Измена. Я только твоя. Лирическое начало (СИ)

- Ну, вот ещё, милый, ты что? - прошептала Елена, отёрла руками горячие капли с лица. Моего.
Я увидел отчётливо: ты сейчас с ним. Ты сбежала к нему! Ты ушла и уже не вернёшься. В голове было мутно от мыслей и пива. На душе было горько от боли, которую я ощущал. Я не мог успокоиться. Даже когда обнимал твою маму. Она прижимала меня, как ребёнка, и рука теребила мои волоски.
- Всё, успокойся, хороший мой, всё будет хорошо, - слышался вкрадчивый тон. А всхлипы беззвучно рвались из груди! Они прекратились лишь только в ответ на касание... Когда губы её прикоснулись к моим.
Я на мгновение выпал из жизни. Глаза мои были закрыты. А запах, похожий на твой, помешал оттолкнуть. Я замер, склонённый, беря эту ласку, как милость настойчивых губ. Я представлял – это ты. И даже слегка удивился, увидев тебя в коридоре. Глаза распахнулись! И я в полной мере почувствовал дичь этой сцены, которую ты разглядела, войдя.
- Аа-нь, - запинаясь, я начал. Но ты отступила на шаг. Ты бросилась вон, как испуганный дикий зверёк. А я не мог сдвинуться с места…
Я долго искал тебя, звал. Я бесконечно звонил, оставлял сообщения.
«Прости! Ты не правильно всё поняла», «Это не то, что ты думаешь», - вот такие банальные глупости вряд ли могли объяснить мой поступок. Но я всё же пытался его объяснить.
«Я люблю тебя, Ань!», - написал напоследок.
«Не смей говорить это слово», - ответила ты. А затем отключилась. Так сказал механический голос. Но я не поверил ему! Ещё долго звонил и писал. И сидел у подъезда. Всё ждал, что ты снова вернёшься. Ждал, пока не уснул! Прямо там, на скамье. На которой когда-то спала твоя мама.
  
Глава 29. Аня
 
Я шла куда-то, не видя дороги. Перед глазами стояла картина. Ты и мама. Вдвоём. В одной комнате. Кто кого целовал, я не знаю. И знать не хочу! Омерзение, стыд и безумная боль убивали меня, нарушали динамику шага. Я то и дело сбивалась, не в силах идти. А потом начинала бежать, как будто за мной кто-то гонится…
Нашла себя в театральном дворе. О «заднике» знали актёры. Здесь даже сушилось бельё. Костюмерша по имени Люба развесила тряпки. Я открыла калитку, вошла. Двери были закрыты, на улице ночь. Я села на лавочку, достала початую пачку. Мне было страшно и так одиноко, что я закурила. Хотя мы же с тобой решили, что бросим. Ты, кстати, бросил?
В общем, я закурила, разулась. На мне были летние тапочки. Ноги сложила на лавку. Слёзы сами собой полились. Я курила и плакала. Кашляла, снова курила. А после – рыдала взахлёб.
Замок на двери отворился. И наружу вышел наш сторож, я до сих пор путаю, он дядь Юра, или дядя Серёжа.
- Это кто у нас тут сидит? – посветил он фонариком прямо в лицо.
Я шмыгнула носом, укрылась от яркого света.
- Анна Ловыгина, у меня пропуск, - полезла я в сумочку.
- Да я вижу, что пропуск, - прервал он меня.
И впустил внутрь сторожки. У него была целая комната. С диваном, телевизором и столом. Только звук не работал.
- Тебя кто-то обидел? – спросил он, усевшись напротив. И указал на ружьё. Я знала – муляж. Мы его брали на сцену.
- У меня жизнь кончилась, - произнесла я.
Он рассмеялся:
- Да ладно тебе! Парень бросил, небось?
Я зарыдала. От боли сводило виски. Уж лучше бы Ника! Я часто себе представляла… вас с ней. Но не мать.
Сторож позволил остаться. Не лез! Я рассказала ему про спектакль. Сам он лёг на диване. Свернулся калачиком. Долго глядел на меня.
- Красивая, - послышалось в тишине.
Я проспалась. А утром пошла упаковывать вещи. Денег было отложено мало. «Ещё подкоплю и могу оплатить себе хату, где-нибудь на окраине города», - думала я. И пускай! Буду чаще пешком ходить. Только подальше от вас. От обоих!
Придя во двор, огляделась. Твоего мотоцикла нигде не было. Зато мать была дома. Я оттолкнула её от двери. Не разуваясь, прошла в свою спальню. Ах, извините, бабулину!
Я достала рюкзак и принялась трамбовать. Пока только летнее. Хотя пару кофт прихватила. Ботфорты стояли в углу. Я не стала их брать, как и платье, в котором была в Новый год. Оставила многое…
 
