Знамение. Трилогия (СИ)

Все было замечательно, пока в один момент я вдруг не осознал, что дочери с нами не было. Она вроде только что стояла возле нас и я держал ее за руку. Но вдруг она пропала. Я крутился вокруг оси, всматриваясь в яркую мешанину людской толпы и не находил ее. Мир тут же перевернулся в моих глазах кверху ногами. Ледяной ужас сковал меня от мысли, что в праздной толпе незнакомого города в чужой стране я никогда не смогу найти свою трехлетнюю дочь. Что ее могли похитить торговцы‑цыгане. Бездомные беженцы из Африки. Пустить на органы. Отправить в рабство. Или бездетная итальянская пара решила таким образом уладить свою проблему. Две или три минуты, казавшиеся мне бесконечными, я словно безумец носился по площади, выискивая глазами свою девочку. И также, как и сейчас, я принялся молиться бабушке, чтобы та помогла мне в столь критический момент и вернула бы дочь. Кончилась та история тем, что дочурка стояла там, где мы ее случайно и оставили. У фонтана с питьевой водой. В четырех метрах от того места, куда мы переместились вместе с двигающейся вперед очередью. Стояла и непонимающе смотрела на нас, идиотов‑родителей.
И вот опять… Опять я обращался к бабушке с очередной отчаянной просьбой…
– Ты все знаешь…, ‑ неожиданно донесся до меня ласковый голос жены, который я было принял за ответ духа покойной бабушки.
‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍
Я осторожно и чуть боязливо поднял глаза на супругу, как поднимают глаза молящиеся на картину святого. Жена же села передо мной на пол. И ее глаза больше не горели ненавистью. А снова стали мягкими и любящими. Она взяла в свои горячие ладони мои холодные щеки. Подтянулась к моему лицу. И прикоснулась своими губами к моим губам. Долгим и влажным поцелуем. Словно прощением. Словно благословением. От чего мне захотелось то ли плакать, то ли смеяться. Как бывает у приговоренного к смертной казни преступника, которому даруют помилование за минуту до восхождения на голгофу.
– Я сейчас успокою детей и начну собирать в рюкзаки вещи. А ты возьми себя в руки и придумай, как нам отсюда сбежать…. У тебя получится. Ты все сможешь. Ты спасешь нас. Я знаю… – спокойным, размеренным и певучим голосом сказала мне она. А потом встала на ноги и скрылась в темноте ванной комнаты, где были спрятаны дети.
И тут я ощутил в себе внезапный прилив сил. Некую непонятно откуда взявшуюся уверенность, что смогу найти выход из создавшейся ситуации. То ли это было по причине волшебного воздействия духа бабушки, то ли от того, что моя женщина снова поверила в мою мужскую возможность взять ситуацию под контроль. Но как бы то ни было, туман в моей голове прояснился, слабость в теле рассеялась, кости снова крепко держали корпус и конечности, а мышцы слегка загудели, требуя активных действий.
Я одним резким прыжком вскочил на ноги. И первым делом направился к входной двери. Отчетливо расслышав, как за дверями, в глубине подъезда, скрипят, щелкают и хрюкают десятки голодных тварей. Я открыл первую дверь и прошел к внешней железной двери, пропустив перед этим вперед супругу, которая проверив девочек и надев налобный фонарь, деловито устремилась теперь в недра второй квартиры, служившей складом, чтобы начать готовить рюкзаки к планируемой эвакуации.
Прислонившись к двери, я вгляделся в окуляр глазка. Как я и ожидал, чернота межквартирной площадки была нашпигована десятками пар желтых фосфорирующих глаз. Твари кружились перед нашей дверью, словно стая голодных диких волков. Они беспокойно возились за дверью на некотором расстоянии, не позволяя себе кидаться на нашу дверь в попытках штурма. Словно не решались действовать без указки главного, который пока не дал им приказ кинуться в атаку.
Убедившись, что единственный очевидный путь к спасению был отрезан, я направился в детскую комнату. Отбросил тяжелые шторы. Раскрыл балконную дверь и смело вышел на лоджию, больше не опасаясь быть замеченным. И тут же мои легкие сжались и загорели от горечи. А глаза в момент заслезились. От того, что все пространство лоджии было заполнено завесой плотного едкого дыма, который мощными тугими струями проникал через щели в потолке.
 
