Двое (СИ)
— Ро-о-мка-а-а, — легла на мое плечо легкая рука.
Я сделал вид, что сплю, даром, что полчаса назад вернулся с утренней тренировки, принял душ и проверил рабочую почту. Серж — жуткая сова, а я жаворонок, он может дрыхнуть до обеда и не спать до трех ночи, а я встаю в 05:50 и уже в 23:30 чувствую себя уснувшим еще в прошлом году ленивцем.
— Ром-м-м-ка-а-а, — колючий подбородок следом за губами прошелся от плеча к шее до щеки, а блудливые руки спустились по прессу до паха.
— Я сплю, — пробурчал я, убирая его руку со своего хуя и зная, что за это получу порцию незапланированных ласк. — Давай позже, а?
— Позже у нас на секс времени не будет, — шепчет мне в ухо Серж и нагло стаскивает с меня трусы.
— Почему это не будет? — немедленно поворачиваюсь к нему лицом я. — Выходной же!
— Потом все узнаешь, не отвлекайся, — трется о мою ногу стояком он.
Целует в губы, ползет по кадыку вниз языком, ласкает мои руки своими тонкими сильными пальцами и колется подбородком все ниже. Я жмурюсь в предвкушении, путаю волосы на его голове и поджимаю задницу, выставляя хуй напоказ. Если Серж проползет губами мимо него — изнасилую! Но он прихватывает его рукой, ласкает, заставляя меня тяжело дышать, и, когда я практически теряю терпение, берет головку в рот, вставая между моих ног на колени. Прогибая спину, как кот, и поднимая свою шикарную задницу выше.
— Ох-х-х! — не выдерживаю я и только-только вхожу в раж от его губ и языка, как он выпрямляется, перекидывает меня со спины на живот и вздергивает на колени. — Твою ж мать!
— Тс-с-с, — ползет по моей спине колючим подбородком и нежным языком Серж.
Ласкает рукой мой хуй и пробирается пальцем в анус, зная, что делает. Меня от этого прошивает дрожь, а он находит простату и начинает пытать, нашептывая в ухо всякие пошлости. Потираясь о меня телом, целуя и покусывая чувствительные местечки, о которых знает только он один. Надолго меня не хватает. Раньше, до Сержа, хватало, а с ним — никогда. Он слишком хорош для меня. Слишком дорог. Слишком умел и умен. Его всего слишком для меня и моего хуя, так что я подаюсь вперед, освобождая простату от его пальца.
— Хватит издеваться, — ворчу я и покрываюсь мурашками от укуса в шею и легкого шлепка по заднице.
— Ты брутальный лось, а терпения в тебе ни на грош, — смеется мне в ухо Серж.
Я невольно улыбаюсь за ним следом. Вот как он это умеет? Ржать и трахаться одновременно? Я всегда серьезно подходил к занятиям сексом, но с ним это практически невозможно.
— Зато в тебе его, как в североамериканском кролике-зануде, — отвечаю я, постанывая от удовольствия.
Прохладный гель проникает в анус вместе с ласковыми пальцами, а потом рука стискивает мое бедро, фиксируя, и Серж с неповторимым, невероятно сексуальным урчанием счастливого донельзя самца забирается в меня, замирает на пару долгих мгновений и принимается за дело так, будто завтра не наступит. Мне остается только стонать: от напора, от страсти, что он будит во мне, от кайфа и от идиотского чувства принадлежности тому, кого любишь. От Сержа доброго слова не дождешься, но здесь и сейчас я знаю, как сильно он любит меня. Как боится потерять. Как переживает и беспокоится.
— Прогнись, пожалуйста, родной, — прижимается ко мне Серж и целует в шею долгими засосами.
Я забываю обо всем на свете и делаю так, как он говорит. Все, что он хочет. Без стыда и стеснения. И, конечно же, кончаю от его едва слышного «люблю тебя» гораздо раньше его самого. Он спохватывается, переворачивает меня на спину и врывается снова, лапая руками, где придется.
— Ромка, ну что ты вечно, как подросток? — ворчит Серж, закрывая глаза и поднимая голову к потолку.
Я смотрю на него, невероятно сексуального и божественно красивого, и жалею, что я не женщина. Сто пудово кончил бы еще раз.
— Я только начал, а ты уже до финиша добрался!
— Умные черепахи всегда будут впереди шустрых кроликов, — хмыкаю я.