Мама стояла в дверях:
- Ну, и куда ты собралась?
- Я уже совершеннолетняя! Ты мне не указ! – огрызнулась я резко.
- Ань, ну вы бы всё равно с ним расстались. Я просто ускорила этот процесс, - ответила мама.
Я потрясённо воззрилась на эту совсем незнакомую женщину. Волосы гладко зачёсаны. Под глазами круги. В целом, ни грамма раскаяния!
Глядя в распахнутый зев рюкзака, я хотела ударить наотмашь. Но внезапно сказала:
- Ты никому не нужна! Сдохнешь одна в вытрезвителе.
Она выпрямилась:
- Вот же дрянь! Растила тебя, растила. А выросла дрянь!
- Значит, было в кого, - усмехнулась я.
Бросила пачку тампонов, роман и губную помаду.
- Ну, и куда ты собралась? – мама вернулась в «исходную».
- Я ещё не собралась, - ответила я, распахнула совместную дверцу.
Достала из шкафа пальто и кроссовки. Долго думала, куда запихнуть.
- Аня! – окликнула мама.
- Ну, и как оно? – фыркнула я, сгребая со столика мелочь.
- Ань, ну куда ты пойдёшь? На панель?
Я опешила:
- По твоим стопам, значит.
Мама всплеснула руками:
- Ну что ни слово, то грубость! Вот же неблагодарная.
- А за что мне тебя благодарить? – мой голос сорвался на всхлип, - За то, что ты мне жизнь поломала?
- Не преувеличивай! Жизнь тебе поломала не я, а отец твой чумной. И бабуля! – сказала мама.
По её виду и впрямь ничего не случилось. Обычное летнее утро. Только в другом измерении.
- Бабушке что я скажу? – дополнила мама картину.
- Правду скажи, - ответила я, - Скажи, что целовалась с моим парнем.
- Ой, батюшки! – взвизгнула мама, - Драма так драма! Парень твой, от горшка два вершка.
Я смахнула слезу:
- Ненавижу тебя. Ты мне больше не мать.
Воцарилось молчание. А после она удалилась. Видать поняла преимущества нового статуса? Я же спокойно прошла до порога. Даже в зал не смотрела. Удержалась! Смогла.
Ночь в сторожке прошла «под сериальчик и водочку». Я не пила. Но сериал посмотрела. Какая-то дичь про убийства и трупы. Между тем настоящая дичь начиналась снаружи. Сначала послышался крик:
- Ээээй! Открооой!
Я прислушалась. Голос знакомый…
- Ааань, ты там? – прокричал ты и, судя по звуку, пробрался во двор.
Сторож вскочил. Я подбежала к окну. Из-за шторы я видела твой силуэт в темноте. Он мелькнул и исчез. Дядь Юра, а может быть, дядя Серёжа, снял со стенки ружьё.
- Ээээй! Выходиии! – крикнул ты ближе.
Я прижималась к стене, когда сторож окликнул тебя в приоткрытую дверь:
- Парень! А ну, иди отсюда!
- Мн-е Аня нуж-на, - ответил ты, запинаясь. Голос был пьяным. Знакомым. Таким бесконечно родным…
- Здесь нет никаких Ань! Иди, проспись!
Ты с первого раза не понял. Дверь закрылась. Но ты сел на лавку и начал орать:
- Аааань! Ааааня!
Сторож пыхтел и недобро поглядывал:
- Твой распинается?
- Он не мой, - прошептала одними губами.
Твой крик перерос в волчий вой. Собаки, что были поблизости, тут же его подхватили. Стали лаять в ответ. Я зажала ладонями уши. Больше всего мне хотелось поддаться и тоже завыть. Чтобы ты обнаружил меня! Но я только бессильно мычала.
«Ань, я умру без тебя», - написал ты в последнем послании.
«Я уже умерла», - равнодушно ответила я.
Но равнодушием здесь и не веяло. Мы были единым. А теперь я осталась одна. Вот и всё! Мой спектакль отыгран.
Я убрала ладони, когда услышала вой полицейской сирены. Тебя увезли. И неожиданно стало так тихо.
- Наконец-то, не прошло и полгода, - нахмурился сторож.
По его недовольству я уже осознала, что денег придётся занять. Ибо срок моего пребывания здесь ограничен.
  
Глава 30. Витя
 
Я проснулся в тюрьме. Нагрубил добросовестным стражам порядка. В общей камере было просторно. Кто-то храпел, двое играли в карты, а третий искал, у кого бы занять. Он спросил у меня. Растолкал.