Убрать ИИ проповедника (СИ)
— Он не так лежал. У него голова была там, где ваши ноги. Перевернитесь!
Богдан улыбнулся и перевернулся так, как она сказала. Он лежал так с минуту с закрытыми глазами, а Виктория стояла окаменевшая. Она испугалась. Она увидела что-то в Богдане, чего никогда не видела в людях — от него исходило лёгкое сияние. Богдан открыл глаза, и Виктория ойкнула.
— Подойдите ко мне и посмотрите внимательно вон туда, — он показал ей рукой в правый верхний угол потолка, — прищурьтесь и всмотритесь как следует.
Виктория начала всматриваться, настороженно, внимательно, напряжённо, а ладони стали мокрыми.
— Да, я вижу. Написано «Прости, Марго», так?
Богдан кивнул, он уже не лежал, а сидел на столе.
— А кто она такая, эта Марго? Вы что-нибудь знаете о ней? — тихо спросила Виктория, — я не слышала. Он никогда её не упоминал.
— Да, нет, я тоже не знаю, — задумчиво протянул Богдан, — может быть, это даже и не женщина, а что-то условное. Он же был таинственный, скрытный. Мало ли. Надо подумать.
Но Богдану особо думать было не о чем. Марго опять отказала Орлову. Он пошёл на преступление, а его переход Богдан называл именно так, и ничего у него не получилось. Ну, то есть всё стало бессмысленным, когда он понял, что она не принимает его даров. И к тому же наделал непростительных ошибок. А деньги его никогда особенно не волновали. Даже Виктория это замечала. В человеческой истории всегда наибольшее количество самоубийств случалось среди обеспеченных или даже среди элиты. Скорее всего, он испугался вечной жизни, катящейся по кругу. Да и быть плохим, намного труднее, чем хорошим. Изначально нас слепили с хорошими намерениями, видимо. Интересно, сколько продержится Муслим?
— Я могу у Сухомлинского про неё спросить, но он вряд ли мне что-нибудь скажет. Это единственный человек, с которым Орлов по-человечески общался и иногда мне кое-что о нём рассказывал за завтраком. Он, бедолага, живёт на две семьи, и у него шестеро детей, какая-то смешная история. Хотя для следствия, например, он — она не договорила.
— Что вы подумали? — спросил Богдан.
— Не будет никакого следствия. Умер и всё. Богдан, а что всё-таки значит «Я желаю покинуть это измерение»? Мне кажется, вы многое мне не договариваете. Я понимаю, что вы, наверное, щадите мою психику и прочее. Но неужели Орлов был кем угодно, но только не сумасшедшим хиромантом.
— Я не знаю, что он имел в виду. Просто он хотел «уйти из этого мира» и называл его измерением. Многие так говорят.
Она ему не поверила.
— А что значит «меня не оживлять и не продолжать мою жизнь»? Ну, если человек написал такое перед самоубийством и решил это оставить в предсмертной записке, это что-то же должно для него значить. Он ведь именно об этом просит и не о чём другом. Богдан, вы знаете ответ. Может, всё же скажете? И слезайте со стола, пойдёмте кофе, что ли пить, в другую комнату.
Богдану было с ней очень уютно. Ему нравился её голос и она сама. И главное, то, что она была совсем «земная». Они прошли на кухню, и Виктория включила электрическую кофеварку.
«Какой же я идиот! Как же я мог до сих пор этого не сделать!» Ему стало стыдно, что он до сих пор не освободил Викторию от её пагубной зависимости. Непростительная ошибка и халатность. Она что-то говорила, рассказывала про то, что Орлов был тираном, холодным, безразличным, но он любил жизнь. Она точно это знала. И обожал свою работу, потому что она давала ему безграничную власть Он наконец к ней подключился. Она думала о детях. Она постоянно в своём сознании прижимала их к груди, то мальчика, то девочку с кудрявым белокурым хвостиком. Или видела их перед собой за столом, как они едят, или гуляют с ней по парку. Она действительно исстрадалась. Не знавший материнской любви, он чувствовал эту любовь сейчас вместе с Викторией. У неё внутри светилась радость, блаженное возбуждение. Она старалась не показывать своего ликования, возможно, даже победы, но в глазах была теплота и медленно наступающее чувство освобождения, к которому он был тоже причастен.
