Ее темные крылья (ЛП)

Алекто пожимает плечами.
— Он — Неизменный. Он еще сильнее сосредоточится на жестокости, если ощутит, что на него давят, или что ты страдаешь. Он будет радоваться этому. Но не переживай. Мы позаботимся о тебе.
И они заботятся.
Они вырезали проход голыми руками в естественную пещеру с маленьким водопадом и ручьем, чтобы сделать мне ванную. Потом они вырубили ступеньки в камне взмахами когтей, когда стало ясно, что я могу спускаться с веревкой, сделанной Алекто. Но мне не хватает сил на подъем. Вся пещера-ванная вызывает во мне радость из-за отсутствия месячных, но я вспоминаю, как однажды месячные задержались, пока я была с Али, и я выплакала глаза на Бри в школьном туалете, представляя лица папы и Мерри, когда я скажу им, что была беременна. Пока я была в истерике, зашла Астрид, и Бри сказала ей уйти, кричала ей в лицо, пока она не ушла. Потом она заказала мне онлайн тест на беременность, чтобы не покупать такой в «Спар», но месячные начались до того, как он прибыл, а в следующем месяце все пришло в норму, одновременно с ней, и мы уже не упоминали это. Я не говорила Али. Может, она сказала.
Фурии приносят мне одеяла и подушки — тоже украденные у Аида — для сна. Тисифона даже дает мне свечи и спички, такие же, как у нас дома, чтобы я видела внутри своей пещеры-ванной. Она не говорит, где взяла их.
Они приносят мне чистую одежду, черные накидки, как у них, и я переодеваюсь через каждые три сна, может, это были дни. Старые я стираю в водопаде. Мои джинсы пропали, пока я спала, а позже я вроде видела их вплетенными в потолок. Алекто забрала мой порванных джемпер, носила его задом-наперед, чтобы крылья были свободны, когда других не было рядом. Это даже мило. Мои пятки быстро грубеют.
Я привыкаю к этому.
Но не могу принять. Мне снится снег, снежинки усыпают меня одна за одной, и я не могу их остановить. На Острове нет снега, не было с моего рождения. Я просыпаюсь, думая, что мне холодно, но все это в моей голове, температура тут не меняется. Я засыпаю, мне снятся папа и Мерри на Острове, зовущие меня. Мне снится, как они ищут меня в озере, в лесу, проверяют кусты. Проверяют пещеры и пляжи. Оракул уже сказала им, что я была там, и лодка Коннора у пристани, так что они узнают, что я вернулась. А потом пропала. В день похорон моей бывшей лучшей подруги я пропала.
Бри. Что она сказала бы, узнав, что я тоже была в Подземном мире? Может, она скучает по Острову, как я. Бри и Кори. Кори и Бри. До конца.
— Я хочу увидеть Подземный мир, — говорю я на четвертый/восьмой/пятнадцатый/шестнадцатый/двадцать третий/сорок второй день тут. Я проснулась с идеей, что, может, если Аид услышит, что я вышла, жива в мире мертвых, он захочет меня выгнать. Исторически он не был рад нарушителям. — Это позволено?
Фурии выглядят так, словно у них день рождения, сияют. Даже змеи Мегеры радостно шипят, дрожа на ее голове. Алекто обнимает меня, притягивая к себе так быстро, что я получаю перья во рту, нектарин раздавливается между нами.
— Мы хотим показать тебе, — говорит она мне на ухо, трется об него. — Мы хотим многое тебе показать.
— Так покажите, — я смеюсь, растерянная и радостная, и она сжимает меня крепче, потом берет на руки, и я пищу.
— Стойте! Мне нужно сначала помыться. В моей пещере. Смертные дела.
Они переглядываются, Мегера, Тисифона и Алекто говорят без слов, и я хочу быть частью этого, снова иметь такое.
— Увидимся там, — говорит мне Мегера и взлетает. Тисифона следует за ней, оставив меня и Алекто одних.
— Где? — спрашиваю я у Алекто.
— Поспеши, и мы последуем.
Через пару мгновений, когда я смыла с платья почти весь нектарин, убрала его с себя, Алекто поднимает меня на руки, и я цепляюсь за нее, сердце пытается вырваться, когда земля пропадает.
Мы покидаем Эребус, летим над вершинами гор, которые служат границей между Подземным миром и окрестностями. Я понимаю, что пустыня, над которой мы летим, вряд ли Подземный мир. Интересно, как она зовется, кого туда отсылают.
