Секреты соблазнения
– Осенью, – повторила Серена срывающимся голосом. – А чем же ты будешь занимаешься здесь, в Шотландии, все это бесконечное лето?
– Хм… ну, будет фестиваль в День святого Суизина в Инвергарри. Будет очень весело, придет много народу. Пройдут горские игры… жонглирование яблоками, метание шеста, катание пивных бочек. Весь фестиваль можно лакомиться сладостями. Если, конечно, его не отменят из-за восстания.
В следующем месяце? Серена разгладила невидимую складку на своем новом шелковом платье. Она не выдержит еще месяц без встреч и общения. То, что она вдали от будоражащей лондонской суеты, плохо само по себе, но ждать целый месяц сомнительного удовольствия от бросания яблок, метания шеста и купания в пиве – это просто невыносимо. С этим нужно что-то делать.
И немедленно.
Глава 7
– Это возмутительно! – Гиннейн Кинросс вскочил со своего места за столом переговоров, показав тем самым всю силу овладевшего им гнева.
Брэндуб Маккалоу задумчиво склонил голову и глубоко вздохнул:
– Не стоит демонстрировать эмоции за столом переговоров, Кинросс. Пусть этот человек продолжит свою речь.
Кинросс заворчал, но вернулся на место. В верхней комнате здания суда в Инвернессе было холодно, как в подвале, но напряжение, воцарившееся за столом, казалось, накалило атмосферу. Он рухнул на свое место, отчего нетронутое виски во всех четырех стаканах заколыхалось.
– Прости нам эту вспышку, посланник, – сказал Брэндуб. – Мы, шотландцы, просто не перевариваем несправедливость.
Эрлингтон Марш задумчиво посмотрел на Брэндуба Маккалоу. Он был самым младшим из участников переговоров, но в отличие от остальных наиболее хладнокровным. Его лицо не выражало никаких эмоций. Привлекательный мужчина с густыми темными волосами и умными синими глазами, мудрыми не по годам. Именно такого человека ожидаешь увидеть за столом переговоров в резиденции правительства во всем мире.
– Мне нечего прощать, джентльмены, – произнес Эрлингтон. – Мы собрались здесь по одной и той же причине – дабы мирно разрешить конфликтную ситуацию, возникшую между нашими народами. Что касается меня, я только и желаю сделать все возможное, дабы обеспечить справедливость для всех подданных короля.
– Даже сейчас? – саркастически поддел его Кинросс, едва глядя на Эрлингтона.
– Сдается мне, посланник, – начал Холлиард Скин, – что Шотландии жилось куда лучше, когда она не входила в число подданных короны.
Как и Эрлингтону, Скину было за пятьдесят, но складывалось впечатление, что каждый год своей жизни он провел в боях. Лицо пестрело белыми шрамами, а руку он прятал под сине-красно-зеленым клетчатым пледом, маскируя отсутствие кисти.
– С момента заключения актов об Унии шотландцев всегда воспринимали как людей второго сорта. Мы страдаем, как любая нация, правительство которой находится на большом расстоянии. Наши права и свободы отнимают одну за другой.
– Да, – подхватил Кинросс, кивая рыжей головой. – Вот и сейчас – еще больше налогов, никаких послаблений и никакой выгоды. Это возмутительно!
Эрлингтон привык иметь дело с политиками, людьми слова, с хорошо подвешенным языком. Но сейчас перед ним были не политики. Эти люди прямо выражали свои мысли и чувства. Тем не менее эти трое шотландцев были влиятельными людьми, землевладельцами, обладавшими большим весом в обществе. И если они призовут к вооруженному восстанию, шотландцы пойдут за ними.
– Кинросс, я, разумеется, понимаю ваше недовольство новыми налогами. Парламент не рад не облагать людей новыми сборами. Но война с Наполеоном практически разорила правительство. Нам необходимо восстановиться, а это требует временного введения шестипенсового налога на зерно и другие продукты.
– Вы должны понимать, что не только Кинросс недоволен этим, посланник, – сказал Скин. – Из-за налогов люди голодают. Получается, что фермеры не могут позволить себе есть то, что выращивают. Если они не выплатят помещикам проценты по налогу, их вышвырнут с земли. Неужели парламент хочет уморить их до смерти?
