Волчья натура. Зверь в каждом из нас
Жаль, что свобода так недалеко простирается — всего лишь до окраины Алзамая. Там снова придется стать разведчиком, состоящим из глаз, ушей, носа и внимания. А пока Рихард упивался свободой.
Тайга как-то быстро и незаметно стала городом. Рихард уверенно сворачивал, где нужно, — план Алзамая был основательно проштудирован еще в спеццентре.
Мопед Рихард оставил на стоянке за несколько кварталов от дома Эрлихмана. Агент-научник обитал на улице Иркутской, в довольно большом трехэтажном доме; к тому же Рихард подозревал, что в доме весьма обширный подвал. Для начала Рихард покружил по соседним улочкам, совершенно безлюдным. За высокими оградами возвышались ладные кедры, увешанные пузатыми беличьими хатками. На ветвях короны старенького домика резвились две молодые харзы, похожие на проворные лимонные молнии. Где-то вдали монотонно, как неотлаженный заржавленный механизм, стрекотала сорока.
Едва Рихард свернул на Иркутскую улицу, окружающее мгновенно изменилось. Провинциальная благость мгновенно куда-то испарилась. У дома Эрлихмана теснились десятки экипажей, улицу блокировали вооруженные спецназовцы в форме Европейского Союза, а от самого дома веяло страхом.
За линию оцепления Рихарда, конечно же, не пустили. Он присмотрелся издали, глядя поверх голов любопытствующих. Забор был сломан в нескольких местах, увечная ветка сосны при крыльце сиротливо свешивалась почти к самой дороге. Все окна третьего этажа были выбиты.
Тут явно что-то происходило. Совсем недавно — скорее всего ночью или ранним утром. И Рихард нисколько не сомневался, что эти события не случайны.
Толпа откровенно пялилась на пострадавший дом; внезапная смерть Эрлихмана уже сама по себе вызывала любопытство соседей, а тут еще и чей-то разрушительный визит. Эрлихман наверняка слыл человеком тихим и незаметным; хороший агент обыкновенно не привлекает ничьего внимания, а Эрлихман не мог быть плохим агентом, раз сумел продержаться в Алзамае целых восемнадцать лет. Соседи Эрлихмана щедро делились собственными соображениями со случайными прохожими.
Вдруг Рихард обнаружил, что ближайший парень из оцепления пристально глядит на него. Пришлось изображать из себя праздношатающегося зеваку — поторчать в толпе, побродить, вытягивая шею, поцокать языком. И все это таким образом, чтобы свое лицо по возможности парням-спецназовцам в оцеплении не показывать. Задача настолько же кажущаяся простой, насколько на самом деле сложная. Некоторое время Рихард даже осматриваться толком не мог, и когда наконец продефилировал вдоль всей цепочки зевак, перекрывающей улицу, и смог снова обозреть окрестности, он обнаружил, что наблюдает уже не в одиночестве.
Чуть поодаль, в густых кустах орешника, явно с умыслом насаженного хозяином перед собственным домом, стоял невысокий ньюфаундленд. Позиция у него, была очень выгодная: сам он видел почти все, что творилось у дома Эрлихмана, а заметить нюфа возможно было всего с двух точек: с той, где сейчас оказался Рихард, и с противоположной стороны улицы, на продолжении воображаемой прямой.
Нюф холодно воззрился на Рихарда, зевнул и неторопливо направился прочь; до угла ему было рукой подать.
«Кто он, черт побери?» — подумал Рихард озабоченно.
После вынужденной беготни за злосчастным афганом Рихарда вполне могли срисовать сторонние наблюдатели. Тот же нюф, к примеру. А примелькаться подобной публике — хуже нет. Агент полезен лишь до той поры, пока незаметен. Внешность Рихард, конечно, слегка изменил, да только наметанному глазу такие перемены не помеха.
Отсюда нужно было убираться, и чем быстрее, тем лучше. Дом под присмотром, пробраться туда — и думать нечего. Даже глубокой ночью. Да и немногое там уцелело, судя по всему. Если сибирякам уже известны координаты, они вскоре отправятся в тайгу. Тогда предстоит осторожно клеиться им в хвост…
Рихард торопливо вернулся к стоянке, забрал мопед и целеустремленно покатил прочь. Несмотря на то что нужно было спешить, он забрал в сторону южной окраины, внимательно поглядывая на попутные экипажи. Но ни один не ехал подозрительно медленно и не останавливался, поджидая ездока на мопеде-малютке.
