Время платить по счетам (СИ)

— Почему, это, подделка да ещё пропагандисткая? — шокированная Алёна даже отодвинулась, перестав напирать грудью.
— Ты когда-нибудь была в комнате с кривыми зеркалами? — вместо ответа спросил я.
— Не была, — пожала плечами девушка, — И что?
— А то, что когда смотришь в такое зеркало, там тоже отражаешься ты, но в искривленном виде. У тебя отрастает горб или появляется зигзагообразная спина, удлиняется лицо, приобретая уродливые гротескные черты, — любезно пояснил я. — То есть зеркало показывает тебя, но полностью искажает реальную картину. Вот с фильмом «Покаяние» та же история. Все проблемы выпячены, гротескно увеличены, уродливо искажены, чтобы вызвать у людей требуемые чувства. Задача — пробудить у зрителя гнев, создать ощущение о всемогущем зле, которое нас окружает, уродливо выпятить человеческие трагедии, и внушить ложное чувство о коллективной ответственности и бесчеловечности «власть имущих» — на данный момент коммунистов.
— А они не ответственны за происходящее? — Алёна впилась взглядом в моё лицо, пытаясь уловить реакцию.
— Частично, да, ответственны, — вздохнул я. — Но коммунисты, — как и все остальные люди, разные. Кто-то являлся фанатом и бессребреником, был готов страдать и идти на любые жертвы ради светлого будущего. Кто-то присасывался к власти, ради своих корыстных целей. Проблема в том, что даже я, убежденный противник «красных», признаю — они сделали много хорошего для людей и страны. Бесплатное образование, медицина, отсутствие безработицы и уверенность в завтрашнем дне, доступный отдых, копеечные коммунальные услуги, развитая наука и тяжелая промышленность — дорого стоят. Но в «Покаянии» ни о чем хорошем и намека нет. Режиссер концентрируется на гротескно увеличенном зле, крася всё черным цветом. В этом и состоит пропагандистская задача поставленная ему сверху. И актеров подобрал таких же, идейных антисоветчиков и бандитов. Другие бы в этой муре так убедительно не сыграли. Чтобы ты знала, первоначально роль Торнике Аравидзе, играл Гела Абахидзе. Восемнадцатого ноября восемьдесят третьего года, когда фильм был уже снят, его арестовали за попытку угона самолета в Турцию и впоследствии расстреляли. Пришлось срочно искать другого актера и переснимать все эпизоды с Гелой. Уверен, через лет двадцать об этой пропагандисткой фигне никто даже не вспомнит, а такие фильмы как «В бой идут одни старики», «Иван Васильевич меняют профессию», «Весна на Заречной улице» будут любить и пересматривать.
— Понятно, — протянула девушка. — Но в чем тогда смысл, если это заказ сверху? Коммунисты сняли разоблачение на самих себя?
— Немного неправильно сформулировано, — невозмутимо поправил я. — Переродившаяся партийная номенклатура и коммунисты — разные по сути понятия. Фильм снят именно первыми, с далеко идущими целями. Впрочем, давай об этом не будем. Лучше поговорим о чем-нибудь другом.
— Давай, — согласилась Алёна. — Расскажи немного о себе.
Песня закончилась, товарищи с девушками начали выплясывать под задорный голосок Ольги Зарубиной «На па-ро-хо-де му-у-зы-ка игра-а-ет, а я одна стою на берегу», я галантно отвел Алёну на место. Девушка потянула меня за руку, вынуждая присесть рядом.
— Я внимательно слушаю, — сообщила она, лукаво блеснув карими глазками.
— Да нечего рассказывать, — пожал я плечами. — Кооператор, тружусь помаленьку. Ещё года три назад был совершенно другим человеком. Но больница и слезы матери заставили взяться за ум. Лучше ты о себе расскажи.
— Так и мне нечего, — передразнила девушка. — Студентка МТИПП. Будущий технолог пищевого производства. По специальности, наверно, работать не буду. Не моё это.
— А поступала зачем? — с любопытством поинтересовался я.
— Папин знакомый посоветовал. Сказал, поможет с поступлением, — бесхитростно ответила Алёна. — Жить в деревне, работать в колхозе не хочу. Шестнадцать лет там прожила, хватит.
— Где работать хочешь?
— Секретаршей к кооператорам пойду, — откровенно ответила девушка. — А там видно будет.
— Понятно, — улыбнулся я.
