто тебя ранил. Нельзя переживать о том, сидит ли она с кем-то за горой, или она одна в пустоте. Нельзя гадать, думает ли она обо мне.
Когда Алекто опускает мои ладони на зернышко, я позволяю ей, гадая, что это за семя — трава, наверное, лаванда или базилик. Оно сможет вырасти или останется тут, спать в Подземном мире вечно? И если оно как-то окажется в мире живых, оно сможет расти, побывав тут? А я?
Я качаю головой.
— Это не сработает.
— Что не сработает? — мы с Алекто вздрагиваем, Мегера приземляется рядом с нами. Тисифона появляется за ней, мешок с моим ужином в ее руке. Мы не слышали, как они вернулись.
Мегера замирает, увидев нас, ладони Алекто все еще на моих.
— Что вы делаете?
— Я просто показываю Алекто свои семена.
Мегера злобно смотрит на Алекто, и та вздрагивает, отпуская меня.
— Что за семена? — Мегера смотрит на меня, и я замираю. — Где ты их взяла? — говорит она, и хоть ее голос холодный и спокойный, ее змеи сжались для атаки.
— Они были в моем плаще, когда я пришла сюда, — говорю я. Я не понимаю, что не так.
— Ты посадила их? — говорит она.
Я киваю. Я будто сделала что-то неправильно, но не знаю, что. Это просто семена.
— Ты знаешь, что они не вырастут тут, — говорит она, и я снова киваю.
— Знаю. Я просто показала.
Она снова сморит на Алекто, и что-то темное проходит между ними.
 
— Ешь, — говорит она, вручая мне мешок еды, и я ем, хотя желудок сжимается, я достаю еду под ее внимательным взглядом.
Той ночью, когда они ухаживают друг за другом, я вижу, как Алекто кривится под руками Мегеры, но она не кричит, не спорит, терпит стоически наказание, как все тени.
Я не засыпаю первой из-за напряжения, кожа натянута от чувства, что мне нужно быть осторожной, что что-то будет. Мегера возвращается в свою нишу, а Тисифона — в свою, но Алекто остается со мной, и когда я сжимаюсь на одеялах, она ложится рядом со мной, и мы лицом к лицу. Она кажется так человеком, ее перья похожи на волосы.
Мы с Бри спали так, вдвоем на моей узкой кровати. Мы начинали спиной к спине, а потом одна из нас говорила что-то глупое или гадкое, поворачивалась, потом другая разворачивалась, и начиналась болтовня.
Слушай. Ты лучше поцеловала бы Тома Крофтера с языком или смотрела бы, как твой папа принимает душ?
Боже, Бри, что с тобой?
Я бы лучше посмотрела на твоего папу.
Замолкни сейчас же.
Что? Твой папа горячий. На все сто.
Клянусь Зевсом, я тебя побью.
Не верится, что ты не хочешь меня в мачехи.
Ты не в себе. Я не могу даже смотреть на тебя сейчас.
Темно, ты все равно не увидишь меня.
Ты будто сияешь во тьме.
Это ты так.
Я скучаю по своей кровати. Скучаю по папе и Мерри, по дому. По своему саду.
— Ты увидишься снова с Аидом? — шепчу я. — Скажи ему, что мне жаль, что я была груба с ним. Что я извиняюсь за все.
— Не переживай, — говорит Алекто, тихо, как ветер. — Утром все будет хорошо. Все будет забыто.
Я не верю. Я опускаю ладонь между нами. Алекто с любопытством смотрит на нее, а потом сжимает.
— Почему она так злилась? — говорю я беззвучно, помня, что другие Фурии близко, и фонового шума в Эребусе нет.
Алекто смотрит на меня и качает головой едва заметно. Я не знаю, означает это «Я не знаю» или «Не здесь, не сейчас».
Я не успеваю заговорить, она прижимает рот к моему уху и шепчет:
— Что это было бы? Если выросло бы?
Чудо. Потому что тут ничего не растет. Ничто тут не процветает.
17
ЭРОЗИЯ
Следующим утром атмосфера тонкая, как стекло из сахара, хрупкая, и я знаю, что Алекто ошибалась: все не в порядке.
Мегера приносит мой завтрак, и она улыбается, вручая его, ее змеи спокойно свернуты, языки медленные, глаза прикрыты. Она протягивает каждое блюдо мне, будто вижу еду впервые, хотя это просто фрукты и лепешка. Это напоминает мне маму Бри, когда она и Бри ссорились. Она вела себя так, словно все было в порядке, превращала заботу в оружие. Ах, Кори, я так рада, что ты тут. Будешь сок? А торт? Я сделала его для Бри, но она решила, что не ест шоколад. Мне не нужно было, чтобы Бри говорила, что они поссорились. Это было ясно.
— Ешь, — улыбка Мегеры — одни клыки.
Я ем.
Я побывала в ванной, а потом жду Алекто, которая все еще в ее нише, шепчется с Мегерой и Тисифоной, и у меня снова возникает странное ощущение, что что-то грядет. Они перестают говорить, поняв, что я там, и Алекто слетает, подхватывает меня и покидает Эребус.
— Все хорошо? — спрашиваю я, когда мы покидаем горы.
— Конечно, — говорит она, но так, будто это «нет», как я говорила, что все в порядке, когда спрашивали Астрид или Мерри.
Я проверяю, что другие Фурии не слышат, когда спрашиваю снова, почему Мегера так злилась из-за семян. Я могу думать лишь об австралийских обычаях злиться, если попробуешь принести яблоко с самолета, они боятся, что сильные виды нарушат экосистему. Но в Подземном мире нет экосистемы, нечего убивать или подавлять. Ничего нет.