«На Январской сверну, — прикинул Рихард. — И сразу в Шумилово… Да пошустрее…»
Когда он подъехал к перекрестку с улицей Январской, что соединяла южные районы Алзамая с центром, по ней как раз тянулась колонна тяжелых грузовиков. Пограничных, судя по эмблемам на бортах и дверцах-надкрылках.
Рихард свернул. И тихонько присвистнул.
Колонна была длиннющая как полярная ночь. И тянулась насколько хватало глаз — что вперед, что назад.
Наверное, вот так же в старину, до биокоррекции, когда еще существовали армии, в города вступали войска.
Пограничники в одинаковой зелено-рыжей пятнистой форме лениво высовывались из окон. Кое-где из этих же окон торчали тонкие автоматные стволы с чешуйчатыми насадками компенсаторов и ажурными зубцами прицелов.
«Вот это номер! — подумал Рихард. — Никогда не думал, что увижу такое!»
Вероятно, дела принимают серьезный оборот. Мобильный спецназ Европы, теперь пограничники… Скорее всего координаты базы волков стали известны, и Сибирь активно готовится. А чтобы попытаться предотвратить бойню, вызвала пограничников. В количестве. Конечно, это не такие звери, как волки… Но и не жирный обыватель. Эти хотя бы теоретически умеют обороняться. Да и вооружены не кое-как, а по последнему слову селекции. Селекции и техники — механическое оружие у пограничников тоже имелось в избытке.
Рихард катил, прижимаясь к обочине, по Январской, а мимо ползли и ползли темно-зеленые пограничные грузовики. Колонна, похожая на чудовищную безмозглую гусеницу.
Грузовики сворачивали с Январской на Беговую. А Рихард поспешил дальше, в сторону Тайшетской. И некогда стало упиваться короткой свободой — приходилось гнать, выжимая из малютки все скорость, на которую тот был способен.
— Юра, — сказал Рихард Цицаркину, когда вернулся. — По-моему, мы с тобой попали еще круче, чем ты думал…
— Константин Семеныч, встаньте на мое место, — умоляюще сказал министр. — Три десятка убитых за неделю. Горожане в шоке. Люди боятся на улицу выйти. Вся Сибирь вот-вот содрогнется!
— Не содрогнется, — буркнул Золотых. — Город мы оцепили, а каналы связи перекрыты. Включая межгород.
— Вообще-то это произвол, — заметил министр.
— Я знаю, Алексей Владимирович. Но есть ли иной выход? Поймите, мы столкнулись с тем, с чем еще никогда не сталкивались. Мне стыдно это говорить, но сегодняшняя ночная резня была совершенно неизбежной. Мы не можем обычными методами отражать удары убийц. Причем великолепно обученных убийц, да еще экипированных и вооруженных лучше нас. Мы сейчас в положении несчастных индейцев после высадки Кортеса. С копьем на игломет — это, знаете ли…
— Знаю, не знаю, — министр болезненно поморщился. — Надо заканчивать с этим. Отыскать их логово… и раздавить.
Золотых откинулся на спинку огромного, как мастодонт, кресла для посетителей к кабинете Бережинского.
— Вы полагаете, что это возможно?
Министр даже подобрался, как харза перед броском.
— Простите, Константин Семеныч… Что значит — возможно? Вы хотите сказать, что не сможете обеспечить локализацию и уничтожение волков?
— Силами службы безопасности — нет. И можете рвать погоны, если желаете. Тот, кто займет мое место, сделает не больше. А скорее даже меньше.
— Что вы хотите этим сказать?
— Я хочу сказать, что, если мне не будут переподчинены прибывшие части пограничников и европейский спецназ, результат останется нулевым, а трупов прибавится.
Министр беспокойно завозился в кресле.
— Но… это не вполне в моей юрисдикции. Я не могу приказывать европейским коллегам.
— Зато можете влиять. Кстати, у меня есть еще одно требование. Касающееся не только Европы, но и России с Балтией, а также, вероятно, Сахарского Халифата и Турана. Да и американцам неплохо бы сказать пару ласковых…