Знамение. Трилогия (СИ)
– Я посмотрю…, ‑ дернулся я, нарвавшись на «страшные» глаза супруги и на ее руку, которая крепкой хваткой схватила меня за локоть, не пуская сдвинуться с места.
– Сиди…, он уйдет…, ‑ прошипела она, повернув лицо в сторону злополучной двери.
– Я только посмотрю! – вырвался я из ее захвата, «заработав» от ее ногтей еще одну царапину на предплечье, возле другой едва затянувшейся царапины, оставшейся после «приключений» вчерашней ночи.
На цыпочках, стараясь не издавать ни звука, я прошел через ряды и добрался до входа в магазин. Приложился ухом к стеклу тонкой пластиковой двери‑перегородки, которая отделяла внутреннее помещение от короткого «предбанника», оборудованного «гармошкой» железных ролл‑ставней.
И тишина…
Ни звука…
Будто некто издевался надо мной, только что колотя ставни, а теперь, стоило мне подойти вплотную, затихнув, испытывая мое терпение и нервы.
Когда я начал было думать о том, что кто бы ни был на той стороне, если он все таки был, то он уже ушел и освободил нас от необходимости отвечать на его бесцеремонные призывы, то я услышал нечто, что заставило меня задержать дыхание от неожиданности.
Не доверяя своему слуху, я снова прильнул к стеклу и прислушался.
Мне не послышалось!
Кто‑то на той стороне… называл мое имя…
Слон
Мне был знаком этот голос! Голос моего коллеги, силуэт которого я заметил в окне прошлой ночью, когда мы пробирались по двору, убегая от преследовавшей нас орды. Еще я вспомнил то свое странное впечатление, которое он произвел на меня, будто тот давно заметил нас, бегущими к магазину, однако в последний момент словно отвел взгляд, сосредоточившись на собственных отвлеченных мыслях.
Образ коллеги моментально предстал в моем воображении. Грузный, среднего роста, с небольшим животом, который, впрочем, органично смотрелся на фоне крепкого телосложения, как часто бывает у зрелых мужчин, которые профессионально занимались в молодости спортом, но после забросили и обленились. С коротко стриженой крупной круглой головой. И зелеными глазами редкого малахитового оттенка, которые выгодно выделяли его среди массы других среднестатистических мужиков его возраста. С простым и по‑мужски хозяйственным нравом. Немногословный и любящий работать руками. Отличный парень, на которого можно положиться. Признаюсь, мы никогда не были особенно близки, слишком разные мы были по типажу личностей. Однако, соблюдая некоторую дистанцию друг от друга, мы могли тем не менее душевно и честно общаться, как по рабочим, так и по личным вопросам.
Тогда, прошлой ночью, когда я заметил его мельком в окне, он, кажется, выглядел здоровым. По крайней мере, если доверять моему мимолетному впечатлению, которое могло быть как верным, так и нет. Поэтому я решил не лезть на рожон, молчать и ждать, что произойдет дальше.
Он также умолк. И неловкая пауза повисла между нами, разделенными лишь тонким листом железа и хлипкой пластиковой перегородкой. Однако я отчетливо мог расслышать, как он перебирает с ноги на ногу. И даже, кажется, уловил шум его дыхания, будто он курил, глубоко затягиваясь сигаретой.
– Я знаю, что вы здесь. Я видел вас прошлой ночью, – наконец послышалось мне, и после этих слов мои сомнения в том, что нас навестил мой коллега, окончательно развеялись.
Его голос не показался мне взволнованным или испуганным, как могло быть ожидаемо в подобной ситуации, при которой один переживший глобальный апокалипсис мужчина приходит к другому выжившему, и просит последнего о помощи. Напротив, интонация его голоса слышалась так, будто он совершал легкую вечернюю прогулку по двору и спонтанно решил наведаться к знакомому в гости, чтобы разузнать как дела и потрепаться ни о чем.
– Привет, – ответил ему я, морщась от отвращения к самому себе за произнесенную банальность. Однако другого, более подходящего обстановке приветствия, я найти не смог.
– Ну наконец‑то! «Превед‑медвед», ‑ ухмыльнулся он, – значит живые?!!
