Церемония жизни
Глаза Ямамото — маленькие, круглые, с длинными ресницами — задумчиво моргают.
— Ну да… Понимаю, о чем ты… Вроде бы, когда я был маленьким, никому и в голову не приходило есть человечину.
— Вот! Понимаешь?! Именно! А теперь все только и повторяют: ах, мол, какое это изысканное угощение! И я уже сомневаюсь, все ли у меня в порядке с головой.
— Хм-м… Да уж… Ну, а сегодня ты как? Пойдешь на церемонию к господину Накао?
— А ты?
Ямамото — не из противников поедания человечины, ему просто не нравится ее вкус. Но окажись он на церемонии жизни где-нибудь рядом — пожалуй, я чувствовала бы себя уверенней. Конечно, сегодня, когда человечина употребляется в пищу как любое другое мясо, существует и политическая фракция ярых врагов человекоедения со своей идейной платформой, и малые группы активистов, требующие запретить поедание себе подобных «по моральным соображениям». Однако ни Ямамото, ни меня саму идеи с моралями не волнуют. Просто когда Ямамото было двенадцать, он здорово отравился недоваренной человечиной на церемонии жизни своего дедушки. Я же, в принципе, не видела ничего ужасного в поедании человеческой плоти. А в детстве, пусть даже в шутку, сама пожелала ее попробовать. Но сегодня меня искренне поражает: а куда подевалась та мораль, во имя которой за невинную детскую шутку меня проклинал чуть не весь белый свет?
— Может, и схожу… — бормочет Ямамото, почесывая в затылке. — Вдруг получится кого-нибудь осеменить?
— Хм-м. Тогда, может, и я сходила бы!
Обнаружив, что мои сигареты закончились, я стреляю у него «Америкэн спиритс».
— Тебе правда такие нравятся? Чем слабее табак, тем чаще куришь. Больше вреда — и здоровью, и кошельку, разве нет?
— Да и ладно! На мой вкус — самое то…
Он затягивается и с явным блаженством выпускает очередную струйку дыма.
В нашей конторе почти никто не курит, поэтому чаще всего мы с Ямамото делим этот застекленный уголок на двоих. Места здесь — меньше одного татами [3], но внешний мир отсюда выглядит примерно как из аквариума с золотыми рыбками.
Я затягиваюсь сигаретой, подстреленной у Ямамото, и выдыхаю струйку дыма. Скрываясь за табачной завесой, так уютно размышлять над «чистым» миром снаружи.
Вечером того же дня мы с Ямамото отправились на церемонию жизни господина Накао. Поскольку главная цель этого обряда — рождение новой жизни, являться на него лучше в яркой и откровенной одежде. Но мы пошли туда прямо с работы, и я оставалась в своем сером деловом костюме. А вот Ямамото умудрился где-то переодеться в красную клетчатую рубашку и белые брюки.
— На церемонии жизни лучше выглядеть жизнерадостно! — воскликнул он, явно довольный собой, хотя петушиная расцветка никак не вязалась с его смуглой физиономией.
Дом господина Накао располагался в элитном квартале района Сэтагáя, на юго-западе столицы. Близилось время ужина, из всех окрестных особнячков доносились, перемешиваясь друг с другом, аппетитные запахи готовящейся еды. И один из этих ароматов наверняка исходил от свежесваренной плоти господина Накао.
— Это здесь! — объявил наконец Ямамото, сверившись с картой на экране мобильника. Мы остановились у ворот просторного дома, от которого веяло классической стариной и дразнящим ароматом мисó [4].
— О! Суп мисо? — Ямамото с наслажденьем принюхался. — И кажется, даже из белой пасты? У меня уже слюнки текут!
Над входом в дом красовалась рукотворная вывеска на розоватой веленевой бумаге: «ЦЕРЕМОНИЯ ЖИЗНИ МАСАРУ НАКАО».
— Добрый вечер! — хором протянули мы, открывая дверь, и навстречу нам тут же выплыла элегантная седовласая дама в кухонном фартуке.
— О-о! Добро пожаловать! Проходите, прошу вас… Все вот-вот начнется!
Видимо, это и была хозяйка дома, вдова господина Накао. Рассыпаясь в поклонах, она провела нас в гостиную, где все ожидало начала трапезы.
