На день погребения моего (ЛП)
Словно Валаамова ослица, этой ночью верблюд первым почувствовал что-то неладное, замер на полпути, все его мускулы сжались, он попытался издать крик, не свойственный верблюдам, чтобы его седок наконец-то обратил внимание на странность.
Вскоре Линдси услышал, как из-за дюны слева от него кто-то зовет его по имени.
— Да, остановись на минутку, Линдси, — добавил голос с другой стороны дороги, источник которого нельзя было найти.
— У нас для тебя сообщения, — засвистел увеличившийся хор голосов.
— Всё нормально, — обнадежил верблюда старый бойскаут Линдси, — это здесь обычное дело, об этом сообщал еще Марко Поло, лично я сталкивался с чем-то таким также на Крайнем Севере, да, много раз.
Громче, словно отвечая на всё более назойливые вопросы:
— Простое Вознесение Песка, отсутствие света, слух обостряется, энергия перераспределяется в органах чувств...
— ЛИНДСИЛиндсиЛиндсилиндси...
Верблюд оглянулся на него и долго вращал глазами, что при прочих равных условиях должно было выражать скептицизм.
— Ты должен покинуть этот путь, с которого тебе велели не сходить ни на шаг, иди к нам, за эту дюну...
— Я подожду здесь, — ответил воздухоплаватель настолько чопорно, насколько позволяла ситуация. — Если вы выйдете ко мне.
— Здесь много жен, — звали голоса. — Не забывай, это Пустыня...
— С ее широко известным влиянием на психику...
— ...которое зачастую можно устранить с помощью многоженства.
— Хехе...
— Жены в цвету, призрачные поля, полные жен, Линдси, это Большой Базар Жен на Мировом Острове...
И не только шипящие слова, но еще и мелодичные звуки, поцелуи, посасывание вперемешку с непрерывным трением песка под копытами верблюда. Непонятное местное оскорбление, направленное на него? Или это они хотят приманить верблюда?
Так звезда за звездой взбиралась в свой зенит, а потом спускалась вниз, а верблюд шел своим путем, шаг за шагом, и всё вокруг было пронизано ожиданием...
На рассвете откуда-то сверху появился кратковременный ветер. Линдси узнал запах расцветшего дикого тополя «Евфрат». Настоящий оазис где-то рядом ждал всю ночь его приезда, после утренней передислокации он нашел остальных членов экипажа, валявшихся без дела, наслаждаясь воздействием воды с каким-то странным вкусом, но на самом деле вовсе не ядовитой, — вообще, она пользовалась популярностью среди многочисленных путников, которые о ней знали, это был арык или гашиш — куратор перехода между мирами.
Линдси лишь покивал головой при виде открывшейся его взору живописной сцены химической оргии. Одно ужасное мгновение он был уверен, без каких-либо разумных причин, что никто из этих людей не является членом его экипажа, скорее, это был призрачный Отряд из какой-то Кельи, которую он никогда не хотел бы посещать, они хотят причинить ему вред, скрупулезно и затейливо замаскировавшись под «Друзей Удачи».
Но потом Дерби Сосунок заметил его, и это минутное замешательство прошло.
— Еее, вы только взгляните, кто пришел. Эй, Чокнутый! Когда тебя выпустили из больнички? Я думал, тебя закроют там навсегда.
Успокоившись, Линдси ограничил свой ответ состоящей из семнадцати слогов универсальной угрозой физического насилия, даже не упомянув мать Сосунка.
— А теперь настроим Специальные Детали Пустыни... Задраить люки по всей длине судна...Экипаж готовится к погружению...
Всюду ощущалось волнение, характерное для путешествий под песком, экипаж судна деловито бегал туда-сюда в тусклом освещении подпустынного фрегата «Саксаул». Песочные буры с бриллиантовым острием раскручивались до крейсерской скорости, почти без трения входя в пески Внутренней Азии, после чего в дело дружно вступали крылья управления, увеличивая угол проникновения. Те, кто мог наблюдать за ними с ближайшей дюны, вероятно, испытали суеверный ужас, поскольку судно, осуществив неторопливое погружение в неосвещенный мир, в конце концов исчезло под песком, лишь эфемерный пылевой вихрь остался там, где ушла под песок корма.