– Да. Живые, – ответил я, растерявшись от его «превед‑медведа» и собираясь с мыслями относительно того, как мне стоило далее вести наш неловкий и странный диалог.
– Молодцы… Ты, вообще – красавчик. Всегда таким был…, ‑ небрежно произнес он и я уловил в его словах иронию и даже сарказм, смешанные с горечью обреченности и напускной безразличностью человека, которому нечего терять, – надо было тебя тогда послушать, ты ведь дело говорил…, я мы тебе не поверили…, ‑ наконец, добавил он.
Еще одна долгая, липкая и мучительная пауза повисла между нами, которую я хотел прервать, однако не мог подобрать нужные слова. Я понимал, что он, скорее всего, хотел, чтобы я впустил его к себе. Однако я не мог так поступить, осознавая, что тем самым навлек бы необоснованный риск для своей семьи. Ведь я не знал наверняка, здоров ли был коллега и стоило ли нам опасаться контакта с ним.
Будто услышав мои мысли он то ли задал вопрос, то ли констатировал свершившийся факт.
– Не пустишь меня…
– Прости…, ты же понимаешь…, ‑ начал оправдывать я, ощущая себя последним подонком.
– Не извиняйся, – неожиданно резко отрезал он, – ты правильно делаешь. Я бы тоже не пустил, будь я на твоем месте…
После еще одной паузы, которая заполнялась лишь шумом совершаемых коллегой затяжек, я решился и задал ему вопрос, который более всего беспокоил меня, и который будто слон посреди гостинной висел между нами и требовал немедленного ответа.
– Вы заразились?
В ответ послышался короткий смешок.
‑ «Заразились ли мы…?» – спрашиваешь ты. Как бы тебе сказать… Зависит от того, про что ты спрашиваешь. И «да» и «нет».
– Я не понял… Поясни.
– Да, вроде в порядке все. Особенно я сам. Ничего не замечаю. Чувствую себя великолепно. Вот – хожу‑брожу. Вышел во двор. Давно не выходил…, знаешь… С того самого дня… Надоело в четырех стенах сидеть… Крыша едет… На пофиг вышел… А тут, прикинь, никого нет… Зря, короче, я дома сидел. Надо было не бояться!
– Как жена и дети? – уточнил свой прежний вопрос я, заметив, что коллега уклоняется от темы.
– Да нормально все с ними! Говорю же!. Я в этом уверен. Правда, немного они приболели. Но это другое… Слышишь? Другое! Не то, что ты подумал! Просто, может простудились или съели просрочку. Они скоро поправятся. Я им даю лекарства, антибиотики всякие…, горячее питье…, ну то, что «доктор прописал»…
– Я рад это слышать. Очень рад, – пробормотал я, ощущая недосказанность в словах коллеги, и, вроде как, едва уловимую нездоровую неадекватность, как бывает, когда разговариваешь с человеком, страдающим легким психическим расстройством.
– Передай жене и детям привет, от меня и супруги, – произнес я и от сказанной нелепицы во рту моем даже стало будто кисло.
– Передам‑передам, когда поправятся… Сейчас они пока не совсем выздоровели… И я их привязал, чтобы не разбежались. Но когда придут в себя, то обязательно передам.
– Что?!! – поперхнулся сделанным вдохом я.
– Что? – невозмутимо переспросил он.
– Ты сказал «привязал». Что это значит?
– Привязал – значит привязал. Помнишь, нашу детскую гимнастическую стенку в коридоре? Как я с ней неделю парился и крепил к несущим перекрытиям? Не зря парился. Пригодилась. Вот к ней и привязал. Что в этом такого? Я же говорю, чтобы не разбежались. Надо только переждать сейчас, может пару дней, пока острая фаза гриппа или отравления пройдет. А потом отвяжу. И делу «тип‑топ»!
В нашем разговоре повисла еще одна долгая неловкая пауза. Однако «мяч» был на моей стороне, ведь он ждал моей реакции на его последнее признание. Однако я не мог выговорить ни слова, растерянно открывая и закрывая рот, пытаясь понять суть сущего бреда, который нес коллега о его супруге и двух малолетних детях, которых он, по его словам, привязал к шведской стенке, чтобы «не разбежались».