Лотта Ленья. В окружении гениев

— Что интересного вы делали в городе? — хочет узнать теперь Маргарете.
Она до сих пор не притронулась к блюду. То, что Георг дополнил ужин бутылкой шампанского, кажется, отбило у нее всякий аппетит. Лотте не по себе, и она надеется, что дело не дойдет до неприятной сцены.
Кайзер щурит глаза. Его пьесы производят впечатление нравоучительных, но его гений измеряется другими категориями. Мир должен ему все, он — ничего. И никакого отчета. Он настолько умен, что Лотта могла бы даже принять его высокомерие, если бы он не обижал Маргарете.
— Я не хочу утомлять вас деловыми вопросами. Ведь было ужасно скучно, правда, Ансельм? — Кайзер поддевает вилкой фрикадельку. При этом улыбается одними лишь губами. — Ах нет, тебе было не скучно, ты был безумно рад торту.
— Да, Ансельм? — спросила Маргарете.
Мальчик уставился в тарелку, покраснев до ушей. Видно, теперь его осенило, что он совершил ошибку.
Если Георг сердится, у него появляется тик. Он дергает головой, как голубь. Когда он поворачивается к дочери, его лицо, искаженное гримасой, не обещает ничего хорошего.
— Может быть, немного музыки для нашего гостя? Мы должны ему что-нибудь сыграть. Сибилла, спой для нас!
Маргарете неодобрительно смотрит на мужа, будто он ее невоспитанный сын.
— Я буду очень рад, — говорит Вайль.
Лотта бьет слишком вежливого музыканта ногой по голени, чтобы он прекратил подбадривать Сибиллу. Почему бедная девочка должна расплачиваться за недопонимание между родителями? Но уже поздно. Сибилла подскочила и в своем энтузиазме чуть было не стянула скатерть со стола. Васильковые глаза сверкают под пшенично-белой шапкой волос — эти дети и правда рождены для лета, думает Лотта, вздыхая. От их здоровой, веселой природы будто отскакивают негативные переживания, когда в других они порождают яд недоверия к людям. Иначе не объяснить, почему Сибилла с такой готовностью соглашается выступить перед отцом. Малышка несколько раз смущенно трет нос указательным пальцем, настолько радует ее внимание, которого она удостоилась.
— Что вы хотите послушать? — спрашивает она смело.
— Может быть, «Поедем в Вараздин»? — предлагает Кайзер. Лотта скрепит зубами. Оперетта, как нарочно, да еще и со сложным ритмом!
Пока Маргарете, задумавшись, смотрит в одну точку на стене, а братья Ансельм и Лоран скалятся друг на друга, Георг позволяет дочери пропеть все строфы. По окончании он хлопает в ладоши.
— Молодец, доченька. Редко услышишь, чтобы произведение так испоганили. Но оно того заслуживает. Я ведь говорил, что Кальман переоценен.
Перемена в лице Сибиллы вызывает у Лотты приступ тошноты. Должно быть, девочка все-таки чувствует иронию в словах отца и растерянно опускается на свой стул.
— Я с удовольствием на тебя смотрел, — говорит Вайль дружелюбно.
Лотта улыбается. От нее не ускользнуло, что он говорил не о музыке. Никогда она еще не встречала человека, который был бы так мил и все-таки удерживался от приятной лжи.
— Я знаю одного художника, который бы все отдал, чтобы тебя написать, — продолжает он.
Сибилла снова сияет.
— Слышишь, папа?
Кайзер закатывает глаза.
— Да, конечно, слышу, даже если мне на мгновение показалось, что я оглох.
Пока кто-то молча продолжает есть, накладывать в тарелки еду и передавать другим, Лотта с любопытством смотрит на Вайля. Он поможет ей вернуть разговор в более безобидное русло.
— Как случилось, что музыкальный театр вы любите больше, чем инструментальную музыку?
— Мне нужны стихи, чтобы вдохновиться, только тогда появляется музыка.
— Значит, вы тоже любите оперу? — восклицает Лотта. — Я от нее без ума.
Он думает, прежде чем ответить:
— Естественно, я тоже. Но считаю, что в традиционном понимании она закончилась на Вагнере и Штраусе. Сегодня нужно что-то другое.
— И вы уже знаете, что это будет? — интересуется Лотта.
