Жажда мести
– Алла, целый стакан необязательно выпивать сразу, – проговорил Волгин, наливая ей стакан холодной воды.
– Пьют и сразу, – отпарировал Борис, приобнимая ее. – Когда за любовь, Аллочка, то пьют. Ты лучше молчи, Володь, не надо. Она знает, она дома, а я вот не знаю, потому, что она милая девушка моя, Володя, не мешай нам.
Не успел еще мрачноватый Волгин подумать, а не уйти ли ему действительно из этой комнаты, как Борис уже запустил руку под юбку прильнувшей к нему Аллы и поцеловал ее в губы. Волгин подошел к окну. Он вспомнил свою любовь к Самсоновой. И услышал, как вскрикнула Алла, и заметил, что она уже сидела на коленях у Бориса.
«Идиоты. Скоты!» Волгин хлопнул дверью. Он не мог больше находиться в общежитии, оделся и отправился гулять. Обошел сквер, наблюдая, как воробьи справляют свои воробьиные свадьбы, за облаками, плывущими по небу. Когда вернулся в общежитие, столкнулся с Борисом, тот только что выходил из подъезда.
– Куда пропал? Слушай, Володь, девочка прямо не отпускала. Я так ей понравился, оказывается.
– Слушай, Борис, я не хочу слушать эти мерзости.
– Понимаешь, говорит, а как же наши дальнейшие отношения, вот дура! Какие такие отношения, говорю я! Отношения! С первым мужиком лезет в постель, а потом ей отношений захотелось.
VII
Волгин некоторое время постоял в подъезде общежития, соображая, что скажет этой Алле, если неожиданно ее встретит, махнул рукой и направился к себе. Сосед по комнате сидел на постели, читал учебник, молча кивнул. Волгин достал свои наброски для диссертации, которую озаглавил: «Мистика и реальность. Чехов и Юрий Казаков». Писателя Юрия Казакова он открыл для себя совсем недавно, прочитав купленную в метро тоненькую книжечку под названием «На полустанке». Профессор Дрожайший предлагал не торопиться с диссертацией, предстояло еще учиться почти два с половиной года, но Волгин все сильнее втягивался в работу над ней. Он сообщил об этом профессору Дрожайшему, который к каждому новому имени приглядывался с опаской. Он внимательно выслушал студента и вздохнул, как бы соглашаясь с ним, но в то же время и сомневаясь относительно этого нового имени в литературе.
– Молодой человек, я, конечно, понимаю вас, но вы поймите и меня, я не хочу, чтобы ваш труд оказался невостребованным, потому спрошу вас: кто такой Казаков?
– Писатель, – выпалил Волгин.
– Пусть будет так, я не против, не против. Он – писатель! Прекрасно! Вы его читали. Великолепно! Следите за литературным процессом. Отлично! Но Марья Ивановна! Поинтересовались ли вы, читала ли она? Я о себе не говорю. Читал, молодой человек. Да, впрочем, имеется у него эдакое подражание, знаете, Ивану Бунину.
– Казаков – современный классик!
– Замечательно, хотя спорить можно. Можно. Но Бунин?
– Эдуард Исаевич, согласен с вами, что он не широко известен, согласен. Но ведь все писатели поначалу были малоизвестными. Рукой человека правит особая энергия, наделенная божественной возможностью составлять слова так, как составляет, например, Чехов. Это природное умение, данное, высшим началом.
– Я также рассуждал, только жизнь пообтесала малость, молодой человек. О высшем начале – хорошо. Сами придумали?
– Я люблю рассуждать, – ответил Волгин.
– А вы слышали, молодой человек, чтобы создатель миниатюр считался гением. А Казаков – миниатюра пока что, – хмыкнул профессор. – А вы уже про него диссертацию пишете.
– Малый мир – тоже мир. Птичка с планеты Земля нам расскажет больше о ней, чем все горы и долины на планете Марс.
– Полностью согласен с вами, молодой человек. Танечка-милочка, принеси-ка нам еще чайку, дорогуша. Да, в жизни столько прекрасного, а мы часто не замечаем, что нас окружает красота. Я, например, не видел женщины красивее, чем доцент Самсонова. А вы?
Волгин молчал, и его руки, положенные на стол, слегка лишь вздрогнули.
