Диктатор (СИ)

— Он сам так решил. Я предложил ему выбор, и он выбрал. И не смотря на меня так, словно я бросил Потрошителям младенца. Если кто этим и грешил, то твоей ненаглядный Джаред. Я только поднял упавшее знамя.
На фронт. Чёрт подери. Вот это и правда неожиданно. Дженсен стоял, тяжело моргая и пытаясь оправиться. Джаред, чёрт тебя побери. Мало, что ли, ты послужил народу Пангеи? Решил ещё и умереть за него напоследок? Когда ты успел настолько возненавидеть себя?
И самое главное — почему я это допустил?
— В каких он войсках? — спросил Дженсен наконец. — В десанте?
— Да, Восьмой десантный дивизион. Они сейчас в резерве первого порядка, ждут на одной из орбитальных башен, в открытый бой пока не вступали. Я слежу за ним, мне приходят отчёты о передвижении его роты. Когда… если что-то с ним случится, мне сообщат.
— Отправь меня туда.
Розенбаум уставился на Дженсена. Потом медленно покачал головой, словно не желая верить.
— Ты не настолько глуп. Нет, Дженсен, не заставляй меня окончательно в тебе…
— Ты сказал, что не можешь его отозвать. Тогда отправь меня к нему, — с нажимом повторил Дженсен. — Надави, куда надо, чтобы меня распределили в тот же дивизион и в ту же роту. Это же совсем не сложно сделать.
Он чувствовал, что уже просит, ещё минута — и начнёт умолять. Он ненавидел за это — Розенбаума, себя, даже Джареда. Но Розенбаум избавил его от дальнейшего унижения.
— Ты ничем ему там мне поможешь. Если вас отправят в бой, то скорее всего…
— Скорее всего, — перебил Дженсен, — мы все будем мертвы к концу года. А может, и нет. В любом случае, моё место рядом с ним.
— Дженсен, что за нездоровый, я бы даже сказал смехотворный романтизм? Ты же всегда был так амбициозен.
— Времена меняются, планы меняются, — бросил Дженсен. — Так бывает
Он смутно помнил, что это не его мысль, кто-то высказал её при нём совсем недавно, но он никак не мог вспомнить, кто.
— Ну хорошо, — вздохнул Розенбаум. — Это страшное расточительство, особенно в наше время — губить впустую талант вроде тебя, но силой заставлять не буду. Подозреваю, — он слегка улыбнулся, — что и не вышло бы.
— Правильно подозреваешь.
Розенбаум взял со стола лист бумаги, начеркал на нём несколько строк, скрепил печатью.
— Вот. Отдашь начальнику любого распределительно-призывного пункта. Дальше всё пойдёт само собой.
Дженсен взял бумагу, бережно свернул и спрятал за отворот курки.
— Ещё один вопрос. Его собаки. Что с ними?
— Они на псарне. Хорошие, кстати, псы, мне понравились. Я бы их себе оставил, но они меня не подпустили. Всё ждут хозяина.
За печаль, прозвучавшую в голосе Розенбаума, Дженсен испытал почти неодолимое желание ударить его. Но только сказал:
— За ними мог бы присмотреть Томас. Камергер Джареда. Его они слушались…
— Томаса нет, Дженсен. Он сбросился с края платформы в тот день, когда мы взяли дворец. Видимо, хотел воспрепятствовать аресту.
Какое-то время они молчали. Потом Дженсен повернулся и вышел из кабинета Президента. Розенбаум ничего не сказал ему вслед.
Дженсен Эклз покинул Летучий Дом.
  *
— Готовность пятнадцать минут!
Джаред поправил ремешок шлема, впившийся в челюсть под ухом, и ещё раз проверил, легко ли сдвигается затвор на лучевом ружье. Прежде он не имел дела с лучевым оружием, хотя внимательно читал спецификации, приходившие с отчётами от засекреченных лабораторий разработки. Это оружие было сравнительным новшеством, его ввели за несколько лет до отречения Джеффа, и оно успело неплохо зарекомендовать себя в полевых условиях. Правда, перегревалось, как печка — на производстве приходилось экономить на всём, включая системы охлаждения корпуса. Командор Морган как-то подсунул Джареду бумагу, где доходчиво разъяснялось, что стоимость систем охлаждения в сорок раз выше стоимости защитных перчаток для солдат. Джареду такой расчет показался рентабельным, он подмахнул бумагу почти не глядя. А теперь, натягивая на руки те самые перчатки, воочию убедился, что не зря они стоили так недорого: потому что ни черта не защищали.
