Дыхание бури (СИ)

— Вот они! — глухо, так как на его лице была маска, проговорил один из наёмников. — Чёрный тоже здесь!
— Парни, работаем! — в приказном порядке отозвался главный. — Газ!
В ту же секунду в нас полетели дымовые шашки, как мне вначале показалось, но позже, когда мои братья один за другим стали валиться без движения, я понял, что в эти шашки был заправлен нервнопаралитический газ. К нам приближались фигуры, одетые в костюмы химзащиты, а ни один из братьев не имел возможности даже пошевелиться. Перед глазам поплыл туман, наверное, едкий газ подействовал на какую-то часть меня, но не одолел полностью. Медленно передвигая лапы я встал так, чтобы заслонить собой беспомощно лежащих братьев, готовый защищать их до самой своей смерти. Движения мои не были быстры, как прежде, но я, всё же, собирался биться до конца.
— Парни, я не верю своим глазам! На этого газ не действует! — какой-то частью своего мозга распознал я человеческий голос и понял, что для нападающих это стало полной неожиданностью. Решив воспользоваться замешательством и не дожидаясь, пока головорезы сообразят, что делать, я бросился в атаку, стремясь любой ценой, даже ценой людской жизни не подпустить их к своим братьям. Слишком медленно приближаясь к остановившемуся ближе всех человеку, готовясь к прыжку, я увидел, как он вскинул оружие и нажал на спусковой крючок.
Несколько раскалённых добела шмелей, воспользовавшись замедленной скоростью моих движений, впились в тело, сбивая меня в полёте, когда до горла наёмника оставалось всего несколько метров, и пронзая меня адской болью.
— В голову не стрелять! Он нужен живым! — прозвучала команда.
Я жалел лишь об одном — мне не хватило всего нескольких секунд, чтобы вгрызться в горло твари, выглядящей как человек. Тот, кто за деньги готов убивать, не имел права называться человеком.
Всё вокруг застелила кровавая пелена, но я продолжал слышать выстрелы уже позади себя, там, где остались парализованные волки моей стаи, а затем шум от лопастей приближавшегося вертолёта. Почувствовал, как моё тело поднимается ввысь и парит над сгоревшей тайгой, обдуваемое шквальными порывами холодного ветра. Я понимал, что с каждой минутой терял всё больше крови, и с каждой её каплей из меня уходила жизнь. Не имея ни сил ни возможности даже пошевелиться, я ждал скорой смерти, как избавления, и оплакивал братьев, пока не отключился мозг, разрываемый горем и отчаяньем.
Часть 3. Глава 33. В плену
Александр
Придя в себя, я ощутил только боль. Не понимал, где я. Что со мной. Меня окутывала ватная липкая мгла, отупляя сознание. Пульсирующая боль не давала трезво мыслить. В голове полный мрак. Жар по обессиленному телу. В зачумлённом мозгу кровавые сполохи огня.
«Пожар! Горит тайга!» — всплыли чьи-то слова.
А в следующую секунду…
Память вернулась. Воспоминание о произошедшем с моей стаей повергло меня в такую бурю душевной боли, какую не заглушить никакими физическими муками. «Я должен был погибнуть вместе с ними». Смерть в сражении — к этому я был готов, но узнать о гибели своих друзей, увидеть эту смерть своими глазами, почувствовать, как одно за другим гаснет сознание связанных с тобой кровью существ — никогда. Невозможно подготовиться к боли, дотла сжигающей моё сердце. Теряя сознание, снова и снова видел погибших братьев. Они звали меня с собой, но сколько ни тянулся к ним, не получалось пересечь невидимую черту. Те, за кого я готов был умереть, медленно покидали меня, и как бы я ни звал их, как бы ни стремился к ним, что-то мешало мне уйти.
Разлепляя опухшие веки, я понимал, что всё ещё жив. Не стоило даже пытаться выдержать эту адскую муку, унять её можно только остановив сердце, но как это сделать, я не знал. Чтобы дать выход своим чувствам, выл на всю округу, но не сумел ни на секунду заглушить своё горе.
Через несколько часов паралич полностью покинул волчье тело, но, искромсанное пулями, оно почти не слушалось меня. Но хотя бы жар спал. Получилось собрать мозги в кучу и начать хоть что-то соображать. Оглядевшись, насколько это было возможно, я обнаружил, что находился в небольшом помещении, от стен и потолка которого исходил металлический запах. Подо мной был бетонный пол с постеленной на него соломой. Воздух свеж, слышны звуки ночного леса, что означало, что я в лесу, но вдали от дома, где должно пахнуть гарью и не должно быть слышно звуков убитой тайги.