— Да, конечно. Я бы хотел создать музыкальный театр, в котором музыка и текст были бы на равных. И этот театр должен быть для всех, а не только для горстки элиты во фраках. Какой смысл что-то создавать, если мы проигноринорируем большинство людей? Я хочу музыкальный театр без восторженной шумихи — он должен быть привязан к реальной жизни и актуальным событиям.
 
В пылу спора щеки его горят.
— Вот именно такой человек для моих пьес и нужен! — говорит Кайзер, похлопывая по спине своего нового друга. — Этот парень ничего не боится — ни джаза, ни балаганных песенок. Он наведет ужас на критиков.
Лотта изобразила в воздухе энергичный удар кулаком.
— Прекрасно, господин Вайль. Мое восхище-ние. Если вы хотите обратиться к широкой публике и иметь оглушительный успех, то держитесь за Кайзера. Вы ведь слышали, что его «Граждане Кале» добрались до Японии?
Кайзер смотрит свысока, но непринужденная улыбка выдает его — комплимент Лотты вернул драматурга в прекрасное настроение. Жена-рогоносица, кажется, не очень-то довольна, что обидчику льстят, но для Лотты лучше так, чем издевательства над детьми.
— Так вы об этом уже слышали? — весело восклицает Кайзер. — Копию они переправили через океан по фототелеграфу, без всякого кабеля и проводов. Она перелетела через Атлантику из Америки в Швецию — незаметно. Я что, единственный, кто считает это отвратительным?
— Отвратительным? — переспрашивает Вайль. — Разве это не естественно — передавать информацию на длинные расстояния, если на короткие, в пределах Европы, она уже передается?
— Наверное, — неохотно соглашается Кайзер. — Но все же эти изобретения нам не по уму. Или вы будете рассказывать, что кто-то из нас понимает, как это работает?
— Конечно нет, — без колебаний отвечает Лотта. — Но мне это не кажется отвратительным. Я считаю, что это интересно, и особенно потому, что ничего не понимаю. Полная копия пьесы оказывается в далеком далеке? Да это почти волшебство — так соединяться с внешним миром.
Только что, в прошлом году, Лотта восхищалась новым изобретением, которое может передавать голос человека в другой город или даже в совсем отдаленные места. Но Лотта не может позволить себе радио. И не знает никого, кто мог бы заполучить подобное устройство, но все же считает это великим открытием.
— Внешний мир? — вскрикивает Кайзер презрительно. — Звучит так, будто речь идет о таинственном месте, вроде Кумбалумбы. Но я тебе скажу: на другом конце мира сидят такие же люди. И они могут быть мерзкими. И мне не нравится, что аппараты становятся быстрее и умнее нас. Кто в итоге будет ими управлять? Это все оружие.
Человек, который кажется таким деятельным, будто у него в спине заводной ключ, удивляет неприятием новой техники. Это из-за его ужасного пессимизма, думает Лотта. Недавно он написал странную пьесу. В ней речь идет о газе, который сначала питал невиданные новые технологии, а в итоге убивал людей. Безумная идея! Мир, по его мнению, вращается слишком быстро, даже бешено, но автоматизация, которую он осуждает, приносит много хорошего. Она упрощает работу на фабриках. Позволяет людям преодолевать расстояния, которые убили бы любую лошадь. Зажигает свет там, где царила кромешная тьма.
В своих текстах Кайзер симпатизирует рабочим, но об их жизни он почти ничего не знает. Если у них испачканы руки, он думает, что у них потекла перьевая ручка.
— Ах, дорогой Кайзер, — тихо шепчет Лотта. — Если быть бедным, то лучше при электрическом свете, чем в темном углу, правда? Я думала, что вы больше открыты миру. Тем более теперь, когда вас ставят даже в Токио. — Подмигнув, она поднимает за него тост.
Когда Лотта думает о Японии, то представляет элегантных гейш с белым гримом на лице и красными губами. Интересно, а японские граждане Кале носят макияж?
— Я бы хотела когда-нибудь слетать в Японию. Но пока все мои попытки были неудачными.
Вайль поднимает бровь.
— А вы не знали, что самолеты из Берлина летают не дальше Веймара?
— Да что вы! Какие там самолеты, я пыталась взлететь своими собственными силами.