Достигнув стандартной рабочей глубины погружения, судно выровнялось и перешло на крейсерскую скорость. Внизу в машинно-котельных отделениях Бригада Вязкости начала по очереди переводить в рабочий режим переключатели, передававшие главному двигателю судна сигналы так называемых Трансформаторов Эта/Ню, из-за чего смотровые окна на капитанском мостике задрожали, как барабанные перепонки, последовательность цветов на полированных поверхностях и вид из окна начали проясняться в равной мере.
— Теперь зажгите все крейсерские огни, — приказал капитан Тоудфлекс.
Катодные нити фар-прожекторов накалились до надлежащей температуры эксплуатации и длины волны, видимость под дюнами сначала была размыта, но вскоре ее отрегулировали, и мир вокруг заиграл яркими красками.
Он настолько же мало напоминал мир на поверхности пустыни, насколько глубины океана напоминали его поверхность. Здесь роились огромные стаи жуков, словно с любопытством, переливались в лучах прожектора, но были слишком далеко, чтобы рассмотреть их в подробностях, в некоторых случаях действительно очень далеко за размытыми пределами видимости, темные очертания следовали за судном, то и дело ослепляя вспышками, яркими, как обнаженная сталь. Вскоре, в соответствии с картами — они скорее почувствовали, чем увидели — по правому и левому борту возникла зубчатая горная цепь, известная старым волкам пустыни как Блаватская пучин.
— Человек может использовать свой ум одним единственным способом, — весело сообщил своим гостям капитан Тоудфлекс, — располагать им как инструментом, склонности к которому он не может противостоять. Эти окна здесь по сути просто для развлечения таких салаг, как вы — без обид, конечно.
— Всё в порядке, — ответили Друзья Удачи бодрым хором, они долго тренировались.
Действительно, их поведение поразило сегодня не одного наблюдателя как почти раздражающе самодовольное. Их исполинский дирижабль вернулся на стоянку в оазисе, под защиту караула гуркских стрелков, славившихся беспощадной самоотверженностью при защите периметра.
Майлз Бланделл, Интендант, доставил некоторое количество аппетитных ленчей для пикника, достаточно больших, чтобы ими можно было поделиться с любыми членами экипажа «Саксаула», которые, вероятно, всё меньше наслаждались стряпней на своем посту в пустыне. А им предлагалось именно то приключение, которое непременно заинтересовало бы их зачастую поверхностный вкус к напыщенным дефицитам.
— Именно здесь, — объявил капитан Тоудфлекс, — в месте достаточно нетронутом, но, без сомнения, также и населенном, найдут истинную Шамбалу, реальную, как я не знаю что. А эти немецкие профессора, — он раздраженно указал пальцем вверх, — продолжающие танцевать свои вальсы у вагонов, могут копать, пока не покроются волдырями и больше ничего копать не смогут, но всё равно ее не найдут без соответствующего оборудования — карты, которую вы, парни, привезли, и Параморфоскопа нашего судна. И правильного отношения, о чем вам скажет любой тибетский лама.
— Значит, ваша миссия...
— Как обычно — самим найти священный Город, оказаться там «раньше всех и в наибольшем количестве», как любил говаривать ваш генерал Форрест, почему бы вам об этом не узнать.
— Конечно, мы не собираемся выспрашивать...
— Оу, вы парни порядочные. В смысле, если вы не порядочные, то кто тогда?
— Вы нас пристыдили, сэр. Если бы всплыла правда, нас сочли бы низменнейшими из низких.
— Хм. Я бы предпочел кого-то более кармически совершенного, но на этом судне мы стараемся по возможности игнорировать конкуренцию, кипящую наверху, и с удовольствием представим результаты своих исследований, всю историю можно будет прочитать в газетах, когда мы наконец-то вернемся домой: «Герои песков нашли Затерянный Город!». Речи министров и проповеди архиепископов, не говоря уж о танцовщицах кордебалета на каждом плече, тоннах ледяной стружки днем и ночью по сигналу индикационной панели, постоянных фонтанах винтажного шампанского, усыпанных драгоценностями орденах креста Виктории по эскизам самого месье Фаберже — ну...хотя конечно, разве что, если кто-то на самом деле когда-нибудь найдет такой сакральный Город, он может не захотеть слишком окунаться во все эти мирские удовольствия, сколь бы привлекательными они ни были, или есть, скажем так.