История казни

* * *
Станция Жиморда оказалась небольшим посёлком с водокачкой, тупиком для отслуживших паровозов и высоченной вышкой, неизвестно для каких целей построенной, но с установленным на ней пулемётом и пулемётной командой, дежурившей там день и ночь. В отдалении стоял большой казённый дом, где и была размещена для охраны казачья сотня со всем своим хозяйством. Дорога на станцию была наезженная; по ней то и дело пролетали санки, брички, верховые, всё больше военные, но изредка и местные жители. По обочинам видны были следы казачьих атак; валялись запорошенные снегом, закостеневшие на морозе трупы; они казались небольшими бугорками, и только приглядевшись, становилось понятно, что лежит мёртвый человек.
На станции они долго ждали ещё не прибывшего состава, хотя, по словам штабс-капитана, тот должен уже стоять на путях; волнуясь, ходили в маленькое грязное помещеньице вокзала пить кипяток, чтобы как-то согреться. К вечеру стало морознее; то и дело появлялись какие-то группки людей, которые хрипло спорили с начальником станции, ругаясь последними словами, грозились: вот придут красные, поотрубают всем головы и наведут порядок. Один раз сопровождавший штабс-капитан, не выдержав, вынул наган и выстрелил в воздух, предупредив, что если эти господа хорошие не уймутся, он применит оружие. На вокзале ютились и какие-то нищие, в лохмотьях, с обмороженными носами и щеками, с негнущимися от мороза руками; они жалобно глядели на всех прибывающих и молили подать им хлебца. У Дарьи была большая корзина с хлебом, мясом, маслом. Она достала буханку и отдала. Штабс-капитан, с укоризною посмотрев на неё, пригрозил дальней дорогой, на которой в огромном количестве придётся иметь дело с попрошайками, мол, на всех хлеба не напасёшься. Нищие набросились на хлеб; для них станция Жиморда была настоящим домом, где их бранят, гонят, но другого дома у них нет и не будет. На истерзанных борьбою за жизнь лицах виделось ожесточение, злоба и желание выжить. Ах, как их было жаль Дарье, с каким жаром она читала молитву, умоляя Бога помочь несчастным.
Как только стемнело, на небо высыпали огромные, льдисто-колючие звёзды; стало ясно, что ночь будет морозной. И каждый нищий, кутаясь в лохмотья, старался казаться незамеченным, чтобы его случайно не выгнали из зала.
На ночлег штабс-капитан Королев пригласил Дарью к начальнику станции домой. Она отказалась, заявив, что будет ждать поезда и никуда не отойдёт от вокзала. На что штабс-капитан, смеясь и покручивая свои усики, заметил, что состав отойдёт тогда, когда разрешит начальник, что без них он вообще не тронется с места. Дарья закуталась в подаренную ей на дорогу генеральшей беличью шубу, шапку из тёплого собольего меха и решила подождать ещё немного на вокзале. Капитан неотступно, как велел Кондопыпенко и его жена, следовал за княжной, стараясь помалкивать, о чём тоже предупреждал генерал, понявший и оценивший характер княжны. Она прошлась по улице. Ей не хотелось опять сидеть, молчать или говорить с кем бы то ни было. На вышке светился огонёк — то пулемётчики и дозорные ужинали и одновременно грелись вокруг разведённого примуса.
Что её тревожило? Дарья волновалась; теперь ей казалось, стоит приехать к Колчаку, в которого так верил отец и вся их семья, как тут же начнётся новая полоса её жизни. «Они все безбожники, — подумала она отстранённо обо всех солдатах, белых и красных. — И штабс-капитан такой же, — его Дарья не знала, удивляясь, что капитан печётся о её здоровье больше, чем она сама». Её подмывало спросить у него, что он думает о положении войск генерала Кондопыпенко.
— Скажите, капитан, а каково положение генерала Кондопыпенко? — набравшись храбрости, спросила Дарья.
— Извольте знать, генерал-лейтенант Кондопыпенко взвесил ситуацию и понимает, что она нелёгкая, но выигрышная, — сказал он раздумчиво и поравнялся с нею. — С одной стороны — горы и прочее такое, растянуто снабжение, центр далеко, а С другой, — он горы знает хорошо. Кстати, генерал родился в этих местах. Бегал, можно сказать, босоногим здесь. И жена его, предобрая, отсюда, из этих мест.
 
