Лотта Ленья. В окружении гениев

— В следующий раз я буду образцовой женушкой, — мурлычет она. — Они поздравят тебя с удачным выбором, и твоя мать попросит меня называть ее «мама».
Если отец показался ей довольно странным, то элегантная мать Курта, которая безумно любит своего Рильке, даже понравилась ей, хотя и без взаимности.
К сожалению, Курт не ценит самоотверженности, с которой Лотта изображает подавленное состояние. Он уже выходит из комнаты. В нерешительности она смотрит в окно. Если бы не было так серо, Лотта прогулялась бы по городу. У нее достаточно времени. Перед обедом Курт не появится. Она слышит короткие пассажи на рояле, которые внезапно обрываются — наверное, чтобы он мог внести правки в партитуру.
Может быть, ей стоит зайти в кафе «Рейман». Палисадник там отапливается маленькой коксовой печкой, кофе приличный и есть даже теплые пледы, чтобы укутаться. А еще там можно встретить кучу знакомых. Вдруг кто-то слышал, что где-то нужна танцовщица или актриса. Но только она собирается одеться, как начинается проливной дождь. Смирившись, она опускается на кровать, чтобы немного поспать. Потом оставшуюся часть утра раскладывает пасьянсы.
Уже почти полдень, когда Лотта идет к Вайлю в гостиную, чтобы забрать книгу. Она останавливается в дверях на десять минут и все это время остается незамеченной.
— Тебе все равно, что я здесь?
Удивляясь, он подпрыгивает.
— Лотта!
Два больших шага, и она в его объятиях.
— Я буду с тобой через полчаса. Не могу дождаться, дорогая, правда. Никогда не думал, что скажу кому-нибудь подобное. Но после музыки — сразу ты. Такого счастья я не мог себе и представить.
Лотта догадывалась, что Курт одержим своей музыкой настолько, что не замечает остального. Но то, что он признает это без зазрения совести, да еще и считает комплиментом, равносильно пощечине.
После его любовных шептаний Лотта чувствует себя обманутой. Именно она всегда едет в Берлин. Курт почти не приезжает в Грюнхайде. А когда она в Берлине, то бóльшую часть времени он занят другим. Неужели он думает, что она должна быть благодарна за те крохи, которые ей перепадают? Ах, как бы ей хотелось для кого-то быть самой важной в жизни. И как она может быть для него началом и концом, раем и адом, если музыка у него идет до этого начала и выше любого рая?
— Сходим сегодня вечером в кафе «Шлихтер»? — спрашивает Вайль. — Я бы еще поработал сейчас над партитурой, у меня появилась блестящая идея.
— Боюсь, что не получится, — говорит она холодно. — Я уезжаю. Я возвращаюсь в Грюнхайде.
— Почему? — спрашивает Курт озабоченно.
Она не отвечает. Он хватает ее за руку.
— Я тебя чем-то расстроил?
— Ты бы не смог это сделать. Не так много значишь для меня.
Она шипит, как кошка, которую держат за хвост.
— Почему я должна торчать здесь и ждать, пока ты позволишь мне сыграть вторую скрипку после твоего рояля?
Когда она стоит с собранными чемоданами в гостиной, он сидит за роялем, нерешительно наигрывая одним пальцем.
— Не смею тебя останавливать. Прощай, любимый.
Она бросает ему воздушный поцелуй.
— Линнерль, я, кажется, не понимаю тебя.
Она пожимает плечами.
— Теперь у тебя будет много времени на раздумья.
Закрыв за собой дверь, она поняла, как опрометчиво раскрылась перед ним. Этот чертов Вайль! После ее выступления он, видно, считает ее бедной и несчастной, а как же ее гордость? Если бы он не обещал быть с ней всеми фибрами души! С другой стороны, она должна признать, что даже если он чего-то и недодает, все равно это больше, чем у других мужчин, которые отдавали всё.
Теряют ли в цене его подарки, если он не ставит их на первое место в жизни? К тому же он много раз предлагал ей поехать в Грюнхайде. Она отказалась. В самом деле, ей нравится курсировать между двумя мирами и один из них оставлять для себя, как он делает со своей музыкой. Ей надо довольствоваться вторым местом в его большом сердце, пока она остается для него самым важным человеком. Но как же страшно не оправдать ожиданий!
