Учение гордых букашек (СИ)

— Ты спас нас, да? Хорошо. Идем за водой, она течет к морю.
Кузнец жил близко к порту, но Писарь решил, что даже если они не найдут потаенную дверь, то уж в море точно выплывут. Талли явно не хотел пересекаться с Писарем взглядом, но сам пристально уставился ему в затылок. Все злобные зенки морд, что недавно гнались за ними, Писарь ощущал слабее, чем этот взгляд. Чувства сбежались к нему на спину и там застыли. Оборачиваться впрочем, Писарю не хотелось. Наконец Талли подал голос:
— Неплохо ты Крула схватил. Неплохо для дворцового неженки.
Писарь повернулся.
— Парень, давай ты не будешь говорить лишнего. Ты убежал, когда меня допрашивали. Ты не доверяешь никому, ты зверенок. Раз уж мы связались, придется доделывать начатое, но слышать тебя больше нужного я не хочу.
— Так ты бы и сдал меня тогда! Конечно, когда Крул уже меня поймал, ты заторопился спасать, герой. Ты знал, что теперь Крул тебе не даст ничего, и решил, что со мной золота раздобыть надежнее. Не строй из себя королеву.
— Ты прав, я человек не слишком хороший, как оказалось. Только я пытаюсь об этом забыть. Но если думаешь, что меня понял, объясняй это себе. Мне про меня рассказывать не надо. Шагай молча, парень.
— Сам решу, как мне шагать!
Скоро Талли заметил темную арку. Не спрашивая Писаря, он вошел в нее. Спустя минуту Талли вернулся, держа что-то продолговатое. В совсем слабом свете, что сочился из решетки наверху, они поняли, что это кость. Талли, вскрикнув, выбросил ее и выругался:
— Здесь людей хоронили? Агреб!
Писарь решил не рассказывать парню изначальную природу катакомб. Вглядываясь в стены, он пошел дальше. Вскоре они попали в широченный, главный тоннель. К настоящей двери вели три высокие ступеньки. Кузнец долго не открывал, потом отодвинул створку, и, узнав их, пустил.
  
Перед грозой
 
Следующим вечером, они втроем сидели под полом в доме кузнеца. Работу Фогур закончил, как только затих город. Постоянный звон металла сменился тишиной. Ее нарушил шепот бегущей воды за дверью в катакомбы.
— Дождь пошел, — сказал Фогур.
Он подоткнул тряпьем дверь. Талли уселся у двери, приложил ухо и принялся слушать поток. Парень не сказал Писарю ни слова после их возвращения, и смотрелся насупившимся ребенком. Фогур очень обрадовался такой перемене. Кузнецу не шибко нравилась говорливость Талли, да и в целом уличные мальчишки ему доверия не внушали. Фогур всегда поглядывал, чем там занимается Талли, и не хочет ли чего умыкнуть. Талли уснул, убаюканный потоком. Писарь крутил, изучая, увесистый арбалет с крюком вместо стрелы. Оружие добротное, как и все в доме Фогура.
— Точно выдержит? — спросил Писарь.
— Твоего отца держал, а тот здоровый, сам помнишь.
— На самом деле я не сомневаюсь. Ты хороший мастер, все это знают. Наверняка тебя очень ищет корона. Может, побежишь с нами? Увидишь топи.
— Меня ваши тайны не тянут. Мне бы золота.
— Значит не все люди такие. Это сидит здесь. — Писарь ткнул себя в висок.
— Или чуть ниже, — сказал Фогур.
— Мой отец болел тайнами. Он был хорошим, храбрым человеком, только семью ему заводить не стоило. Деятельная хворь тащила вперед, и порвала б ему душу, если бы он решил остаться. Когда отец погиб, я не унаследовал ничего, кроме болезни. — Писарь снова проложил палец к виску. — Я поклялся тогда не заводить семьи, чтобы не было несчастных сыновей. Только топи.
— Если ты такой же, зачем парнишку приручил? — спросил Фогур шепотом.
— Его не приручишь, нет, мне он побоку, да и я ему. Просто так пути срослись. И разойдутся скоро. Я-то уже начал к нему привыкать, но потом понял его натуру.
— Он просто маленький вор. Ему нельзя верить, ведь он сам не доверяет никому. Знаешь сколько денег твой отец потратил на изучение топей? Горы золота, он снаряжал целые караваны, нанимал людей, многие годы пытался. Топи не дешевое место. А ты хочешь отдать треть золота мальчишке.
— Парень был полезен.
— Нас связывает твой отец, я не подставлю его сына, а ты его друга. Мальчишка чужой. Нельзя ему верить. Пока он нас не подставил… Словом будет хорошо, если агребенок случайно потонет в катакомбах.
 
