Дети драконов (СИ)
«А ты не сможешь вот так, малявка! – сказал я брату. – Ты не умеешь летать, жалкий червяк! И не научишься н и к о г д а!»
Это было жестоко. Но Дани не давал себя в обиду за просто так... Он усмехнулся, посмотрел на меня, торжествующего, парящего в воздухе, и едко бросил то единственное, против чего у меня не было брони:
«Зато у меня есть мама. А ты... ты гнусный ведьмин выродок, и никому не нужен! М о я мама тебя просто жалеет! Она не любит тебя, ты, кусок навоза!»
Я хорошо помню, как солнечные блики высветили золотые пряди его волос... как ветер растрепал их... Казалось, мой брат окружен сиянием более, чем обычно. Я помню, как лютая ненависть стиснула мое сердце, уронив меня в траву с высоты в несколько локтей. Помню оглушительную звенящую боль во всем теле...
Но я не помню, как так вышло, что в следующий миг сияющие волосы Дани вспыхнули ярким пламенем.
Только его крик – страшный, пронзительный, полный ужаса и боли.
А взрослых рядом не было... Они прибежали спустя целую вечность, когда Дани уже катался по земле, пытаясь избавиться от огня, пожиравшего его тело.
Меня не ругали. В этом не было нужды. Увидев брата на другой день, я взял отцову бритву и начисто срезал все волосы со своей головы, не замечая глубоких царапин и потеков крови. А потом той же бритвой провел через всю грудь, собираясь достать до сердца.
Я знал, что такое чудовище не должно больше жить.
Не знал только, что сердце слишком надежно скрыто под ребрами...
4
Дани повезло больше, чем мне...
Его отец сумел почти бесследно исцелить жуткие ожоги, а что касается ума, то там и вовсе ничего не пострадало. Мой же шрам, прочертивший грудь от левой ключицы до нижних ребер остался со мной навсегда, равно, как и страх использовать свою силу. Остался не потому, что дядя Пат не сумел его убрать... он бы смог, конечно же, я знаю это наверняка. Но того не хотел я сам. Шрам стал мне напоминанием о том, сколь страшная сила сокрыта внутри моего сознания.
Много лет после тех событий я не желал даже прикасаться лишний раз к источнику своего дара.
Прошло больше месяца, прежде, чем у Дани окончательно сошли следы от ожогов, а у меня срослась сломанная рука и перестал гноиться шрам на груди. Кайза жутко ругался тогда из-за того, что это происходит так медленно, называл меня глупым упертым бараном.
Дядя Пат не выдал ни единого упрека...
Он лишь сидел у моей постели, когда я метался в бреду и горячке, держал за руку и рассказывал истории про свое собственное детство. Про дороги, вереницу фургонов, разные города и людей, что встречались ему на пути. А еще без конца повторял, как сильно я нужен в этом мире, как я любим и ценен. Не смотря ни на что.
То же самое говорила и Элея, но, помня о злых словах Дани, я никак не мог ей поверить. Эти слова все еще резали меня на куски, разрывали на части хуже, чем боль от раны. И ошибку свою я осознал только тогда, когда однажды ночью проснулся, а вернее очнулся от странных звуков. С трудом разлепив глаза, я увидел, что мать Дани сидит рядом со мной, сжимает в руках край покрывала и тихо плачет. Вид ее слез потряс меня настолько, что я тут же зажмурился снова и почти сразу после этого ощутил нежное прикосновение ее губ к моему горячему лбу и услышал отчаянную мольбу вернуться.
Кажется, именно в тот миг я понял, что и правда не имею права сдохнуть. Все что угодно, но только не слезы на этом прекрасном лице.
Кайза провел с нами еще пару месяцев, но с наступлением осенних холодов, когда мой отец наконец вернулся из поездки в Герну, сказал, что больше ему здесь делать нечего. Необузданный, дерзкий и опасный для всех наследник короля изменился настолько, что больше не представлял из себя угрозы для окружающих. Степной шаман с чистой совестью мог вернуться в свои родные земли: для того, чтобы справиться с дальнейшим обучением двух юных магов теперь было вполне достаточно одного дяди Пата. А еще через год, сразу после моей годовщины рождения, я узнал, что и он уезжает. Семья Дани перебралась в Янтарный Утес, и видеться мы стали намного реже.