 
Приближался рассвет, и, когда вокруг чуть посерело, я увидел, что представляло собой помещение, где я находился. Это была клетка, очень прочная клетка, с толстой решёткой со всех сторон. Да! Кто бы это ни был, он хорошо подготовился! Из такой тюрьмы мне не выбраться, даже находясь в прекрасном здравии. Похоже, тот, кто меня захватил, не имел представления об истинной силе волков. Мы созданы бороться с кощеями, а не с железом и бетоном. Эта клетка подходила скорее для слона, но и неуклюжий слон вряд ли мог бы выбраться из неё.
Очень долго лежал на бетонном полу. Между жизнью и смертью. Силы медленно уходили из меня.
Пахло свежескошенной травой, земляникой, металлом и кровью. Невдалеке должно было находиться какое-то жильё, так как моё обоняние различало запахи домашней скотины, человека, дыма костра, и ко всем этим приятным запахам примешивался зловонный смрад нескольких кровососов, но не сильный, как если бы они побывали поблизости, но потом исчезли. С наступлением рассвета защебетали лесные птахи, травы умылись прохладной росой. На прутьях решётки выступили холодные капли.
Послышалось шумное дыхание, звуки тяжёлой поступи пожилого не совсем здорового человека, подволакивающего больную ногу. С трудом разлепив тяжёлые веки, разглядел седовласого древнего старика, наверное, сторожа. По округе распространялся только лишь его запах. Других людей здесь никогда не бывало. Дед был одет просто, по-деревенски. В руках нёс деревянную миску с каким-то дурно пахнущим варевом. Отперев в решётке маленькое окошко, он просунул миску в клетку со словами:
— На вот, похлебай немного. Эх! Какую животину замучили! Отличный экземпляр! Охотнички!
Он и не подозревал, что перед ним не животное.
Не было сил подняться.
Снова ночь. Яркие звёзды на чёрном небосклоне холодны и безжизненны. Звенящая тишина. Шум ветра в ветвях. Крик совы.
Я не ел и не пил. Жизнь уходила из меня по капле.
Снова ясный день. Тот же старик.
— Эх, чтоб тебя! Не притрагивался к еде! Так и издохнет! Надо хозяину звонить.
Старик вылил прямо на землю старое варево и налил в миску свежего, ничем от того не отличающегося, ни своим видом, ни запахом.
«Налил бы ты мне свежей водички, старик!»
Не догадался!
И снова ночь, и опять её сменил день. Слабость.
Ещё через день перед клеткой появился кощей. Высший. С ним несколько особей попроще. Я не открывал глаза. Мог только слышать.
— Что это с ним? Почему он так плохо выглядит? — свистящим голосом вопросил кощей.
— Много крови потерял, хозяин! — отвечает старый сторож. — В нём было восемь пуль, когда его доставили. Я их, конечно, вынул. Но он ничего не ест. Поэтому теряет силы.
— Кто тебе сказал, тупая скотина, что его бурдой надо кормить? Чтоб сегодня же дал ему мяса! Ясно? Если издохнет, с тебя шкуру спущу, так и знай!
Сторож тут же постарался — принёс баранью лопатку, сырую. Кровосос вырвал мясо из его рук и, просунув сквозь прутья клетки, бросил мне. Старик в это время налил чистой воды в миску и просунул в окошко. Я никак не отреагировал на эти действия.
После ухода посетителей, впервые поднялся, пошатываясь, подошёл к воде, напился. Тело почти не слушалось, хотя раны затянулись. Слабость. Перед глазами туман. Шерсть свалялась, в грязи, в засохшей крови. Надо было есть, чтоб восстановить силы, но принять еду из рук врага было равносильно подчинению. Лучше уж умереть с голоду.
На следующий день снова пришёл высший кровосос, уже один.
— Сначала я представлюсь, — сказал он голосом шипящим и свистящим, словно звук, который издаёт старая не смазанная телега. — Здесь меня все зовут хозяином, и люди, и вампиры. Но я признаю тебя как равного и позволяю называть по имени. Моё имя Август. Оно тебе ни о чём не говорит?