Профессор специально вспомнил о Самсоновой, преследуя определенную цель: прощупать Волгина относительно оставленных Самсоновой связей и, если таковые связи имеются, попробовать добраться до них. Он строил свои планы, не брезгуя никакими знакомствами, полагая, что лучше извлечь пользу самую малую, чем ее вовсе не иметь.
* * *Ранним утром в день приезда сестры Волгин проснулся в семь часов утра, сходил в магазин, купил сарделек, хлеба, сыру, и к приходу поезда помчался на вокзал. Низкое небо нависло над городом, дул порывистый ветер. Он надел свою неизменную вельветовую черную куртку, сшитую матерью, и отправился к метро. На Казанском вокзале, когда объявили прибытие поезда, он с нетерпением ждал встречи с сестрой. Конечно, он не мог предположить даже, какие изменения могли произойти с ней за три года. Он высматривал молоденькую, тощую, низкорослую девочку, которая бросится с визгом ему навстречу, заплачет, и будет долго висеть у него на плечах. Но из вагона вышла высокая, элегантная, в черной юбочке и белой кофточке, с чемоданом, с вязаным джемпером на руке, в черных туфлях красивая девушка с озабоченным лицом. Посмотрела направо-налево, увидев брата, улыбнувшись, манерно протянула ему руку, потом только спохватилась, поцеловала его в щеку.
– Надюлька, ты ли это? – спросил он. – Не узнаю. Где косы?
– Мама сказала, отрежешь косу, можешь домой не приходить. Пришлось старушку уважить.
– Как вы там? – спрашивал он, привыкая к необычному облику сестренки. – Мама жива, здорова? Как теперь она одна?
– Мама здорова, а вот Маня Рогова прихворнула, – отвечала Надюлька.
– Что так?
– Так получилось, что выкупалась в реке еще весной. Один мужик ее туда сбросил, паразит.
– Что так? – спросил он.
– Ехала из района на попутке, весной. Водитель к ней приставать стал. Знаешь, все мужики помешаны на этом. Она его по руке, а он ее ударил, вот Маня и выкупалась, когда стала от него бежать. Она сказала, что хотела топиться.
– Хочешь на столицу посмотреть сразу или потом?
– Что на нее смотреть, никуда не денется наша столица, я так плохо спала. Спать не могла. Все гудел подо мной один старик своим носом.
– Надо было сказать ему.
– Да говорила старому козлу, – сказала она и засмеялась. – А он мне – не нравится мой храп, не слушай. Ну что ему скажешь?
В последние дни в комнате общежития Волгин был один. Сосед уехал на заработки в геологическую партию. Лишь он сидел за диссертацией и ждал сестру. Порой налетал к нему Борис Горянский, на ходу читал лекцию о пользе общения с красивыми девушками и столь же стремительно отправлялся по своим делам. Порой в коридоре он встречал Аллу. Она все так же тихо, с улыбочкой, ласково с ним здоровалась.
Когда он вскипятил чай, сварил сардельки, которые любила сестра, и они принялись за еду, раздался стук в дверь. На пороге стояла дежурившая на вахте женщина и взволнованно сказала, что Волгина срочно вызывают к телефону из Академии наук. Волгин спустился вниз, соображая, кто ж это может ему звонить, взял трубку и услышал знакомый голос Бориса:
– Слушай, Володь, тут такое дело, извини, что по срочному, иначе эти крысы не позовут, вот тут звонил я снова этой Лене, так ты еще не позвонил ей.
– Какой Елене?
– Помнишь, которая в Ленинке? Я тогда умышленно зашел туда, чтобы посмотреть, какие у нас кадры и продемонстрировать тебе человеческие возможности на высшем уровне.
– Боря, понимаешь, у меня тут сестра приехала, некогда, так что извини, что не получилось. Звони сам.
– Какая сестра? – поразился тот.
– Моя родная, это тебе говорит о чем-то.
– Тогда я к тебе – немедленно! – воскликнул он и, не дождавшись возражения, положил трубку и на самом деле через полчаса уже стучал в дверь. Волгин отворил и познакомил сестру с Борисом. Сестра однако же проявила незаурядный интерес к товарищу своего брата, много говорила, часто наливала ему чая, подкладывала печенье, на что Борис, после того как сестра вышла по своим делам, сказал: