Дерзкая для короля (СИ)

Как я могу пробовать? Где он и где я?
— Варь. Я не буду давить. Просто можем проводить вместе время. Общаться, гулять.
Внимательно смотрит.
Что я ему скажу? У меня просто дух захватывает от такой перспективы, но страшно, как же страшно.
Он отстраняется, возвращается на свое место. Начинает постукивать своими длинными пальцами по рулю.
— Ладно, проехали, — вдруг произносит, — можешь идти по своим делам, куда ты там хотела.
Выскакиваю из машины и несусь вперед, не разбирая дороги. Лишь добежав до Пятерки, притормаживаю.
Подарки для Маруси. Я итак задержалась. Прогулка скоро закончится и детей уведут с площадки. Она расстроится, если я не приду.
Ярослав
Черт, ну кто за язык тянул? Напугал только. Ведь ясно, Варя совсем не похожа на остальных девчонок.
Проблема в том, что в ее присутствии мозг отключается. Совсем. Со мной такое первый раз.
Две тюнингованные девицы проходят мимо. Хихикают, смотрят в мою сторону. Сначала исподтишка, но, когда видят, что я заметил, останавливаются, метрах в пяти от машины, и пялятся в открытую. На меня и мою тачку. Даже непонятно, что их привлекает больше.
Трогаюсь с места и двигаю мимо них. На уме у меня сейчас только одна девчонка и это явно не вы, сорри.
Даже смешно. Хочется внимания той, кто думать обо мне не думает.
Еду домой. Принимаю решение не преследовать Савельеву, пока что. Что у нее там за дела. Не буду лезть, раз ей этого не нужно.
Варя
Слушаю Валентину Петровну и не могу поверить ушам. Как Марусю переводят? Почему в другой регион? Нет мест в этом городе? Что за чушь!
После разговора с Королевым в его машине проходит неделя. Неделя относительного спокойствия.
С утра школа, где я по-прежнему ни с кем не общаюсь, но при этом все продолжают вести себя подчеркнуто вежливо. Даже Абрамова. Потом поход к Манюне, и работа по вечерам. (Теперь я предусмотрительно скрываюсь в подсобке, за минуту до того, как толпа начинает выходить из зала, и только потом иду убираться).
Удивилась немного поначалу, что Королев не принял мер против меня, из-за того, что отказала. Волновалась. Но потом махнула рукой.
Сам парень всю неделю делает вид, что не замечает меня. Даже не так. Реально не замечает. Будто не он говорил о своей симпатии совсем недавно.
Утверждаюсь во мнении, что правильно поступила, не окунувшись в этот водоворот. Не к месту сейчас. Ведь оттуда можно и не выплыть.
Я начала скапливать деньги, готовилась ночами к ЕГЭ и вдруг это.
Гром гремит в понедельник, когда я в очередной раз прихожу навестить сестренку после школы.
Марусю переводят.
— Не может быть, — повторяю, как заведенная снова и снова, в сотый раз, — этого просто не может быть.
— Варенька, ну вот так, — вздыхает Валентина Петровна, — хочешь к самой Генриетте подойди, она то же самое скажет. Инфляция, субсидирование сокращается.
— Ее не могут перевести. Как же я буду ее навещать?
— Да, понимаю, понимаю, — качает няня круглой головой, вырастающей прямо из туловища, минуя шею.
— Валентина Петровна, неужели ничего нельзя сделать?
Она вздыхает. Потом смотрит по сторонам, берет за руку и отводит в конец коридора.
— Я бы могла, конечно, кое с кем поговорить, — понижает голос и тут же начинает подмигивать, будто у нее нервный тик, — скажем, чтобы кого-то другого отправили туда, не Марусю. Но на это, сама понимаешь, нужны деньги.
Я замираю.
— Сколько?
— Ну…Варенька, у тебя все равно столько, наверное, нет.
— Вы не ответили на вопрос.
Она снова озирается по сторонам и понижает голос до шепота.
— Думаю, за триста тысяч рэ я смогла бы договориться.
Триста тысяч?
По меркам нашего города, Молчанова и моих одноклассников это совсем небольшие деньги, можно сказать карманные. Но для меня…
В заначке едва ли скопилось десять тысяч.
Триста для меня сейчас, что сто миллионов.
 
— Да, Варюш, вот такие дела. Впрочем, до четверга ты можешь подумать. Вдруг появятся.
— Я подумаю. Я обязательно подумаю, только не отправляйте Машку, как она без меня?
— Эх, ничего не попишешь, приказ самого Геннадия Харитоновича.
— Кто такой Геннадий Харитонович?
— Ну как, Варя? Абрамов Геннадий Харитонович, известная фигура в нашем городе. Именно благодаря его деятельности мы существуем. Вот, например, в прошлом году он провел благотворительный вечер, на котором…
Но я не слушаю. Мозг уже уцепился за известную фамилию и теперь начинает гадать, причастна ли ко всему этому наша королева школы?
Она ведь сказала, что будет мстить, если увидит, что ослушаюсь и пойду на занятие с Королевым.
Я почему-то решила, что это будет какая-нибудь детская месть, из разряда стащить портфель, толкнуть с лестницы. Но это?
Это ни в какие рамки.
Совпадение?
Всю дорогу, пока добираюсь до дома, мозг лихорадочно перебирает варианты действий.
Гуглю информацию и понимаю, не совпадение. Дашка действительно его дочь, этого Абрамова, главного по детским домам в нашем городе. А значит, вполне могла уговорить отца принять такое ужасное решение. Потому что перевести решили именно Марусю.
Потому что она возненавидела меня, из-за Королева.
В мозгу вспыхивает образ парня и уже никак не может убраться.
Все из-за него. Из-за того случая. Несмотря на то, что после этого мы даже близко друг к другу не подходим.
Начинается ливень. Прохожие достают зонты или бегут прятаться под навесы, но мне плевать. Позволяю прохладным каплям мочить голову, проникать за шиворот.
Даже хорошо немного остудиться, потому что мозг уже плавится.
Открываю калитку и прохожу на участок. Только вместо того, чтобы идти к себе, направляюсь прямо к главному входу особняка.
Звоню в звонок.
Решаю поговорить с Молчановым. Никогда у него ничего не прошу, но здесь не до церемоний. Я просто с ума сойду, если потеряю возможность навещать Марусю, единственного родного и близкого человека. Как она там будет без меня, даже не хочу думать.
— Варя, — морщится Борис Сергеевич.
Он лично открывает дверь и теперь смотрит на меня с недовольством.
— Что тебе нужно?
— Мне…поговорить. Можно я зайду?
— Говори так.
— Хорошо, ладно.
Руки противно потеют, и я обтираю их о джинсы.
— Марусю переводят в другой детский дом и мне нужно триста тысяч, чтобы ее не увезли. Вы не могли бы…
— Нет, — отрезает он.
— Но…
— Варя, я отдал тебя в элитную школу, за которую плачу. Я предоставляю тебе отдельное жилье и даю деньги на питание. Не собираюсь тратить сверх этого ни копейки.
— Но, сестра…
— Все! На этом разговор окончен.
Дверь захлопывается прямо перед моим носом.
Меня накрывает такое отчаяние, что не передать словами.
Одежда на мне почти полностью промокла. Трясет всю, знобит. Возможно даже, температура поднялась.
Снова звоню в звонок. Потом еще и еще. И опять.
Я готова ночевать под дверью, только бы опекун дал денег. Хочу донести до него, что я не просто так беру, я отдам долг. Не сразу и частями, но отдам.
Добиваюсь лишь того, что звонок перестает работать.
Не думаю, что сломался. Скорее всего, Молчанов просто отключил его, чтобы не беспокоила.
Я бы и дальше обивала порог дома, но нужно собираться на работу.
Переодеваю все, кроме кроссовок, потому что они у меня одни, и еду туда. Убираюсь чисто механически, пребывая во сне наяву. А сама все думаю, думаю. Где же взять эти деньги?
 
Возвращаюсь за полночь и сразу заваливаюсь в постель.
Теперь абсолютно ясно, что у меня жар. Я вся горю и тело ломит так, что сил нет терпеть. Я слышала, что если организм ослаблен, то можно заболеть даже на нервной почве, или просто промокнув, не обязательно из-за вируса.