Воспоминания о детстве проскользнули мимо меня, точно стайка летучих мышей, которые и в самом деле любили этот сад. Я усмехнулся с грустью, вспомнив того мальчишку, который не боялся ничего на свете и думал, что умеет летать...
Прохлада ночи освежила меня, спать больше не хотелось, поэтому из сада я отправился в наш кабинет и достал с полки небольшую тетрадь, в которую обычно записывал те мысли, что казались мне особенно важными. Сон про Лиана все еще звенел внутри, не давая покоя.
Странный сон. Тревожный и полный неясных знаков. Мне хотелось разобраться с ними, понять, о чем они говорят. Я ни на миг не сомневался, что природа этого сна далека от обычной. Одно дело, когда трава прорастает сквозь Лиана в его собственных видениях, и совсем другое – мои сны. Я стал сноходцем в десять лет и с того момента обрел силу управлять теми образам, что посылала мне ночь. Мне ничего не стоило осознать, что сон – это только сон и повернуть его развитие в ту сторону, куда я хотел.
Только не в этот раз.
В своем последнем сне я не имел никакой власти, он больше походил на пророчество... Но о чем? Что означали эти стебли, обвивающие тело моего брата? Я крутил свои мысли так и этак, пытаясь нащупать связь между незримыми, неощутимыми частями жизни. Думал про Иву, Эймурдин, ведьму с корабля, про детей, которые уже были найдены и точки на диковинной карте, которые не говорили нам ни о чем. Я примерял к своему сну одну опасность за другой, но ни одна не звучала сильней, чем другая...
Одно стало мне очевидно – Лиану нужна защита. Сильная. Очень сильная. Сопоставимая с той, которую прежде давала ему Айна.
Защита Источника.
Но разве возможно искусственно создать подобную связь?
Стиснув виски ладонями, я падал, проваливался в омут из образов.
Мы начали это вместе... Мы снова и снова рождались в этот мир, находили и теряли друг друга... Но на сей раз все иначе. На сей раз нам дано видеть больше, чем когда-либо прежде. Нам дано прикоснуться к истокам... к самой основе. Нам дано и з м е н и т ь в с е.
Пальцы сжались в кулаки, ногти расцарапали кожу на висках, но это уже не имело никакого значения...
Ответ лежал на поверхности.
Я знал его всегда.
Знал, но не смел. Не мог даже во сне представить себе, что отважусь.
Но когда, если не сейчас? Кто, если не я? И где, если не во сне?..
Я закрыл тетрадь и отложил ее в сторону. Подумал немного и, выдрав листок с последними записями, бросил его в пустой холодный камин. Хватило одного взгляда, чтобы бумага вспыхнула. Спустя несколько вдохов она рассыпалась пеплом, а я встал со своего места и снова вышел в сад. Мне нужна была вся сила этого мира, вся сила природы – неба и земли, воды и огня.
Я вдохнул поглубже и закрыл глаза, прорастая ногами к корням деревьев, а макушкой – к звездам.
Я – дархисана.
Я – тот, кто изменяет мир.
И я все могу.
Даже то, что невозможно.
В своем сне Лиан был совсем один. Он сидел на краю обрыва и смотрел в бездну. Смотрел без страха, словно примерял ее к себе, привыкал к ее бесконечной глубине. Моего появления он не заметил, да и не должен был. Я подошел сзади неслышно и одним взмахом руки отправил его сознание еще глубже, чем оно было. Теплый поток воздуха легко перенес его, крепко спящего, под ветви раскидистого дуба, росшего над обрывом.
Что ж, время пришло. Медлить не было смысла... но несколько мгновений я просто смотрел в его безмятежное лицо, заранее принимая весь тот поток гнева, который однажды – я знал это точно – обрушится на меня.
Пускай.
Со мной ничего не сделается.
А мой брат души останется в живых, что бы с ним ни случилось.
Да будет так.
Я простер руку над его грудью и представил себе золотой поток, который, скручиваясь и рассыпая солнечные искры, устремился к мерно стучащему сердцу. Когда этот поток коснулся его, я утратил чувство пространства, забыл где я и что собрался сделать. Но уже и не было нужды в том, чтобы помнить – все случилось само собой.