Церемония жизни
Те две болтушки, похоже, и целовались-то не от большого желания. Все, чего им хотелось, — это доказать всему миру: раз их целуют — значит, они уже взрослые и «продвинутые». Но Сихо за весь свой рассказ ни разу не сказала «он поцеловал». В ее понимании, настоящие поцелуи случаются лишь по собственному желанию, как следствие некого внутреннего импульса…
Услышь ее кто-нибудь из взрослых — наверняка разразился бы жуткий скандал. Но, по-моему, она просто оставалась честной с собственным телом. Пыталась понять, чего оно действительно хочет, и выполняла это — с огромной бережностью к партнеру. Вот почему ее поцелуи — не навязанные кем-то «непристойности», а лишь то, что исходит из нее самой.
Конечно, я не из тех дурочек, которые верят, что такой опыт делает нас взрослее. Я просто хотела бы оставаться верна своей сексуальности, как это получалось у Сихо.
Небо к полудню выдалось солнечным, без единого облачка. Любители акварели отправились с учителем в парк на пленэр, соседняя аудитория опустела — и тишина в нашей студии № 2 стала еще глубже обычного.
— А что, Сихо… Ты, когда целуешься, тоже пользуешься языком? — спросила вдруг я, смешивая на палитре оттенки красного цвета.
Кисточка в ее пальцах застыла, и она от души рассмеялась.
— От кого ты это услышала, Рури?!
— От Ами с Михо… вчера, — выдавила я, чувствуя себя наивной первоклашкой.
О сексе и поцелуях я знаю пока лишь то, что нам рассказывают на уроках полового воспитания. А Сихо, похоже, уже вовсю читает какие-то книжки или комиксы, в которых любовью занимаются только с теми, кого любят, как самих себя. Но взять у нее что-нибудь почитать я просто боялась.
Возможно, под влиянием Сихо я и не любила, когда в таких разговорах используют похабные словечки. Как только их слышу, сразу стараюсь исчезнуть из компании.
— Грязные разговорчики нашей Рури не по нутру! — смеялись Аки с Михо.
«Эй, Рури! А ты не знала?..» — окликнули меня одноклассницы, пытаясь затянуть в очередную словесную помойку, но обычно я их игнорирую. Видно, еще и поэтому до вчерашнего утра мне даже в голову не приходило, что при поцелуе можно пользоваться языком.
— Как? Ты и об этом не слышала?! — дружно расхохотались они.
— О-о, для языка разработано столько особых приемчиков! — подмигнула Аки.
— Не то слово! — подхватила Михо. — Один бугай из десятого уже устроил мне такой экстрим, что я испугалась и убежала… Сам-то он, конечно, красавчик. Но иногда ведет себя как маньяк!
— Как в той порнушке, что мы у тебя в интернете смотрели, да? Такой эротичный…
Слушать болтовню этой парочки опасно для психики. Хотя, конечно, в экстриме они разбираются куда лучше, чем начитанная Сихо.
Конечно, я чувствую: Аки с Михо всего лишь повторяют бесстыжие словечки, которые за них придумали другие. А своего, персонального бесстыдства внутри себя пока еще толком не вырастили, поэтому их так легко затягивает в бесстыдство чужое. Но, с другой стороны, если я в свои годы не знаю таких деталей, может, я какая-то недоразвитая?
«Половое воспитание — очень важный предмет! — говорит моя мама. — Ведь когда нет знаний, нечем защищаться!» Так что на уроки-то я, конечно, ходила, но за стенами класса оставалась целая куча «эротических» знаний, получать которые мне было просто неоткуда.
— Разве не странно всего этого не знать? — спросила я.
— Да нет, не странно… — пожала плечами Сихо. — Никто не знает, как лучше целоваться, пока не наступит момент поцелуя. Нам с Етой в тот раз даже в голову не пришло, что вообще-то этим занимаются взрослые. Мне просто захотелось попробовать что-то самой… И желание это становилось все сильней и сильней, пока мы не поддались ему.
— То есть… когда ты его целовала, ты даже не понимала, что делаешь?
Сихо рассмеялась и покачала головой.
— Нет, конечно! Мы же сочиняли свой, неповторимый поцелуй, только для нас двоих… Позже, когда я прочитала в книжке, как это делают взрослые, у меня просто камень с души свалился. Хотя и было немного обидно. Я-то была уверена, что это наше с Етой изобретение!
