Ее темные крылья (ЛП)

Каждое слово — маленький порез бумагой, жжётся. Я не объясняла это еще никому. Все на Острове знали, что происходило, сразу же, как это случалось, сеть сплетен работала лучше всех источников новостей, даже «Аргуса», и на Острове происходит мало событий, так что все — новости.
Я видела Кори Оллэвей, бегущую домой в слезах.
Она была ранее с Алистейром Мюрреем. Может, они поссорились.
Не просто ссора. Я прошла мимо Алистейра Мюррея и Бри Давмуа. Они держатся за руки у «Спар».
Корина Бри? С ее Алистейром?
Ой-ой.
Я ощущаю нечто горькое и сглатываю это.
— Она была последней, от кого я такое ожидала, — говорю я. — И я хотела ранить ее. Но я не думала, что она умрет.
— Что сделано, то сделано, — Алекто пожимает плечами, словно все решено, и садится, хлопает по полу рядом с собой. — Присаживайся.
Я качаю головой.
— Не могу. Слишком высоко.
— Я не дам тебе упасть.
Она может. Она может отвести взгляд, не успеть поймать. Я могу соскользнуть — и все. Или она могла сказать, что не даст мне упасть, но не всерьез. Слова ничего не стоят, я это уже поняла. Важны поступки.
Я снова качаю головой.
Алекто долго разглядывает меня. Она спрыгивает с края, и я паникую, что обидела ее, отказавшись сесть с ней, и теперь и она бросит меня. Но я едва делаю шаг вперед, она возвращается с охапкой тряпок. Она бросает их на землю и улетает снова без слов, через пару мгновений приносит еще гору ткани и бросает на первую. Фурия улетает еще раз, приземляется и складывает крылья.
Она садится перед горой и разбирает ее, вытаскивая длинные куски ткани, а я смотрю, как она умело сплетает их в толстый шнур. Я смотрю на потолок, гадаю, не сделала ли она и его.
Пока я росла на Острове, я училась управлять лодкой, вязать узлы, но не видела такие, как делала она: замысловатые, запутанные узлы. Я смотрю, как она проверяет каждый, тянет, чтобы убедиться, что они выдержат, и меня поражает, что я понимаю, что она делает.
Я приближаюсь, и она поднимает голову, издает щебет, словно ее радует мое внимание, а потом возвращается к работе. Вскоре она завязывает последний узел и встает, несет конец в глубину ниши.
В потрясенной тишине я смотрю, как она роет каменную стену, оставляя глубокую вмятину голыми руками. Гора для нее как тесто или глина, мягкая, и я понимаю, что Фурии, а не какой-то Титан создали Эребус, вырезали его из камня сами. Так они сильны. Достаточно, чтобы вырезать дыры в горе голыми руками. Конечно, Гермес не хотел помогать мне уйти от них.
Я резко вдыхаю, и Алекто поворачивается ко мне.
— Что такое?
Я лишена дара речи, слова не могут выразить, как невозможно то, что я тут и вижу это. Выразить то, как все запуталось после вчера, когда я была в спальне, нажала «да», когда стриминговый сервис спросил, смотрю ли я еще, потому что ясное дело, что еще мне делать, а теперь я вижу существо, которое до этого было словом в книге, режущее стену, с крыльями за спиной и перьями вместо волос. Словами не описать все чувства, этот ужас-разбудите меня-я хочу домой-прошу, не бейте-я хочу такую силу-я хочу-я хочу…
Я качаю головой.
Через миг Алекто поворачивается к стене и продолжает.
Вскоре она вырезала углубление, оставив ободок из камня. Там она продевает веревку, которую сделала, и завязывает несколько узлов.
Алекто вешает веревку на плечо и хитро улыбается мне. А потом проносится мимо меня, взлетает, веревка тянется за ней. Она останавливается, когда веревка кончается, а потом поворачивается, бьет крыльями и тянет за нее.
Я знаю, что она показывает. Что она сделала для меня.
Алекто летит ко мне и протягивает веревку. Я уверенно беру ее.
— Теперь не переживай. Это твое. Способ передвижения, защита от падения. Должно доставать до земли или примерно доставать. Можешь держаться за нее, или я могу обвязать тебя ею.
Я смотрю на ее подарок.
— Я буду держаться, — говорю я.
Она идёт к краю и садится. Я следую примеру.
Я не такая смелая, чтобы свесить ноги с края, но сажусь, оставаясь в паре футов от края, сгибаю ноги сбоку. Я крепко сжимаю веревку, обвив ею руку, сдавив в кулаке, костяшки белые.
 
— Я хочу задать вопрос, — говорит Алекто.
Я с опаской киваю.
— Как ты поцеловала его?
Вопрос удивляет меня. Я не думала, что ей есть дело до поцелуя.
Я пожимаю плечами.
— Я не знала, кем он был. Если бы я знала, что он такой гад, я бы не стала.
Алекто хитро улыбается.
— Но поцеловала. И ты не боишься его.
Я краснею.
— Боюсь. Просто… Он меня так разозлил, что я забыла, выходит?
Алекто качает головой.
— Нет. Мы чуем страх. Ты боялась нас, когда мы встретились. Но не его. В тебе нет страха к нему. Из-за поцелуя?
— Возможно, — говорю я. Я все еще думаю, что боюсь его.
— Расскажи, — говорит Алекто.
Я медлю. Теперь я смущена, ведь знаю, что он сожалеет. Это меняет поцелуй, превращает в еще одну ошибку ночи, полной ошибок. Еще одно плохое решение, которое лучше забыть.
— Я дала это тебе, — Алекто кивает на веревку в моей руке. — Сделала для тебя.
Я знаю, что она говорит. Дружба строится на историях — тайна за тайну, признание за признание, и все это сплетает невидимые нити между вами, связывая вас. Больше нитей — сильнее дружба.
Две девушки, сидящие бок о бок в лесу, где они не должны быть, но всегда оказывались.
Я целовала Али Мюррея прошлой ночью.
Да ладно. Я все гадала, станешь ли ты. Как это было?
Странно. Но, вроде, хорошо. Он хочет увидеть меня снова этой ночью.
О. Ты пойдешь?
Да.
Пауза: Вряд ли я поцелую кого-то, пока не покину Остров.
Удивление: Ты хочешь покинуть Остров?
Да. Но только если ты со мной.
Конечно.
И так далее. Плетение гобелена работает, если участвуют двое. Не обязательно одновременно, иногда нужно раскрыться одному, иногда — другому. Но все объединяется в конце.
Я шепчу в темноте Бри, что не думала, что меня полюбят, потому что, если моя мать не могла, если она просто бросила меня, то кто остался бы?
Бри говорит, что хотела брата или сестру, потому что родители любили ее слишком сильно, а ей хотелось свободы, как у меня.
Я в восторге, что папа женился на Мерри, крутой, знающей много о птицах, и ей нравилась я, и она любила его, и он нуждался в этом. Мы нуждались в этом.
Бри радуется, что ее мать была беременна, младший ребенок отвлечет родителей для ее независимости.
Мы, планирующие визит к Оракулу. Невесты Артемиды.
Я сплю с Али впервые, потом во второй и третий раз, но это разочаровывает. Бри признается, что ей нравится Ману, и она сделает шаг, но узнает, что он — гей и любит Ларса.
Я плачу на плече Бри, потому что Али стал далеким и холодным, его глаза не горят, и он не целует меня, не обнимает после секса, настаивая, что у него есть срочные дела.
Бри говорит мне, что я вела себя глупо и требовательно, может, мне лучше было дать ему шанс понять, чего он хотел.
Я думала, она помогала мне. Она помогала себе.
— И? — говорит Алекто. — Расскажи, как ощущается поцелуй с богом.
Я не могу сказать ей, что поцелуй дал мне ощутить надежду впервые за месяцы, словно разбудил Спящую Красавицу. Я не могу объяснить, как больно, что он стыдится этого. Меня. Но я должна рассказать ей что-то, ведь она права. Есть правила. Око за око.
— Хорошо, — говорю я Алекто, глядя на веревку вокруг запястья.
Я описываю, где были его ладони, как его губы прижимались к моим, потому что таким я могу поделиться — это было тем, что видели все на Фесмофории.
Я не раскрываю ей то, что никто не видел и не знает. Что я затерялась в поцелуе на миг. Я не говорю ей, как хотела увидеть его снова. Я не говорю, что надеялась. Я не говорю, что боюсь, что его стыд и сожаления разобьют меня.
Алекто не знает меня достаточно хорошо, чтобы видеть, что я сдерживаюсь. Только Бри заметила бы.