— Видимо, он чего-то боялся. У него же были причины, чтобы такое совершить. Не могу вам сказать, что он точно имел в виду, — держался Богдан. Сказать половину правды было бессмысленно, а рассказывать всё по порядку без подготовки просто нельзя. Он наслаждался, смотря на то, как она готовит кофе, вытаскивает чашки, ставит вазочку с печеньем.
— Да чего он мог бояться? Он ничего не боялся. Если только инопланетян, — почти догадалась Виктория.
— Я разговаривал с Игорем. Он потрясён. Да и Марина тоже, — перескочил он на другую тему.
— Да? Может, стоит его сейчас сюда позвать? Ну, вместе с Мариной, конечно. Может, они прольют свет на то, что случилось. Они знали Орлова, как никто другой, — Виктория всё продолжала докапываться.
— Их можно позвать ещё и потому, что они хорошие люди, и их не следовало бы терять. Но, на мой взгляд, они мало, что могут прояснить. Виктория, здесь невозможно ничего понять до конца.
— Неужели никто не знал, кто такая Марго? — опять спросила она.
— Я не знаю, — ответил Богдан и услышал, как в телефоне щёлкнула СМС-ка.
«19.00 просьба быть в клинике лично». Богдан посмотрел на часы — времени было в обрез.
— Извините, Виктория, но мне срочно надо ехать, — он отпил два глотка из чашечки, которую она поставила перед ним.
— Ехать? — растерянно спросила она. — Ах, да, конечно!
— Мы будем на связи. Звоните, пожалуйста, не стесняйтесь. И готовьтесь к отъезду. Теперь вам вряд ли кто-нибудь будет мешать видеться с детьми.
— Мы ещё встретимся? Мы же не потеряемся? — осторожно спросила она.
— Почему нет? — улыбнулся Богдан и пошёл к выходу.
44.
Кулон
Богдан зашёл в зал ровно в семь, но там никого не было. Сел в кресло, включил монитор и стал читать статью на китайском, которую никак не мог закончить. В статье говорилось о новом человеке с искусственно разработанной генетикой, с повышенной оперативкой мозга и всякой лабудой. Реальной наукой не пахло. А писал известный учёный со степенями. Значит, доступа у него нет. Богдан, собственно, это и искал — материалы, где были заметны хотя бы крупицы настоящих знаний. Да, раскрытие наделает шороху, и далеко не все это смогут пережить, не говоря уже о том, сколько человек вообще будет в состоянии это осознать и сохранить психику.
Он повернул голову и увидел перед собой Наами. Встал, выключил монитор, поздоровался.
— У меня есть новости, — улыбнулась Наами.
— Хорошие? — спросил для приличия Богдан. Последнее время его уже тошнило от новостей и разных неожиданностей, переворачивающих всё с ног на голову. Как в чересчур напичканном страшными сценами и чудовищами фильме ужасов в конце концов становится смешно, так и он уже начал терять остроту удивляться.
Она прошла к большому столу, что стоял в центре зала, и встала с одной из узких сторон. Потом показала Богдану рукой встать с противоположной стороны. В ее жестах чувствовалась какая-то торжественность. Богдан послушно подошёл в то место, которое она указала, и встал смирно.
— Когда-то ты хотел выполнить поскорее задание и получить новую жизнь. Так?
— Ты всё знаешь, — кивнул Богдан, — я понятия не имел, куда я шёл, а главное, с кем.
— Чаще всего бывает именно так. Ты выполнил задание, Богдан, и ты свободен. Ты сожалеешь о чём-нибудь?
— Нет, я ни о чём не жалею. Кроме, может быть, того, что слишком мало знаю о мире, и это связывает мне руки. Есть много вопросов, на которые я не нахожу ответов, и есть вещи, о которых я даже не знаю, как спросить.
— Ты хотел бы остаться со мной? — Наами говорила чётким и повелительным голосом, как подобает Жрице, — я должна это спросить. Это касается твоего будущего.
— Да, Наами, я хотел бы остаться с тобой и продолжить борьбу. Я только начал слышать и понимать и ничего, в сущности, ещё не сделал. Но во мне есть силы и желание разобраться и победить.
Богдан заметил, что перед Наами на столе лежала небольшая блестящая беленькая коробочка. Она взяла её в руки и открыла.