Я схватил грудину футболки и натянул ее себе на нижнюю часть лица, пытаясь соорудить некое подобие респиратора, который бы защитил дыхание от дыма. И, нащупав ручки окна, распахнул створки лоджии и свесился верхом туловища наружу, надеясь, что свежий уличный воздух спасет меня от удушья. Но стоило мне так поступить, как на меня дыхнуло жаром и обдало пеплом. Сильный огонь разгорался где‑то вверху, вне поля моего зрения. Но я мог отчетливо слышать его зловещий сухой треск. И заметить отражение его зарева на стеклах окон соседних домов, ярко освещавшее темноту округи.
Я неловко повернулся корпусом, чтобы вернуться в квартиру. И задел краем футболки торчащую концом ручку швабры, воткнутую в кучу хлама, сваленного в правом углу лоджии.
И тут меня осенило!!!
…
Путь к спасению у нас оставался!!!
…
Какая ирония!!!
…
Я вспомнил, что под кучей бытового хлама был спрятан ПОЖАРНЫЙ ВЫХОД!!!
Дверца
Несколько мгновений я стоял и смотрел на швабру. Старую. Глупую. Пыльную. Сломанную. Место которой давно было на помойке. И на кучу других таких же ненужных старых и унылых вещей. Пару забитых невесть чем коробок, несколько мебельных досок и два огромных заполненных ненужной одеждой пыльных чемоданов. Под которыми скрывался наш выход к спасению. Наш единственный шанс на выживание.
Мой рот невольно скривился в глупой и неестественной в моем положении улыбке в ответ на осознание собственной забывчивости и несообразительности. Ведь прошло всего лишь несколько дней, как я вновь обнаружил этот пожарный выход. Вспомнив, что когда мы заезжали в квартиру и нашли этот странный проход на лоджию квартиры ниже, то решили навалить поверх железного люка как можно больше ненужных и громоздких вещей, тем самым обеспечив неприкосновенность своего жилища. А после, когда я готовился к часу ИКС, то совершенно забыл про этот выход, оставив тем самым брешь в нашем убежище. И выходит – не напрасно. Получается, что моя нерасторопная забывчивость в итоге сыграла с нами хорошую службу!!!
– За дело! – сказал я себе и решительно дернул рукой за швабру, вытянув ее из кучи, словно матадор, который вытаскивает шпагу из спины поверженного на корриде быка.
Потом я со скрипом стянул с себя намокшую потом футболку и наспех накрутил ее вокруг головы, защитив нос и рот от сгущающегося дыма разгорающегося на крыше пожара. И взялся за дело. Со слезящимися глазами я принялся раскидывать по сторонам собранный в кучу хлам. Безжалостно расталкивая, отпинывая и выламывая сгруженное барахло. При этом, расцарапав внешнюю сторону предплечья об торчащий из мебельной доски гвоздь и не обратив внимание на рану, пока по коже не скатилась липкая струйка крови.
Но я не мог позволить себе отвлечься на обработку царапины. Не мог ждать. Не мог потратить драгоценное время на что либо, кроме той заветной железной дверки в полу лоджии. И за неполную минуту я добрался до цели!
Небольшой, квадратный, плохо покрашенный в казенную коричневую краску и местами подернутый ржавчиной лист железа невозмутимо и нагловато смотрел на меня, поблескивая краями, отражая луч света, льющийся из моего налобного фонарика сквозь сизую завесу сгущающегося дыма. Я задумчиво смотрел на него в ответ, чувствуя себя будто Алиса в Зазеркалье, встретившаяся на пути крохотную дверь, через которую можно пройти, если предварительно выпить нужное волшебное зелье.
 
Когда я взялся рукой за прохладную ручку дверцы, небрежно изготовленную из скрученного металлического прута и приваренную сбоку, то мое неровное дыхание невольно остановилось. И я застыл в неудобной позе, с напряженной спиной и звенящей от усилий рукой, готовой дернуть дверцу вверх и раскрыть для нас путь к побегу.