Темная (СИ)

 - Знаете, сувар…
 - Сай Ронил, – быстро вставил он, хотя я и не собиралась знакомиться.
 - Сувар Ронил, я бы на вашем месте призвала городскую дружину и принялась бы разыскивать ту семейку. Время идет. Они, возможно, уже уходят из города.
 Если отпираться - то до конца.
 - И потерять такое сокровище? – сделал огромные глаза сувар – Ни за что! Я встретил самую прекрасную девушку и не намерен ее упустить.
 Я оглядела его с ног до головы. На что он ответил невозмутимым уверенным взглядом. Не удержавшись, снова рассмеялась. Ниже меня на целую ладонь. И рыжий. Мужчины ниже меня хоть на чуть-чуть уже переставали для меня быть мужчинами. А рыжие… Рыжие всегда веселили меня. Мне кажется, что они участвуют в какой-то театральной постановке. Никогда не воспринимала их всерьез. А тут еще и внешность такая – обхохочешься просто. Учитывая, что его ограбили, поведение его было очень странным. Напрашивался вывод, что этот балагур еще и не слишком дружит с головой. Какое мне счастье привалило!
 Я потрепала его за вихры и сказала:
 - Ты ничего не упустишь, Рыжик, потому что у тебя ничего нет.
 И, развернувшись, двинулась в сторону примеченного ранее магазина. Этот тугодум пошел следом. Войдя в помещение, я послала ему воздушный поцелуй и захлопнула перед ним дверь.
 Обратившейся ко мне с приветствиями и вопросами девушке я объяснила, чего хочу. Мне принесли красное платье. Восхитительно! Как хорошо, что я убралась из Горида. И как же это хорошо, когда одна застежка застегивает платье полностью. Не нужна ни чья помощь.
 Я вышла из примерочной и подошла к зеркалу.
 - Милая, думаю, это не твой фасон, – прозвучало за моей спиной.
 Я ошарашенно развернулась. В глубине магазина на диванчике сидел придурок. То есть Рыжик. А рядом с ним крутились две продавщицы, предлагая напитки.
 - Это что такое? Зачем вы его сюда впустили?
 - Но, сува, с мужьями можно… - растерянно произнесла одна из них.
 - Но он-то не мой муж! – резко сказала я.
 На вопросительный взгляд девушек «мой муж» горестно изрек:
 - Мы поссорились, – потом он перевел свои синие глаза на меня – Но милая, я уже раскаялся. Я пошел с тобой за покупками. И отдал тебе свой кошелек. Тот самый, на котором мой родовой герб, – глаза откровенно смеялись, но из роли этот гад не выпал. - Я думал, ты меня простила…
 Кажется, я поторопилась с выводами о том, что он… э-э-э, дурак. Определенно, не дурак. Вот, значит, как? Поиграть решил? Ну ладно, поиграем…
 - Нет, маленький, я тебя не простила, – откуси теперь моего пирога. – Когда твой кошель опустеет наполовину, я подумаю об этом. А пока тебе придется постараться загладить свою вину, – многозначительно сказала я.
 Этот «мелкий рыжий», не смутившись, кинулся ко мне. Обняв за талию, он прижал меня к себе. Затем повел по груди рукой:
 - Милая, я очень, очень… постараюсь, – выдохнул он мне в шею. Наверное, потому что до уха не дотягивал. И опять же, нимало не смутившись, развернул меня к зеркалу. Продолжая удерживать меня за талию, он снова прикоснулся к груди.
 - И все-таки это не твой фасон, – сказал он, продолжая теребить ворот платья. Мне с трудом удалось удержаться от смеха, настолько мы нелепо смотрелись рядом.
 Но… «муж» оказался абсолютно прав. Пышно отделанный верх платья делал мою большую грудь просто монументальной. Продавщицы и сами поняли, что делать, и притащили несколько моделей.
 
 Несмотря на мою зацикленность на красном, Рыжик все же сумел убедить меня купить модели других цветов.
 Закончив с покупками, я переоделась в примерочной в одну из обновок.
