Лотта Ленья. В окружении гениев

— Брави сегодня идет с нами в «Скала», — говорит он. — Рафаэлло и Хидэ тоже. Они жаловались, что давно тебя не видели. До премьеры мы все приглашены к Бузони на обед. — Лотта кивает.
— Отлично, чем больше нас, тем веселее. И бесплатный горячий обед не помешает.
Обед у сына Бузони Рафаэлло и его японской жены — всегда большое удовольствие. Но Лотта до сих пор не знает, что ей делать с Морисом Абраванелем, Брави, учеником и верной тенью Курта. Когда он смотрит на нее, ей иногда кажется, что в этом серьезном взгляде содержится упрек. Он всегда учтив с ней, но скорее ради Курта. И раз он не из тех, кто громко говорит, его можно легко игнорировать.
— Интересно, что сегодня подаст Хидэ.
— Мне тоже интересно, — бормочет Вайль. — У меня опять от риса будет вздутие живота.
Лотта смеется над озабоченным видом человека, который только что съел черствый хлеб с прогорклым маслом.
— Курт, если бы твои родители не жили в Лейпциге, ты бы каждую субботу садился за их стол, лишь бы тебе подали наваристый чолнт. А я считаю, что это прекрасно — пробовать что-то новое.
Он внимательно смотрит на нее.
— Ничего не имею против нового, если это касается тебя.
Чуть позже она лежит в его объятиях, спрятав голову в теплую, пряно пахнущую подмышку. Курт, как всегда, говорит ей на ушко забавные имена: Ленья-Бенья, Чирик-чирик, Ангелочек.
— Ты чудесная, — шепчет он ей в волосы. — Думаю, я в этот мир пришел только для тебя, душа моя.
— Ты опять за свое, — мурлычет она, абсолютно довольная.
Другие мужчины предлагали ей больше. На украшения Лотта не надеется. Кроме аккордов, он пока может предложить только слова. Но их он тоже, кажется, использует, чтобы создать игру из мелодии и ритма. Часто вещи, которые он шепчет ей, звучат так невыносимо восторженно, что она смеется над ним.
Курт называет ее своей возлюбленной, своим рассветом, своим закатом. Он на два года моложе и не имеет особенных возможностей изучить все грани жизни. Но и слепым к темным сторонам существования его не назовешь. Однажды он ее сильно напугал, обещав убрать все ужасное с ее пути. Эти слова застали ее врасплох, и она заплакала. Лотта чувствовала себя совершенно беззащитной, тем более что с ним она никогда не говорила о призраках, которые время от времени ее навещали. Она давно знала, как с ними бороться. Особенно действенными оказались театр и желание мужчин. И то и другое заставляло ее чувствовать себя живой и самодостаточной. Внимание зрителей согревает, даже если оно направлено на существо, которым она только что решила стать. Этого достаточно, больше им знать не надо.
И еще ее тревожит, что Вайль, похоже, с самого начала распознал этих призраков. Пожалуй, это невозможно, но иначе как он мог обо всем этом говорить? В некоторые моменты ей кажется невыносимой его мягкая улыбка, словно он видит все ее уловки, а порой и обман. Тогда она затевает ссору и бросает оскорбления, за которые он каждый раз ее прощает. Иногда ей приходится срываться с места и бежать. Кто стоит, тот будет убит.
Ее взгляд блуждает по маленькому зеленому кактусу на подоконнике, который она оставила Курту.
— Чтобы ты всегда думал обо мне, — объяснила она ему. — И не забудь, что я могу уколоть.
— Ничто не ношу я с такой гордостью, как следы твоей любви, — ответил он твердым голосом.
 СЦЕНА 5 Танец на канате — Берлин, 
 1925 год 
В фойе варьете «Скала» воздух насыщен восточными ароматами. «Шалимар» задает тон. Только у Хидэ что-то еще более изысканное.
— Какой прекрасный у тебя аромат. Будто только что искупалась в розе и жасмине, — шепчет Лотта, когда они идут по красной дорожке. — За обедом запах не чувствовался. Кстати, было очень вкусно.
— Спасибо, — говорит Хидэ, улыбаясь. — Я нанесла аромат только что, перед тем как выйти. Он называется «Мицуоко» — от Герлен, как и «Шалимар».