 СЦЕНА 7 Свадебный марш для бедняков — 
 
 Берлин, 1926 год 
Вайли переводят дыхание, плотно прижавшись спинами к стене дома. Лотта держится за бок, который сильно болит от бега и смеха.
— Подожди, я посмотрю, чтó там сейчас.
Она делает несколько шагов, чтобы выглянуть за угол.
— Курт, они продолжают лупить друг друга.
— А один из зонтов попал в меня, — ругается Курт.
Лотта снова прыснула со смеху.
— Неужели! Разве это не замечательно? Они так еще никогда не злились.
Бурного возмущения Вайли никак не ожидали, отправившись на концерт какого-то не очень известного представителя новой музыки.
— Как они узнаю́т, кто на чьей стороне? — спрашивает Лотта. — Или им все равно, главное — как следует подраться?
— Это всегда одни и те же люди, — объясняет Курт. — Они были готовы вцепиться в горло друг другу еще до первого звука.
— Ну да. Только и поджидали реакции остальных.
К концу вечера началась настоящая потасовка между сторонниками традиционной и новой музыки.
— Это что-то новенькое, непохожее на цивилизованные оскорбления в газетах и постоянные освистывания, — ликует Лотта. — По крайней мере, ты не получил портфелем по голове, как бедняга рядом с нами. — Она дует на лоб Курта, чтобы разгладить его морщины. — У собаки болú, у кошки болú… Ну, не смотри так обиженно, дорогой.
— Он попал в бедро, а не в лоб, — бормочет Вайль.
— Мне что, встать перед тобой на колени? — спрашивает она, приподняв бровь.
Он медлит, будто серьезно обдумывает ответ.
Она громко смеется.
— Я подула на нужное место. Боль может блуждать по странным закоулкам твоей головы. Зонт ведь тебя еле коснулся.
— Иди ко мне, безжалостная госпожа Вайль.
Он обнимает Лотту, она отвечает на его настойчивый поцелуй.
— Ну вот, для этого нам больше не надо прятаться по темным углам. И наши нелюди не могут пожаловаться, даже если увидят.
Нелюди — это соседи в пансионе на Луизенплатц, в котором Лотта живет с Вайлем, своим новоиспеченным мужем. Дом принадлежит Хасфортам, но Вайли переименовали его в «Гринайзен», как известное берлинское похоронное бюро. Квартиру в этом доме им предоставили Кайзеры. Это было очень щедро с их стороны, если бы они только не оставили здесь свою мебель и обстановку. Эти две темные комнаты временами наводят на чудовищные мысли. Вообще-то здесь даже три комнаты, но Кайзеры оставили одну для своих визитов в город.
После того как Вайли переехали, их встретили многозначительные взгляды соседей: «Как, вы даже не женаты?»
И однажды, когда Лотта была в хорошем настроении, она решила показать всем этим любопытствующим:
— А что, Курт, давай поженимся! К черту, надоело уже! Прекратим эти разговоры.
Она сделала ему предложение так, будто сама против. Правда, с некоторых пор ей захотелось хоть раз кому-то принадлежать официально, с подтверждающей бумагой и печатью.
Даже если он и выглядел слегка ошарашенным от ее не очень-то романтичного предложения, то не был против.
— Никто, кроме тебя, не станет моей любимой маленькой нотовыжимательной женушкой, — нежно пробормотал он.
— Только не думай, что мы произведем на свет миллион маленьких Вайлей, — предупредила она, будто это его идея — тащиться к алтарю.
Улыбаясь, Курт осмотрелся в гостиной:
— Так, и где нам разместить дождевых червей, дорогая Ленья?
Она улыбалась в ответ, спрашивая себя, почему в его взгляде появилась веселость. Он не верит, что она могла бы стать матерью. Она не смогла ничего противопоставить его практичности. Вдвоем они еле-еле помещаются в спальне. Кровать так мала, что они могут повернуться только вместе, по команде. Каждая ночь превращается в борьбу, в результате которой кто-то быстро сваливается на пол. Ей трудно будет теперь сослаться на его возражения, тем более что она первая заявила об отказе иметь детей. Но все-таки! Гостиная кажется просторнее, даже если посреди черной мебели и темных стен хочется облачиться в траурные одежды. На мрачных кайзеровских картинах охотничьи собаки травят беззащитную добычу. Поэтому любимыми вещами у Лотты остаются три кактуса, которые составляют почти все ее приданое.