 
— Готовность двенадцать минут!
Впрочем, руки скоро станут самой незначительной из его проблем.
После четырёх недель в корпусе срочной подготовки Джаред чувствовал себя гораздо увереннее, да и новости, просачивающиеся в орбитальный тренировочный корпус с Пангеи, вдохновляли. Конечно, это были просто слухи, достоверной информации солдатам никто бы не дал, но говорили, что на Пангее после недолгих беспорядков наступил внезапный подъем в производстве, а добровольцы повалили на призывные пункты чуть ли не толпами. Джареду в это верилось мало, хотя он, как все, слушал пропаганду, день и ночь крутившуюся в тренировочных залах. У Розенбаума не было других записей с Потрошителями, кроме тех, которые показал людям Дженсен, так что он не мог создать соответствующие ролики. Комитет пропаганды поступил иначе: они вырезали отдельные кадры из трансляции Дженсена, стёрли его голос и наложили идиотски-оптимистичный текст. И Джаред знал — если это и впрямь работало, если люди поняли, что их ждёт, и не захотели сдаваться без боя, то не благодаря этим наспех склеенным роликам, а благодаря тому, что сказал им Дженсен. Всё-таки не зря он так кичится своим обаянием.
— Готовность десять минут!
Однако Джареду мало верилось в успех. За то время, что их дивизион продержали на орбите, поступили сведения о смещении линии фронта в глубь космоса — космофлот Пангеи наконец оттеснил Потрошителей от планеты. Но такое происходило и раньше, пять лет назад, тогда тоже казалось, что дело идёт на лад, а потом оно ухудшилось настолько, что Джефф не видел больше смысла пытаться кого-то спасти. Джефф считал, что они обречены. Джаред тоже склонялся к такой мысли, и ему был непонятен энтузиазм Дженсена — он мог поклясться, что не надуманный. Дженсен, конечно, хороший актёр, но тут ему не было никакой нужды притворяться.
Джаред поправил перчатку, проверяя, насколько гибко в ней движутся пальцы. Самое главное — не подпускать инсектоидов к себе на расстояние рукопашной. Что невозможно, учитывая, что они не использовали в наземном бою почти никакой техники, кроме ручных шокеров, и именно на рукопашную нарывались, а пробить их биомеханический природный доспех, напоминающий хитиновый панцирь, было крайне нелегко. У них имелись уязвимые места — на голове за отверстиями, условно именовавшимися ушами, ещё парочка других слабостей, но использовать их можно было только при очень удачном стечении сразу нескольких обстоятельств. Так повезти могло один раз за бой, ну, два, ну, три раза. А Потрошителей были здесь сотни. Тысячи. И только один Восьмой десантный дивизион.
Хотя на их стороне ещё и внезапность. Самое главное.
— Готовность девять минут!
Эта планета называлась Клио — маленькая, почти лишённая растительности и естественных возвышенностей, она располагалась между Пангеей и Гипербореей — родной планетой саркадасов. До того, как пришли Потрошители, саркадасы использовали Клио как одну из основных стратегических баз; помимо удачного астрономического разположения, она обладала богатыми запасами нефти и урана. Изначально пангейцы и саркадасы схлестнулись именно из-за неё, но людям ни одного дня не удалось удержать Клио за собой. Теперь она досталась им от саркадасов по наследству. На планете обнаружилось несколько бункеров, ловко упрятанных под землёй и замаскированных так, что их было невозможно разглядеть с орбиты и даже из стратосферы; саркадасы вообще предпочитали селиться ниже уровня моря, и это сыграло сейчас на руку людям. Потрошители тоже разместили на Клио базу, открытую всем ветрам, похожую на гигантское осиное гнездо, прилепившееся к тёмно-красному камню, покрывавшему планету. В течение недели десантники Восьмого дивизиона тихо, под покровом ночи, крошечными группками по десять-двадцать человек спускались на планету и перебирались в бункер. Сейчас в сборе были они все. А Потрошители их не замечали, ползали по планете с деловитой монотонностью муравьёв, и совсем не ждали атаки. Джаред знал ход кампании лучше, чем кто бы то ни было, и с уверенностью мог сказать, что ни разу ещё для людей не складывалось настолько выигрышное положение.