В центре комнаты на низеньких столиках стояло два огромных глиняных горшка, обильно украшенных сезонными цветами. Видимо, эту заслуженную, чуть ли не антикварную утварь господин Накао при жизни очень ценил. Не удивлюсь, если именно в этих горшках его супруга готовила тот пышный, рассыпчатый рис, которым он столько лет делился с коллегами в обеденные перерывы. Ведь таким он и был, господин Накао, — уважительно-бережливым как с вещами, так и с людьми…
У человеческого мяса и запах, и вкус настолько сильны, что простой обжаркой с солью и перцем не обойтись. В большинстве случаев его сначала ошпаривают кипятком, а затем долго варят с добавлением мисо, овощей, грибов, трав и прочих ингредиентов. Хотя для первого, подготовительного этапа, как правило, приглашают специалистов. Вот и сейчас, следуя за хозяйкой в гостиную, мы успели заметить, как несколько мужчин в спецовках, закончив работу, раскланивались перед уходом.
Вокруг столиков с горшками большой уютной компанией сидели нарядно одетые женщины и мужчины. Многие уже перебрасывались взглядами или игривыми фразочками с теми, кто им понравился. Всем явно не терпелось начать.
— Итак, господа, начинаем церемонию жизни Масару Накао! — торжественно произнесла хозяйка, снимая крышки с обоих горшков. Судя по виду и аромату, господин Накао был отварен с пекинской капустой и лапшевидными опятами-эноки́. — Вкусим же от жизни прошедшей для сотворения жизни грядущей!
— Итадакимáс! [5] — хором отозвались гости, сложив ладони перед собой, а затем принялись поедать господина Накао. Вооружившись палочками, отправляли его тонкими ломтиками себе в рот и нахваливали, блаженно причмокивая губами: — М-м, божественный вкус… Госпожа Накао! Ваш супруг — настоящий деликатес!
Седой старичок по правую руку от хозяйки одобрительно закивал. И, не переставая жевать, произнес:
— Какая все-таки замечательная традиция! Съедать одну жизнь, чтоб порождать другую…
Растроганная вдова промокнула платочком глаза.
— Как верно вы говорите, — вздохнула она. — Масару был бы очень доволен!
— А эти внутренние органы — пальчики оближешь! — все так же радостно продолжал старичок. — Каждый, кто мечтает осемениться, должен съесть их побольше! Что вам положить, молодежь? — предложил он, повернувшись к нам с Ямамото.
— Мне просто капусты, будьте добры! — спохватилась я.
— А мне — грибов, пожалуйста… — отозвался Ямамото.
— О! Так вы что же, оба не любите человечину? — поразился старик, вытянув тонкую шею.
— Ну что вы! Просто однажды я здорово отравился, — пояснил Ямамото. — И с тех пор мой желудок такое мясо отрицает. Так что, увы, придется обойтись овощами…
— А у меня, едва он рассказал об этом, тут же пропал аппетит! — добавила я виновато. — До сих пор кусок в горло не лезет… Вы уж простите!
Извинялась я совершенно искренне. Все-таки превратить человеческое тело в деликатес — работа огромной сложности. И даже если самые сложные операции взяли на себя специалисты — можно не сомневаться, что и сама госпожа Накао трудилась сегодня с рассвета. С печальной улыбкой она положила мне на тарелку немного капусты.
— Ну что вы! Не о чем беспокоиться… Просто муж будет очень рад, если вы отведаете его хоть немного. Так что, если вдруг передумаете, — отведайте, не стесняйтесь!
Не успела она договорить, как из-за столика в дальнем углу поднялась юная парочка — парень в белом пиджаке и девушка в розовом платье. До сих пор, угощаясь господином Накао, они то и дело перешептывались и трогали друг друга за коленки.
— Мы, пожалуй, осеменимся! — объявил парень.
— Правда? — просияла хозяйка. — Вот молодцы! Поздравляю!
Гостиная утонула в аплодисментах. Поклонившись хозяйке, парень с девушкой отчеканили:
— Спасибо за угощение! Постараемся сделать новую жизнь!
И, взявшись за руки, удалились.
— Да… Будет просто замечательно, если жизнь господина Накао продолжится в ком-то еще! — сказал Ямамото, с наслаждением запивая свои грибы бульоном из господина Накао.