— Бля-я-я, сука-а-а, — стонет и смеется Серж, ускоряется и через секунду кончает мне на живот, вздрагивая, опуская голову и сжимая мое колено со всей дури. — Вечно ты меня с мысли сбиваешь!
— У нас на долгие потрахульки времени нет, — говорю я и немедленно об этом жалею, потому что Серж мгновенно приходит в себя и скатывается с постели. — Ты куда?!
— Подъем! — командует он, стягивая меня следом. — Живо в душ.
— Что за спешка-то, я не пойму? — бубню я, послушно топая за ним. И лапая за все, что под руку подвернется.
— Время 10 утра, а в 11 мы должны быть у твоей маман, забыл? Терпеть ее не могу, но если мы не приедем, она припрется к нам сюда.
— Не дай боже! — вздрагиваю я. Моя мать — тиран, похлеще меня. Лучше у нее дома чаю попить.
— В час дня мы едем к пацанам забирать дудки для феста, — продолжает Серж, заталкивая меня в душ.
— Чего? — переспрашиваю я, включая воду.
— Карабины реконструкторские и порох для фестиваля, говорю, повезем с одного конца города на другой. Менты кругом, в метро не проедешь, а у них машины нет.
— Бессребреники, — ворчу я. — Почему ты вечно им помогаешь?
— Потому что я штатный водила, — смеется он. — А тебе полезно с простым народом пообщаться, сноб хренов.
— Ладно, а дальше что? — спрашиваю я, вручая ему мочалку и подставляя спину. Обожаю, когда он мне ее шоркает.
— Отдаем ружья и порох, идем в кино на «Разлом Сан-Андреас». Ты же любишь фильмы-катастрофы.
— А потом?
— Потом едем на фестиваль, смотрим показуху, — смывает с меня пену Серж.
Ласкает руками, щекочет и отдает мочалку, поворачиваясь ко мне спиной. Я принимаюсь за него неторопливо и основательно. Что-что, а лапать свое неугомонное чудовище я могу вечность.
— После нее везем ружья обратно в клуб и едем в кабак на концерт.
— Какой еще концерт? — вздрагиваю я. Вот тебе и выходной.
— Мои друганы выступают, — говорит он прогибаясь в талии так, как никогда не смогу я. — Рок-н-ролл, пиво, танцы и девчонки-оторвы. Толчки — забавные ребята, безобидные и веселые. Тебе там понравится.
— Толчки? — обнимаю Сержа я.
Вода смывает с нас рабочую неделю, накопившуюся усталость и остатки сна. Я разворачиваю его к себе, беру за волосы и целую в губы. Долго. Смачно. Властно. Так, как он любит. Так, как люблю я.
— Толкинисты, — вырывается Серж, и я понимаю, что второго захода не будет. — Идем, время поджимает. Вечером потрахаемся как следует.
— Почему ты такое хамло, а? — ворчу я, выпроваживая его из душа шлепком по заднице.
— По кочану, — отвечает он, добираясь до раковины и зеркала. — После концерта пойдем с ними пить, так что домой вернемся за полночь.
Я стою под душем, смотрю на то, как бреется мое шило в заднице, и благодарю за него всех богов без разбору. Он принес в мою жизнь Свет, которого раньше не было, и если с ним что-нибудь случится, я провалюсь во Мрак, из которого не возвращаются.
— Эй, ты чего? — неожиданно возникает передо мной Серж. Половина моськи в белом креме, половина идеально выбрита. — Лицо попроще сделай, а?
— Я люблю тебя.
Он вздрагивает, беспомощно открывает рот, силясь ответить, моргает, понимая, что опять не смог сказать то, что хотел, и делает каменное лицо, закатывая глаза к потолку. Ничего. Ничего страшного. Он научится говорить то, что лежит на сердце. Я подожду. Что-что, а ждать я умею.
— Опять ты за свое? — наконец, говорит Серж.
— А я что? — улыбаюсь я. — Я ничего. Иди, брейся.
Он наклоняется ко мне, виновато заглядывает в глаза и целует в губы. Я отвечаю, наслаждаясь мгновением от всей души, и первым разрываю поцелуй. Улыбаюсь, разворачиваю к себе спиной и очередным шлепком по завернутым в полотенце бедрам отправляю к раковине.
— Хватит меня бить! — возмущается он, косясь на выходящего из душа меня в зеркало.
Я расправляю плечи и незаметно напрягаю мышцы, чтобы показать себя в лучшем свете. Ему становится гораздо легче, когда он видит, насколько я больше, сильнее и мощнее его. