Ее темные крылья (ЛП)

— Ты не удивлена, — говорит она. — Тот, кто дал их тебе… как он выглядел? Темные глаза? Темные волосы? Бледный как смерть?
— Это был не он. Не Аид, — я произношу имя беззвучно. — Их дал мне Гермес, — продолжаю я чуть громче шепота. — Но у него было послание от… другого. И… — я умолкаю.
Оракул опускает непенте на стол и проходит к шкафу, выдвигает ящик и роется в нем. Я смотрю на мокрые зеленые листья. Они не выглядят как нечто из Подземного мира. Они выглядят как тот раз, когда я заваривала чай из крапивы. Но растения в этом опасны. Просто съесть или коснуться чего-то опасного, не зная, что ты это сделал, а когда понимаешь…
Потом в голову приходит другое.
Лета — река забвения. Из нее пьют, если нужно забыть о жизни, потому что жизнь вызывает печаль или ранит. Гермес не отравлял меня. Он пытался заставить меня забыть. Я спросила, вдруг я не смогу забыть, и вот — непенте. Растение, которое сотрет все заботы.
— Сколько я забыла бы? — спрашиваю я у Оракула спокойно. — Как далеко?
— Не знаю, — говорит она, закрыв ящик и выдвинув другой.
Утро точно. Аид хотел бы, чтобы я забыла Подземный мир, Бри. И Его.
А если это куда сильнее? А если я забуду последние полгода? Девятнадцать месяцев? А если я попаду туда, где не было Бри и Али, Али и меня?
Я смогу забыть то, что они сделали. Больше не будет больно.
Я тянусь к листьям, и Оракул поворачивается, движется быстрее, чем должна бы, хватает их и отходит от меня.
Я потрясённо гляжу на нее.
— Мне это нужно.
— Что ты должна забыть? — спрашивает Оракул.
— Я не могу, — процедила я, злясь. — Я обещала. Так что, прошу, отдайте их мне.
Она качает головой.
— Сначала скажи.
Я окидываю ее взглядом. Она одного роста со мной, чуть худее. Я могла бы одолеть ее и забрать их, проглотить раньше, чем она остановила бы меня.
А потом я пугаюсь — как я могу так думать? Она — старушка. Иногда.
— Скажи мне, — ее брови приподняты, и у меня зловещее ощущение, что она знала, о чем я думала.
Я недовольно рычу.
— Я увидела Подземный мир, ясно? Они хотят, чтобы я это забыла. И я хочу забыть. Прошу, отдайте!
— Уверена? Он хочет, чтобы ты забыла то, что видела? Не то, что сделала?
Оракул шагает вперед, тянется свободной рукой к моему лицу.
— Что вы делаете?
— Смотри, — говорит она. — Твой рот.
Я касаюсь своих губ.
И когда я отодвигаю пальцы, кончики золотые.
Что?
Я попыталась вытереть пальцы о джинсы, но золото уже пропадает. Я вытираю рот рукавом, поражаюсь пятну золота, блестящему на синей ткани, а потом пятно исчезает. Надо мной висят медные сковороды, связки чеснока и лука между ними. Я хватаю сковороду и подношу к лицу.
В отражении моя кожа розово-золотая из-за сковороды, и я выгляжу металлически, как Гермес. Но мой рот…
Я будто выкрасила его в золотой.
10
ПРОСЕИВАНИЕ
— Что это? — спрашиваю я. — Что на мне?
Я касаюсь губ снова, пальцы оказываются в пыльце, и она пропадает. Но когда я смотрю на свое отражение, цвет еще там, и я оцениваю контраст между теплым медным сиянием моей кожи в сковороде и яркой полосой золота под моим носом.
Стойте…
Я уже видела такую комбинацию. Я целовала того, кто был в медной маске над золотым ртом пять дней назад.
В ночь, когда Бри умерла.
Его ты любишь?
Слова вернулись, странный парень произнес их, пока я смотрела, как Бри и Али танцуют, делая вид, что я не слышала, ярость гудела пчелами в ушах, делая воск и желания из ненависти. Желания смерти.
Его ты любишь?
Или она разбила твое сердце?
Его ладони на моей талии, моем лице, в моих волосах. Его забавный поклон. А потом он исчез, а Бри умерла.
Все волоски на моем теле встают дыбом.
— Нет, — говорю я вслух, мотая головой. — Нет. Ни за что.
Загадочный парень, мое желание, ее смерть. Гермес, Лодочник. Подземный мир, Бри. И Он.
 
Нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет.
Он был парнем. Потому я узнала его голос, когда он сказал мне бежать.
Я поцеловала Аида. Мне понравилось целовать Аида. А потом я увидела Бри и пожелала ее смерти.
И она умерла.
Желудок сжимается, и я падаю на стеллаж за собой от силы того, что случилось — что я сделала — обрушившейся на меня, как цунами.
Бри мертва из-за меня. Я это сделала.
Странное тяжелое чувств наполняет грудь, легкие будто в меде или масле, в них что-то теплое и густое, опасное. Это липнет к моим рёбрам, покрывает внутренности, и я охаю, боясь на миг, что тону, как она, но на суше.
А потом это опускается, и я могу дышать, и я понимаю, что это за чувство.
Удовлетворение.
Она предала меня, и вот, что с ней случилось.
Я это сделала.
Хорошо. Я надеюсь, она страдает. Плачет, чтобы уснуть по ночам, пока в ней не закончатся слезы. Пусть будет одна, одинокая и пустая, какой я была с тех пор, как она и Али бросили меня. Пусть узнает, каково это — быть вычеркнутой из мира, который ты знаешь и любишь, жить в холоде и тьме. Пусть жалеет, что пожила так мало. Пусть только помнит о солнце, любви. Доверии.
— Ты поцеловала Получателя Многих, — говорит Оракул, вытаскивая меня из мыслей. — На Фесмофории, да?
Я забыла о ней. Я поворачиваюсь к ней и касаюсь рта, но в этот раз мои пальцы чистые. Золото пропало.
— В ту ночь девушка умерла, — ее глаза впиваются в мои, не моргая.
Я пожимаю плечами, тревога покалывает плечи.
— Та девушка была твоей подругой. Ты приходила сюда с ней. Вы были неразлучны.
Мой желудок сводит.
— Да. Пока она не переспала с моим парнем за моей спиной, — рявкаю я.
— И теперь она мертва.
— Это был несчастный случай. Полиция так сказала.
Оракул просто смотрит на меня.
Люди многое желают, и это не сбывается. Люди молятся богам, просят помощи, чуда, и чаще всего ничего не происходит. Я не просила его что-то делать. Я не знала, что он был божеством, я даже не говорила это вслух. Только пожелала.
И я не имела это в виду. Мертвый значило униженный, отвергнутый всеми. Я имела в виду, чтобы ей пришлось жить в другой части мира или взаперти вечно. Мертвый для общества. Я не имела в виду настоящую смерть. Не с монетой на губах.
Но это не совсем так. В тот миг я думала о настоящей смерти. И я могла врать всем об этом, но я знаю, что в моем сердце в тот миг была месть.
Я не представляла, что получу ее.
«Она украла у тебя Али», — яростно напоминаю себе я. Но даже я вижу, что это не одно и то же. И не важно, что я не знала, что это случится. Результат один. Бри утонула. Из-за меня.
Я смотрю на Оракула, чье лицо изменилось, пока я разбиралась в себе, постарело на десятки лет за мгновения, и она выглядела как столетняя. Словно мой поступок сказался на ней.
— Думаю, я ошиблась.
— Ясное дело, — говорит она и начинает смеяться, громко, как сойка, звук сотрясает окна и сковороды.
Я смотрю на нее в ужасе, пока она хрипит и фыркает, слезы текут из ее глаз по морщинам на лице, как древние реки, словно она ничего смешнее не слышала.
— Почему вы смеетесь? Она мертва, потому что я этого пожелала. Что смешного?
От этого она смеется сильнее.
— Миг назад ты радовалась, это было на твоем лице. Ты отомстила, — выдавливает она между смешками. Я закрываю пристыжено глаза, ведь это так.
Даже сейчас мне не стыдно, как должно быть. Я должна быть разбита от этого. Но нет. В моем сердце темное пятно настаивает, что это справедливо.
«Нет», — яростно думаю я.
Разве?
Я смотрю на Оракула.
— Я не думала…
Она вдруг серьезнеет, словно не смеялась, и мои слова пропадают.
— Ты не думала. Ты устроила бардак. Посмотри на себя, Несущая Смерть.