 
— Слушай, мы с девчонками на веранде стояли и видели, как вы подъехали. «Чайка» — твоя машина?
— Моя.
— Здорово, — восхитилась Алена. — Раньше на таких большие кремлевские начальники разъезжали, а теперь ты. А сколько ты зарабатываешь? Валька рассказывала что вы — миллионеры.
«Вальке надо язык вырвать, чтобы не болтала лишнего. Поговорю с Ашотом, пусть сделает внушение подруге», — сделал мысленную пометку я. Времена сейчас по сравнению с девяностыми относительно спокойные. Но всякая уголовная плесень во время Перестройки и кооперативного движения уже начала проявлять себя. И болтовня среди студенток о кооператорах-миллионерах, может дойти до начинающих молодых отморозков или матерых бандитов, желающих быстро разбогатеть.
— Нормально. На бедность не жалуюсь, — дипломатично ответил я.
Дешевыми понтами не страдал и производить впечатление огромными цифрами не собирался, из пубертатного возраста, когда возникает желание покрасоваться перед девками, давно вышел. Но и говорить, что нищ как церковная мысль, после того как меня видели выходящим из «чайки» и опытным женским глазом оценили надетые шмотки было глупо.
— Слушай, если ты такой богатый, может, одолжишь немного денег? Не подумай ничего такого, просто случай удачный подвернулся. Знакомая цепочку золотую с кулончиком продает, я о такой давно мечтаю, — Алёна наклонилась ко мне коснувшись тяжелой грудью. Розовый язычок томно облизнул пухлые ярко-красные губы, а теплое девичье бедро будто невзначай потерлось об мою коленку.
— Я буду благодарна, ты не думай, — прошептала она на ухо, обдавая жарким дыханием. — Можем после кафе к тебе поехать, оторваться.
— Сколько денег тебе нужно на цепочку с кулоном? — поинтересовался я.
— Пятьсот рублей хватит, — Алена соблазнительно выгнулась, демонстрируя тонкую талию и выпирающую из-под выреза платья соблазнительную большую грудь.
— Понятно, — протянул я. Мне внезапно стало скучно. Девушка больше не вызывала интерес, а плотское желание сменилось инстинктивной неприязнью.
Вдруг вспомнилась Ева. Она никогда ничего не просила, а каждый даже самый скромный подарок принимала с искренней радостью. Хотя я был готов бросить к её ногам весь мир…
— Держи, — я открыл бумажник, достал пять сторублевок и протянул Аленё — Возвращать не нужно. Дарю.
— Спасибо, — девушка томно вздохнула и спрятала деньги в сумочку. — Ты не пожалеешь, обещаю. Только скажешь, когда выдвигаемся.
— Никогда, мы никуда не едем, — бесцветным голосом сообщил я и резко встал. — Сказал же, это подарок, ты мне ничего не должна, я тебе — тоже. Ариведерчи, мадемуазель.
Я двинулся к веранде, оставив растерянную девушку сзади.
Возле Сани стоящего на выходе, притормозил.
— Дай сигарету, знаю, у тебя есть, — попросил товарища.
— Ты же вроде не куришь? — удивился Устинов.
— Не курю, — согласился я. — Но иногда дико хочется. Сейчас, например.
— Держи, — товарищ что-то уловил в моих глазах, вытащил из кармана и раскрыл большим пальцем пачку «Мальборо».
— Спасибо, — я забрал сигарету, — и огонька тоже, плиз.
— Пожалуйста, — друг вытащил серебряную «Зиппо», и щелкнул колесиком.
Я вставил сигарету в губы, прикурил, буркнул «сенк ю» и вышел на веранду.
Ветер дружески бодал меня в грудь, лохматил волосы, наполняя легкие свежим прохладным воздухом.
«Эх, Ева, Ева».
В зале снова загремела музыка.
Я курил, выпуская и жадно вдыхая кольца сиреневого дыма, вспоминал девушку, еще не так давно бывшую моей и до сих пор вызывающую тяжелую тягучую боль в сердце.
Сзади гремел пронзительный голос солиста «Синей Птицы» Сергея Дроздова, ещё больше усиливая ностальгию и легкую светлую грусть о бывшей девушке.
Нет, не забыть счастливых наших дней,
Как воскресить сияние тех огней?
Хочу я быть с тобой, моей судьбой,
С одной тобой, с одной тобой.