— Выходит, он не уйдёт.
— Никак нет-с, не уйдёт. Даже в мыслях такого нет. Он очень хорошо подготовился, и казаки его тут поддержат. Впрочем, я сам-с инженер.
— А как Колчак?
— Не знаю-с. Еду к нему лично с докладом и с оказией передать...
— Что Урал — ключ, дверь к Сибири? — продолжила она его мысль.
Капитан, ласково к ней оборотясь, рассмеялся:
— Вот видите, вы тоже так думаете. Вот и прекрасно. А до этого изволили где жить? В Петербурге?
— В Москве, — отвечала Дарья, улыбнувшись. Как всё же бесхитростны и наивны люди, которым доверено Божеское дело — защищать Отечество. Как они милы, наивны и просты. Неужто воинство небесное такое же простое? Тогда почему оно не всегда выигрывает? Вот уж и до Урала белые докатились! А ведь и дальше покатят, если останутся наивными, доверчивыми.
Наутро они уехали.
Как только Дарья узнала об отправлении поезда, у неё зашлось сердце от страха: вдруг всё может сорваться и опять помешает что-то? Она с такой торопливостью начала собираться в дорогу, что капитан с недоумением глядел на неё, не понимая стремления княжны уехать во что бы то ни стало. Он даже подумал: а если бы влюбилась, предположим, с первого взгляда в него эта девушка-княжна, женился бы он на ней? Или предложил бы подождать до полной победы над красными? Штабс-капитан ещё был юн; ему не исполнилось и двадцати трёх лет.
Торопливое чувство гнало Дарью, и она с такой поспешностью выбежала из дома станционного начальника, что хозяйка, предполагавшая накормить гостью её утром пельменями, напоить на дороженьку чайком с земляничным листом, с грустью приняла поспешность за необходимость, перекрестила горемычную и принялась убирать со стола.
  
XIV
 
Если бы знать от рождения свою судьбу, то, разумеется, стало бы на этом свете несколько иначе светить солнце, по-другому выглядели бы звёзды и луна. Дарья до последних дней, когда несчастье обрушилось со всей безжалостностью на её хрупкие плечи, втайне ото всех полагала, что знает собственную судьбу. Она часто глядела на небо, угадывая свои звёзды, помогавшие ей во всём, смотрела на луну, видя в ней помощницу, и верила, что друзья всегда придут на выручку в трудную минуту. Подобное может происходить только в душе ребёнка или человека, не соприкоснувшегося с трагедией. Ведь Дарья не представляла, как нормальный человек может возжелать смерти другого человека! Если ты ненавидишь, твоё сердце неистово бьётся от негодования, то это ещё не означает, что надо убить ненавистника? Злость проходит так же, как и любое другое чувство, вспыхнувшее в душе, истаивает с неумолимостью обыкновенной, как всё прочее. Княжна Дарья часто перечисляла в душе, за что могла бы лишить жизни человека или пожелать ему смерти, и ничего не находила, кроме одного, — за измену в любви.
Поезд тронулся с поспешностью, потому что с вышки просигналили о подозрительном передвижении противника в направлении станции со стороны перевала. Машинист принялся наращивать скорость. Дарья сидела в неуютном купе с мужчинами, молчаливо взиравшими в заиндевевшее окно. Вскоре военные вышли в тамбур покурить, вместе с ними и штабс-капитан. Она принялась думать о прошедшем: можно ли из него соткать будущее, как из старой пряжи, из распущенной кофты? Бывало, мама вязала новую кофту, ещё более красивую и замечательную, чем первая. Она понимала, что это не так, но хотелось верить и слышать слова, подтверждающие её мысли. Как она была виновата во всём! Перед родными, которые часто волновались за неё, перед братом, которого не ценила. Даже генерала Кондопыпенко не успела поблагодарить как следует, хотя его семья отдала ей частицу своей души, ухаживая за нею, больной, умирающей от простуды, а скорее всего, от душевного расстройства. Слишком много на неё свалилось. Перед всеми она в неоплатном долгу. Слёзы раскаяния душили её, и она разревелась.