Мы движемся глубже, следуя за серебристой узкой рекой, которая пересекает горную гряду. Мы летим, и я улавливаю звук шумного дыхания и всхлипов. Я делаю ошибку, озираясь в поисках источника, желудок сжимается при виде земли далеко внизу.
 
— Это река, — говорит Алекто мне на ухо, я крепче сжимаю ее шею.
— Что? — говорю я в ее плечо.
— Рыдания. Коцит из слез теней в Траурных Полях. Они лежат между Эребусом и Стикс.
Ох. Это отвечает на вопрос. Траурные Поля — место, куда уходят люди, умершие в или от безответной любви. Их печаль создает реку.
Волоски становятся дыбом на моей шее, горло сжимается. Я помню, как убегала из бухты после того, как Али бросил меня, слезы лились по моему лицу, в груди была дыра.
Так я узнала о них: я пыталась звать Бри весь путь домой, и она не ответила. Я пошла в ее дом, но дверь была заперта, и дома никого не было. Тогда я вспомнила, как Мик и Элла забрали мальчиков на континент за новой одеждой. Наверное, Бри уехала с ними. Я знаю теперь, что это было не так. Я могу представить, как она сидела на лестнице вдали от глаз, слушая, как я пытаюсь открыть заднюю дверь, стучу в нее, глядя, как на ее телефоне загорается мое имя, снова и снова, зная, почему я была там.
Никого не было дома, когда я вернулась, и я пошла в сад. Я перестала рыдать. Я онемела. Когда я позвонила в следующий раз Бри, телефон был выключен. Наверное, Али был с ней, и он знала, что случилось — может, не все — и она выключила телефон. Я ушла внутрь, вымыла руки и лицо, переоделась, планируя пойти к Бри, решив, что они уже были дома. Я нанесла макияж, потому что не собиралась никому снова показываться в слезах, пока не дойду до Давмуа. Я спустилась по лестнице, Мерри вернулась домой, увидела меня и помрачнела.
Она шла с осмотра севера Острова, и Кэлли Мартин выбежала из «Спар», чтобы узнать, что происходит. Бри и Али прошли мимо, держась за руки на глазах у всего мира. А потом остановились у почтового ящика и поцеловались. Кэлли назвала это зрелищем.
Мы не виделись два часа.
Руки Алекто неприятно сдавливают, ее зубы щелкают у моего лица, и я шатаюсь, словно меня вырывает из мыслей. Оказывается, что только ее хватка удерживает меня рядом с ней. Я перестала держаться за нее, мои руки опустились, спина согнулась, тело обмякло. Если она отпустит меня…
Я сжимаю ее шею руками снова, дрожа.
— Спасибо, — говорю я. — Прости.
Она тихо воркует, летит вверх, прочь от реки, пока шепот не становится едва слышным. Я беру себя в руки. Это все в прошлом. Старые новости. Старая боль.
Вскоре мы улетаем от Коцита и следуем за другой рекой, эта бушует, вода мутная и коричневая. Река расширяется, все больше ручьев впадает в нее, и горная гряда переходит в широкую долину.
И врата Подземного мира.
Они поднимаются из реки, от берега к берегу, грязная вода бесполезно плещется об них, не может пройти, пока они не открыты. Когда мы подлетаем, я вижу, что врата сделаны из больших плит черного дерева, которое точно не растет в моем мире или не росло веками. Они высокие и жуткие, башни по бокам. Они построены из серого камня, кривые, с десятками окон без стекла, как из кошмарной сказки. Башни тянутся высоко в белое небо, и даже мы, летящие высоко над землей, оказываемся в районе их середины.
Меланхолия пропадает, я представляю прибытие сюда в лодке, со смирением, что жизнь закончена. Лодку качают потоки, и только тихий Лодочник утешает своим присутствием. Приближение к вратам, которые тянутся, как ни задирай голову, и вершин не видно, две башни по бокам с сотней пустых окон, словно глаза, следящие за твоим прогрессом. Не зная, что дальше, но зная, что возврата нет.
Я пропустила это, когда прибыла, и я рада этому.
Я вижу движение в окне, гляжу туда. Алекто машет свободной рукой, и я вижу поднятую в ответ руку, бледную, с золотым браслетом на запястье.
— Кто это был? — спрашиваю я, пока мы летим, оглядываясь на размытый силуэт в тени, следящий за нами.