 Зеркало отразило высокую смуглую девушку в темно-красном платье. Облегая сверху, от бедра оно расходилось широкой волной. И надо признаться, выглядела я превосходно. И чувствовала себя так же. Раньше, в сытые годы, не задумывалась об одежде. Рядом была мама, которая заботилась о моем гардеробе. Но с некоторых пор гардероб сильно уменьшился. И забота была лишь одна – как бы последнего не лишиться. О цветах и фасонах речи не было.
 Я огляделась. Рыжик куда-то пропал. Это, конечно, хорошо. Но с другой стороны… Может, ему не понравилось, как я трачу его деньги, и он ищет способ их вернуть? Забрав свои покупки, разложенные в красочные сумочки, я расплатилась и вышла. Первое, что я увидела – это Рыжик, болтающий с двумя крупными ребятами, одетыми в желтовато-зеленоватую форму. Вспомнила паренька с погранпоста, на нем была такая же. Скорее всего, это какая-то дружина. Значит, игры закончились, и Рыжик решил меня сдать.
 Долго размышлять не стала и бросилась убегать. Главное, добраться до переулка, а там можно и… исчезнуть.
 - Шаян, постой! – понеслось мне вслед.
 Люди шарахались от меня в стороны, пока я бежала по тротуару. Бегаю я хорошо, но за спиной уже слышен топот догоняющего.
 - Шаян, ты не так поняла, постой! – он чуть ли не в двух шагах…
 Наконец-то переулок.
 Я свернула.
 И исчезла.
 Вовремя. Он появился так быстро…
 - Шаян, ты не так поняла, – повторил он, бросая взгляды по сторонам. – Ты нарушила много законов, за тобой идут стражи. Позволь мне помочь тебе. Ты не знаешь всего того, что здесь произошло за последнее время. Тебе нужен человек, который поможет сориентироваться, – его голос звучал мягко и увещевательно. – Я помогу. Только позволь, - он произнес эти слова, глядя прямо на меня. Но ведь этого не может быть?! Он не может меня видеть! Меня никто не может видеть!
 Я сделала несколько шагов назад. Он все также продолжал смотреть. Я тихо ушла.
 Видимость я себе вернула только рядом с гостиницей.
 Очутившись в своей комнате, бросила покупки на кровать и подошла к окну.
 Я, конечно, обещала себе ничему не удивляться. Но всю дорогу обратно, когда я хотела обдумать свое положение, мне пришлось буквально заставлять себя оторваться от разглядывания. Как это называется, я не знаю, но, кажется, ристаларцы отказались от лошадей и разъезжали по городу… на подобиях лошади. Или на подобиях карет. С трудом оторвавшись от этого зрелища, я вернулась в свою комнату и теперь оккупировала окно. Понаблюдав за яркими разноцветными… заменителями лошадей, которые издавали приятный звон, я нехотя задернула штору (так эту ткань называет служанка).
 Я сидела, вспоминая события этого дня.
 Все было очень интересно. Особенно то, что Рыжик позвал меня по имени. Хотя я его не называла!
 Ясно одно, нужно убираться отсюда. Хотя изнеженная часть меня требовала задержаться. Выросшая в достатке, не знавшая бед, я оказалась не готова к событиям последних лет. И только то, что я часто шастала по трущобам, помогло мне иметь хоть какое-то представление о другой стороне жизни. И, возможно, если бы не это, я бы сломалась. В тот период, когда впервые испытала голод. Я не большая любительница поесть. Еда для меня была лишь средством поддержания жизни. Никогда не задумывалась, откуда она берется. А вот когда прихваченные мною из дома деньги и ценности подошли к концу, я узнала цену всему. Никогда не думала, что пойду прислуживать, но голод и не на такое заставит пойти. И начались мои метания из одной харчевни в другую. Из кабака в постоялый двор. Я нигде надолго не задерживалась. Во-первых, не хотела, чтобы меня нашли, а во-вторых, из-за отсутствия опыта меня… э-э-э, мягко говоря, не задерживали. Я не могла применять магию из-за указа байханцев. Пришлось научиться хоть чему-нибудь. За тяжелый труд мне платили гроши, а иногда расплачивались едой. Но мне приходилось все терпеть. Я могла уехать в Ристалар, но боялась, что произойдет что-то, что не позволит вернуться. Тогда я потеряла бы возможность открыть тайник. Иногда, когда после трудового дня я не могла уснуть из-за перетружденных