Диктатор (СИ)

— Да, но я хотел спросить сейчас…
Морган, смилостивившись, остановился.
— Да?
— Мои собаки. Их везли со мной и… я их не видел…
— Собаки? Они, конечно, на псарне. Где же ещё им быть.
— На псарне? А там ещё много собак?
— Несколько десятков, насколько мне известно.
— Ох! А можно их забрать оттуда? Ну… сюда?
— Вы хотите поселить собак в ваших покоях?
— Да!
— Томасу это не понравится, — заметил Морган.
— А мне не нравится Томас, — отрезал Джаред.
Морган пожевал губу. Потом пожал плечами.
— Как будет угодно повелителю. Ещё какие-то срочные вопросы?
— Да, — Джаред невольно сглотнул. Это не было срочным, судя по тому, что Морган вообще не затронул эту тему, но вопрос мучил его всю дорогу в Летучий Дом. — Я хотел спросить про гарем.
Морган молчал, словно ожидая продолжения. Потом приподнял брови.
— Про Внутренний Круг?
— Д-да.
— И что именно волнует повелителя? Вы хотите, чтобы сегодня ночью к вам прислали одного из Спутников?
— Нет! Как раз наоборот… я хотел узнать… обязан ли…
Он смутился и замолчал. Морган всё больше напоминал ему одного из его учителей, мастера Мэннерса, гонявшего Джареда в хвост и в гриву и никогда не делавшего скидку на то, чей он сын. Морган смотрел на него так же прямо и так же безжалостно, но потом сказал с неожиданной мягкостью, словно сжалившись:
— Вы Диктатор Пангеи. Вы никому ничего не обязаны.
И он вышел, поклонившись, оставив Джареда с грудой книг и костяным пером в напряжённой руке.
  *
Дженсен стоял перед огромным, в два человеческих роста, зеркалом, и медленно оправлял окантовку перчатки, разглядывая своё отражение. Наверное, зеркало специально было сделано таким, чтобы подчеркнуть ничтожность того, кто в него смотрит, и подавить громадой окружающего пространства, вдвое увеличенного отражением. Но с Дженсеном этот примитивный приём не сработал. Ему нравилось то, что он видел в зеркале. По правде, он на всякий случай захватил чуть ли не весь свой гардероб, но, как оказалось, зря Едва они приземлились, с него молниеносно сняли мерку, и уже через четверть часа принесли дюжину комплектов одежды, от нижнего белья до парадной формы. Коллинз сказал, что это временный гардероб, позже для Дженсена сошью индивидуальный, чтобы одежда сидела на нём идеально. Но он уже и сейчас выглядел неплохо. Белый, как снег, обтягивающий комбинезон с чёрной стойкой под горло, чёрными перчатками и чёрным ремнём, соблазнительно ложащимся на бёдра. Белый был цветом Диктатора, чёрный — правительственным цветом, в который одевались члены Совета Командоров и в который были выкрашены правительственные машины. Спутники Диктатора были где-то посередине, что сказалось на их униформе весьма приятным образом. Дженсен закончил поправлять перчатку, огладил ладонями грудь, расправляя микроскопические складки. Вот. Теперь — безупречно.
Он совершенно не волновался.
Летучий Дом его удивил. Не впечатлил, не восхитил, не испугал — именно удивил, прежде и больше всего тем, насколько он был уродлив. Провинция Астория была не в чести у правящей династии — чересчур настойчиво в ней витал дух мятежа, и хотя до открытого бунта дело никогда не доходило, правящие Диктаторы старались держать асторийцев подальше от столицы. Поэтому Дженсен никогда здесь не бывал, хотя, конечно, видел трансляции по далекогляду, фотокарточки в газетах и горящие глаза очевидцев. Все они описывали Летучий Дом как нечто грандиозное. Шутка ли: огромный дворец, точнее даже сказать — целый город, с площадями, конюшнями, фонтанами, парком, множеством хозяйственных построек и помещений для слуг, и, конечно, дворцом Диктатора, расположенным в самом центре… И всё это парило в трёстах ярдах над землёй на гигантской платформе, подвешенной прямо под облаками. То есть, разумеется, платформа не была подвешена — её удерживали десятки непрерывно работающих паровых двигателей, энергия к которым подавалась через сотни чугунных труб, раскачивающихся и хрипящих внутри платформы и под ней. А ещё по этим трубам проходил водопровод, канализация, электрокоммуникации, пневмопочта и бог знает что ещё — Дженсен не особо силён был в технике. Точно он знал одно: перевитый многими милями трубопровода Летучий Дом походил на чудовищную механическую блоху, перебирающую тысячью длинных болтающихся ног. Сама платформа казалась неподвижной, но Дженсен знал, что она дрейфует, с очень маленькой скоростью, не удаляясь от собственного центра тяжести больше чем на десять ярдов. Но всё равно, находиться на этой вечно раскачивающейся тарелке было ещё менее приятно, чем в дирижабле. И тут было адски холодно: дирижабль рассекал облака, но, по крайней мере, его пассажиры находились внутри. Летучий Дом же был открыт всем ветрам, в нём почти постоянно стоял туман и моросил мелкий противный дождь, так что находиться на открытом пространстве было совершенно невыносимо.