Потихоньку трещал огонь. Тусклые блики подрагивали на саблях. Фогур сидя заснул. Талли начал постанывать, может что-то страшное пришло в ночи. Фогур перестал дышать ровно, он явно проснулся, но не подавал виду, надеясь, что сон ничего не заметит подвоха и вернется.
— Агребов мальчишка, лучше б храпел, — сдался Фогур.
Писарь подошел к Талли и почувствовал, как от двери шел холод. Парень замерз в натопленной комнате. Писарь взял его на руки и перенес к камину. Талли свернулся еще сильнее и приоткрыл глаза.
— Затихни. Завтра дело, — сказал Писарь.
Сам он сел обратно, закрыл глаза, но под веками не стихала буря. Праздник Гебы-Матери еще никогда его так не пугал.
  
Уход
 
Даскал вернулся пешком, замерзший, но продыху себе не дал. Целыми днями они с Роем ходили по домам, осматривали неумело зашитые раны, и накладывали повязки, пропитанные целебной мазью. Постепенно кричащая скорбь превратилась в ноющую домашнюю боль. Зима не увидела больше мальчишек, что, вываливались из окон в сугробы. Никто не бегал по смерзшемуся снегу, и не кидал снежки во все крыши да ставни. Жители ходили по деревне, будто куклы, носили дрова в избы, воду, еду, делали все необходимое, чтобы пережить эту зиму. Скованная духом рука Роя с каждым днем напитывалась беспричинной болью. Однажды Рой уронил чашу с отваром. Травы обожгли колени и остались пятном на ворсистом ковре.
— Нельзя больше ждать. Мы поедем в одно место. Там безопасно, и растут нужные цветы.
— Далеко это?
— Ты даже не представляешь насколько. Я отправил весточку давней подруге. Она попросит для нас разрешения пройти на юг, за топи.
— Те самые? Которые никто не может перейти?
— Вроде того. По пути тебе придется учиться, ты погибнешь, если не сможешь.
— Значит у меня будет сила? Смогу стать воином, настоящим?
— Если научишься, станешь могущественнее всех воинов мира. Но радости это не принесет. Двинемся на рассвете. До весны ждать некогда.
— По снегу? Пешком?
— Догоним караван. Кажется, и у тебя там есть друзья?
Рой собрал пожитки из комнаты, где провел столько долгих лет с Даскалом, под защитой этой волшебной хижины, среди вековых лесов и моря. Рой никогда не видел другой жизни, и его пугала разлука с родным краем, но в тоже время тянуло вперед. В дорогу с собой он взял только одну бесполезную вещь, большой серебряный кулон, на нем выгравировано лицо женщины. Бабушка говорила, что это его мать, но гравюра, конечно, не точный портрет. Рой всю жизнь смотрел на образ, на волосы из белого металла и гадал какой у нее голос. Рой повесил огромный круг на тонкую шею, надел теплые вещи и спустился. Даскал протянул ему обломок меча.
— Не забыл?
— От крови его уже не отмоешь.
— Не бросай свое оружие. Меч будет напоминать тебе о неверном решении.
— Люко ведь остался жив!
— Ты должен был остаться с женщинами, как он тебе повелел. Если бы ветер судьбы подул в другую сторону, кто увел бы их в лес? Тебе пора попрощаться со своими воинскими замашками. Слушать меня в дороге и самому принимать правильные решения. Сказки, Рой, опасны тем, что у них всегда хороший конец.
Рой взялся за рукоять, но Даскал не отдал.
— Или меч будет напоминать о счастливом случае, что простил твою ошибку?
— Нет, — забрал Рой меч.
Они вышли на утренний воздух, еще темно, первые лучи только переваливают за горизонт над лесом. Глубокая тишина. Чистый лист снега ждал первых ног. Приятный хруст сопровождал каждый шаг мимо избушек. У швейной мастерской Даскал остановился.
 
— Ты ведь не попрощался с Риной?
Но Рой промолчал и просто пошел дальше. Даскал покачал головой, но последовал за ним. От Калинора вела проложенная меж леса дорога, караван уехал именно этим ухабистым путем, что огромными дугами соединял дальние деревни. Рой удивился, когда Даскал прошел мимо выхода на дорогу. Старейшина вел его прямо в северный лес, возможно, знал другой, короткий ход. В безжизненном, лесу царил мороз, белый ковер, прибивали к земле хвойные столбы, они же не пускали солнце. Вскоре застучали зубы, и беглецы укутались в шерстяные плащи, отобранные у воинов. Вторую половину дня пурга засыпала путников сквозь игольчатые кроны. Далеко наверху макушки гнулись под порывами ветра, холод медленно отбирал у Роя пальцы. Вечером буря успокоилась. Снежинки медленно ложились на бордовые силуэты путников. Черные стволы сосен поредели. Идти стало проще, но Рой за день исчерпал все силы, и еле вырывал ступни из снежного плена. Даскал старался всячески поддержать, приободрить, но когда увидел, что еще пара шагов и Рой упадет, сам остановил его.