– Вовсе нет, Скин. От войны пострадали все подданные короля без исключения. Англичан точно так же обложили налогами, как и шотландцев.
– Но англичанин зарабатывает больше шотландца, – тут же возразил тот. – И получает все привилегии, которые предполагает уплата налогов. Хорошие дороги, больше школ… Лучшее здание суда. – Он обвел рукой комнату, в которой они находились и которая на вид была чуть комфортнее простого амбара.
– Да, – подтвердил Кинросс. – Если уж шотландцы платят налоги, то они должны приносить им пользу.
– И не забывайте, посланник, – продолжил молодой Брэндуб, – англичанин свободно может продавать свои товары на мировом рынке. А шотландцам запрещено делать это напрямую, а следовательно, и получать прибыль. Если я хочу продать свой скот в Германию, мне сперва надо продать его англичанам по их цене. Разве это справедливо?
Да, это несправедливо, но Эрлингтон не мог подтвердить это.
– Все это ценные замечания, и я даю слово, что обращу на них внимание парламента.
– Я скажу вам, что привлечет внимание парламента. Отказ платить налог.
Эрлингтон покачал головой:
– Это не выход, Кинросс. Это только ухудшит отношения между нашими странами.
– Что может быть хуже, чем вид матери, неспособной накормить своих детей? – ответил Кинросс.
– Никто не хочет этого, Скин. – Произнося эти слова, Эрлингтон почувствовал слабую боль в груди, и в его сердце просочился страх. Он ждал сокрушающей боли, которая предшествовала его последнему сердечному приступу, но, к счастью, все прошло. Он сделал глоток виски, чтобы успокоить нервы. – Король хочет мира, хочет облегчить страдания шотландцев. Я уполномочен установить минимальную фиксированную надбавку на домашний скот, продаваемый за пределами страны. С этого момента вы будете получать надбавку за каждую голову скота, доставленную в Лондон для торговли за границей.
– Налог, посланник, – напомнил Брэндуб, ударив по столу пальцем. – Мы собрались здесь, чтобы обсудить налог.
Эрлингтон задумчиво кивнул.
– Налог на зерно должен быть установлен.
Брэндуб фыркнул.
– Видите, джентльмены? Что я вам говорил? Правительство умеет заставить две трети нации отдать все, что у них есть, в пользу одной трети.
Эрлингтон поднял голову.
– Это слова Вольтера, сэр.
– Да, – ответил молодой человек. – Он был великим реформистом.
– Реформистом? Я бы сказал, мятежником.
– Ну да, мятежником. Одним из тех, на чьих идеях взросла Французская революция. И американская. Возможно, шотландская революция станет следующей.
– Простите, мистер Маккалоу. Вы угрожаете нам гражданской войной?
– А что, если так? – поддержал Брэндуба Кинросс. – Именно этого и заслуживает ваш король.
– А чего заслуживают ваши люди? – спросил Эрлингтон. – Война с Наполеоном уже унесла слишком много жизней молодых боеспособных мужчин. Оставшиеся солдаты, если их так можно назвать, или слишком молоды, или слишком стары для битвы.
– Нет такого шотландца, который не может постоять за свою страну.
– А теперь вы лишите своих женщин, которые уже отдали своих мужей и старших сыновей на войну с Францией, отцов и младших сыновей? Будьте благоразумны, сэр. Шотландия и так уже много потеряла.
– И в этот момент ваш король угрожает забрать последнее, что у нас осталось, – парировал Брэндуб. Впервые на его лице появились хоть какие-то эмоции. И совсем не те, что хотелось бы увидеть Эрлингтону. – Вы хорошо говорите на языке дипломатии, посланник Марш. Но нас больше не успокоишь мягкими словами, за которыми стоят удары и цепи. Налога не будет. Мы не станем платить его.
– Подумайте, к чему вы призываете, Маккалоу. Это же измена.
– Не измена, сэр. Справедливость. – Брэндуб встал, все остальные тоже. – Передайте это своему молодому королю: Шотландия отвергает британского монарха как тирана. Наш народ будет биться до последнего вздоха за свою честь и права.