 
Что и говорить, несложно понять, почему резиденцию Диктатора считали одним из чудес света. Вот только чудо это было на редкость неуютным, несимпатичным, и, как подозревал Дженсен, не слишком рентабельным. На поддержание платформы уходило чудовищное количество энергоресурсов, а единственной выгодой была относительная неприступность резиденции. Относительная — поскольку никто не отменял диверсий и саботажа: стоило повредить хотя бы часть коммуникаций, соединявших платформу с землёй, и всё сооружение рухнуло бы, погубив всякого, кто на нём находится. С другой стороны, достаточно было обеспечить надёжную охрану ключевых узлов, и Летучий Дом действительно становился недосягаемой крепостью. Туда можно было проникнуть только по воздуху, минуя несколько защитных барьеров. И даже во время самых кровопролитных мятежей чернь не могла осаждать дворец Диктатора с требованиями и проклятиями — оттуда, сверху, он попросту ничего бы не услышал. Эту платформу велел построить Диктатор Климент, славившийся эксцентричным нравом и склонностью к паранойе. Дженсен к этим чертам прибавил бы ещё и нездоровый романтизм: замок в облаках, надо же такое придумать.
Внутри, правда, оказалось получше. Апартаменты, отведённые Дженсену, были просторными и удобными, имелась спальня, гостиная, гардеробная и, конечно, ванная, со дна которой торчали резиновые хоботки подводного массажёра. Всё было выдержано в ржаво-коричневых тонах, с вкраплениями меди и желтого золота — грубовато, но стильно. Насколько Дженсен успел заметить, разные части резиденции были оформлены в разном стиле — Летучий Дом был слишком старым и слишком часто перестраивался. Пожалуй, в нём без особого труда можно было и заблудиться — впрочем, если такое и произойдёт, на помощь наверняка придёт расставленная на каждом углу охрана.
Дженсен не спрашивал о других Спутниках. Каждому из них были отведены отдельные покои, и никто не принуждал их общаться между собой. Дженсен знал только, что увидит их всех на церемонии представления — небольшом полуофициальном собрании, не то чтобы традиционном, но оказавшимся необходимым в нынешних обстоятельствах. Обычно Диктатор сам подбирал себе Спутников — нынче же они достались ему в наследство в полном, так сказать, комплекте, и он должен был хотя бы раз увидеть их, прежде чем принять решение о каких бы то ни было изменениях. У нового Диктатора было множество дел, однако с церемонией решили не затягивать — через две недели планировалась инаугурация, на которой Спутники составят часть парадного кортежа. Если Диктатор пожелает удалить кого-то из них, это стоило сделать до инаугурации.
У Дженсена было около недели, чтобы как следует обдумать своё положение. В конце концов он пришёл к выводу, что его изначальные планы не должны претерпеть особых изменений. Он привлечёт внимание Диктатора к себе, вызовет его интерес, добьётся аудиенции, а как только они окажутся наедине — соблазнит. Дальше этого момента Дженсен пока не загадывал, хотя предполагал, что остальное будет просто. Сейчас ему не терпелось поскорее оказаться с новым повелителем Пангеи лицом к лицу. Увидеть, улыбается ли он ещё так, как на той старой фотокарточке. И отражается ли эта улыбка в его глазах.