— Но почему тебе этого захотелось, ты даже не знаешь?
— Понятия не имею. Сначала мы облизывали друг другу щеки. Потому что они выглядели мягкими и сочными. И я стала придумывать, как оказаться у Еты внутри. Для начала, чтобы забраться к нему под кожу, лизнула его веки. А у него от удивления рот распахнулся. Ну, я забралась еще и туда… Бедный Ета пришел в такой шок! Но как только я объяснила, он все понял. И больше не возражал… Кожа у него была загорелая. И гораздо толще моей. Мне и раньше нравилось ее лизать, но во рту Ета ощущался совсем по-другому. Сперва я лизнула его нижнюю губу. Мягкую, нежную, как новорожденное дитя… Еще удивилась, помню: так вот какие мы, люди, на вкус изнутри? Я захотела попробовать еще глубже. Но как только поднырнула под его зубы, почуяла на языке слабый привкус крови. У Еты был герпес, какая-то микроскопическая ранка на губе, и я очень старалась не причинить ему боль. Но внутри у него все было так замысловато — сколько ни вылизывай, все мало… В глубине Еты кипели бурные воды, отчего рот у него был все время полным влаги. А по упругим деснам разбегались кругами каналы вен. От одной мысли, что я у Еты внутри, сердце улетало в небеса. Я все лизала, поражаясь тому, что эта кожа, такая крепкая снаружи, может быть настолько мягкой изнутри. А он все смеялся и повторял, что ему щекотно…
Похоже, опыт Сихо здорово отличался от «особых приемчиков», которыми восторгались мои «продвинутые» одноклассницы.
— Интересно… случится ли такое же с кем-то и у меня?
— Ну конечно случится! — улыбнулась она. — Ты ведь такая взрослая, Рури.
У меня просто челюсть отвисла.
— Ты серьезно? Но Аки со всей компанией только и повторяют, что я никак не повзрослею. И что я ничего не знаю о жизни.
— Меньше чужого знаешь — больше себя сбережешь! Я считаю, обсуждать непристойности тоже важно. Но только с теми, кто тебе действительно дорог. Мне, например, для таких разговоров вполне достаточно Еты или тебя. А если обсуждать это слишком часто и с кем попало, постепенно начнешь целоваться уже не своим поцелуем… Дело же не в том, что ты не хочешь чего-то знать, правда, Рури? А в том, что ты хочешь оставаться свободной!
От этих слов мне стало чуть легче. Но напряжение оставалось. И я, судорожно сглотнув, тихонько спросила:
— Я тебе еще не рассказывала, но… однажды, очень давно, я видела сон.
— Сон?
— Да, очень странный. Я тогда заканчивала пятый класс, и у меня начались первые месячные. Лежала в постели и вдыхала запах солнышка от одеяла, которое мама только что проветрила во дворе. А потом приснилось, будто я дрейфую, покачиваясь, в мыльных пузырях.
Сихо глядела на меня в упор. Обычно, болтая со мной, она рисовать не переставала, но сегодня даже отложила кисть на палитру.
— Меня всю щекотало, все сильней и сильней. А потом эти мыльные пузыри разом лопнули. Бабах! И вены по всему телу сжались — так, будто на самом деле у меня внутри что-то взорвалось. От испуга я проснулась, открыла глаза. И хотя это был сон, по всему телу еще долго разбегались волны блаженства. Но голова оставалась ясной. Что это было — до сих пор не пойму. В библиотеку сходила, но в книжках про такое, похоже, не пишут.
— Кажется, у парней это называется «мокрый сон».
— Мокрый сон? А у девчонок он тоже бывает?
— Я слышала, что да. Или где-то читала? О том, что это очень крутое приключение.
— То есть… с тобой такого не случалось?
Сихо покачала головой.
— Сама себя доводила, бывало. Ну, чтобы лопнуло все внутри. Но как у тебя, во сне, — пока еще ни разу.
— Хм-м, — протянула я. И продолжила смешивать на палитре красную краску. — А на что это похоже, когда сама? Если, конечно, можно такое спрашивать…
— Тебе можно, Рури. Ну, в общем, это… как будто делаешь что-то очень невинное.
— Невинное?
— Не знаю, как объяснить, но ты… твое тело становится очень чистым, как у младенца, и ему вдруг делается так хорошо, что в итоге ты просто взрываешься изнутри. А потом успокаиваешься, покачиваешься, как на волнах, в приятной усталости, и уплываешь в сон…