мышц, представляла, как забираю наследство мамы и убираюсь из ненавистного мне Горида. Я старалась не задумываться о том, что мне оставили только письмо. Потому что когда задумывалась, во мне поднималась глухая обида. На язык просились всякие смачные эпитеты. Все то время, что ждала совершеннолетия и перебивалась мизерными заработками, я рассчитывала на что-то более существенное. Артефакт какой-нибудь или ценности. Получила в итоге письмо, в котором говорилось, что меня любят (в чем я никогда не сомневалась), совет выметаться из Горида и намек на то, что если захочу что-то узнать об отце - посетить Ларосу. В принципе мамочка не виновата. Ей предсказали только смерть. То, что ее единственное дитя останется без денег, ее никто не предупредил. Как она могла додуматься до того, чтобы в тайник уложить кошель с золотом, если я была одной из самых богатых наследниц королевства? Но… все, что было написано в письме... Ведь это можно было не откладывать до совершеннолетия. Пять лет назад, отправляя меня в Ганиш, она рассказала мне про тайник, предупредив, что открыть смогу только когда исполнится двадцать три. Это, конечно, подогрело мое любопытство, и хотя я знала, что через мамин запрет не пробьюсь, все равно попыталась. Я тогда была зла на весь мир. Меня сослали в Ганиш в наказание (так я думала тогда, а сейчас понимаю, что мама просто убрала меня, чтобы под ногами не мешалась). Я бесилась от того, что считала наказание несправедливым. Всего лишь отомстила. Одна герцогиня распускала про меня слухи настолько грязные, что я просто не выдержала. Подумаешь – сделала прозрачной стену, и все придворные увидели, как она мило кувыркается с двумя офицерами. Это при том, что она являлась официальной фавориткой короля. Каковой быть она перестала в тот же день. А мама сказала, что такие скандалы во дворце недопустимы, учитывая, что двор все еще в трауре после кончины королевы-матери. И заставила собираться. Несмотря на мои протесты и заявления, что это не я. Теперь-то я понимаю, что это был просто повод спровадить меня. Вдруг замечу, как моя родительница готовится отправиться в Вечные Сады. А я, прибыв в дом в Ганише, металась в бешенстве, не зная, на ком сорваться. Вот тогда ко мне и заявились местные кумушки. И на меня вылили такое количество неприкрытой лести, что меня даже подташнивать начало. Оказалось, что столичные аристократы были откровеннее в проявлении своих симпатий и антипатий. От меня не скрывали, что меня не переваривают. Это было гораздо лучше, чем то, с чем я столкнулась в захудалом Ганише. Что молодые, что взрослые, что женщины, что мужчины – передо мной все так лебезили, заискивали, что это вызвало внутренний протест. Я начала откровенно издеваться и глумиться над ними, но… они все так же продолжали расхваливать мои несравненные достоинства: красоту, ум, изящество и т. д., и т.д. Я открыто унижала и оскорбляла их, но ни у кого это не вызвало возмущения, никто не воспротивился тому, что я творю. Первые полгода я не сильно измывалась. Так, развлекалась. Больше от скуки. Затем пришло сообщение от отчима. Я перенеслась в столицу и… через восемь дней смотрела на огонь Вознесения, который уносил душу моей матери. Спустя несколько декад отчим объявил, что мне лучше уехать из столицы. Я его понимала. Я бы тоже избавилась от себя, особенно когда я в таком жутком настроении. Он меня побаивался. Я заметила это, когда была еще маленькой. Расплакавшись, я пожаловалась тогда маме. Она, не прикрываясь красивыми словами, объяснила, что он не мой отец. Она вынуждена была расстаться с моим родным отцом еще до моего рождения. Когда я подрасту, я узнаю всю историю, а пока… С тех пор я перестала бегать к своему, так называемому, отцу. Он возрадовался этому. А при первой же возможности отправил с глаз долой. Вернувшись в Ганиш, я как с цепи сорвалась. Делала, что хотела и никто мне поперек слова не говорил. Зато когда я попала к ним в другом статусе – эта свора сразу почувствовала, что может безнаказанно кусаться. И набросилась. Вот только я оказалась жестковата для них.