В окружении высоких и стройных Брави и Рафаэлло Хидэ выглядит еще более изящно, чем обычно. Она производит впечатление экзотического черно-белого существа. Иссиня-черные волосы обрамляют перламутровое лицо. Темные глаза, будто бы без век, сверкают. «Экзотическая и прекрасная», — думает Лотта в восхищении.
 
— Этот аромат мне вчера подарил Рафаэлло.
Сын почившего идола Курта с любовью обнимает жену.
— Курт, когда ты подаришь мне духи, скряга? — спрашивает Лотта, подмигивая.
— Не знаю, могу ли я позволить себе Герлен, — отвечает он, испугавшись.
Она закатывает глаза.
— Это шутка. Успех настигнет тебя еще до того, как закончится мой последний флакон от парфюмера Шварцлозе. Тогда и купишь мне новый.
Лотта игнорирует неодобрительный взгляд Брави, который напоминает ей, что на прошлой неделе она получила этот аромат от поклонника. И как этот молодой человек может отрицать все чувственное? У него такие полные, изумительной формы губы. Только проницательные глаза за круглыми стеклами очков держат всех на расстоянии.
— Я захотел этот аромат для Хидэ, как только о нем услышал, — говорит Рафаэлло. — Вы знаете, что Герлен вдохновился французским романом? Японка, замужняя дама, тайно влюблена в английского офицера. Во всем атмосфера запрета, чувственности, и в конце концов — война между Японией и Россией. Удивительно, как аромат без единого слова передает суть романа. А мы думали, что только музыка на это способна.
Хидэ, вздыхая, смотрит на Лотту.
— И все из-за чувств, выраженных без слов. Для наших мужчин даже аромат — повод для бурной дискуссии.
Лотта смеется, пока они проходят в зал. В их ряду почти все места заняты, так что зрители вынуждены подняться. К несчастью, изрядно подвыпившая компания займет свои места в середине, только если всех поднимет.
— О, простите, — вздыхает Лотта, споткнувшись. Она оказалась на коленях молодого человека, который хотел ее поддержать. Другого она знает в лицо и щекочет ему подбородок. — Приветик, вы тоже здесь?
Пусть Брави не хмурится, разве он не видит довольного лица Курта? Приличному мальчику пора понять, что в этом храме не почитают других кумиров, кроме веселья и удовольствия. Здесь берлинец узнáет, что значит жить в большом городе. Модная одежда, на которую в этот вечер направлены софиты, в ближайшие дни будет царить на улицах.
С громким выдохом Лотта плюхается на свое место и чувствует мурашки, которые всегда появляются под великолепно расписанным плафоном и перед тяжелым красным занавесом. Я хочу быть к этому сопричастной. Сколько бы раз она ни стояла на сцене, это чувство не покидает ее с тех пор, как маленьким ребенком она наблюдала из окна за цирковыми повозками перед летним императорским дворцом. Для бедняков, живших вдали от всей этой роскоши, представления были недосягаемым развлечением. Долгое время у маленькой Лотты не было желания сильнее, чем заглянуть за деревянные доски, которыми циркачи огораживали свой волшебный мир. В первый раз она осмелилась приблизиться к ним, когда ей было лет пять. Девочка нашла щель в заборе, через которую могла наблюдать хотя бы за частью представления. Кто хотел сидеть на одной из жестких деревянных скамеек перед сценой, должен был отстегнуть десять монет, но Лотта не могла собрать и пяти, которые требовались для стоящих у забора. Когда появился сборщик оплаты, она попыталась развеселить его гримасами и танцем, чтобы ее не выгнали. Ей это удалось. Человек подарил малышке не только улыбку, но и вышитый народный костюм, а еще научил танцевать на канате.
— Да ты создана для сцены, девочка, — сказал он, улыбаясь.
Это был самый счастливый момент ее детства. Задыхаясь от волнения и пара в прачечной, где работала, сгорбившись, ее мать, она рассказала о своем приключении.
— Может, мне кто-нибудь сунет пять монеток, тогда я куплю тебе, мама, кусочек торта.
Мать смахнула со лба пот красными потрескавшимися пальцами.
— Ах ты, моя артисточка, — улыбнулась она, — подожди немного, ты нас всех удивишь. А сейчас помоги мне!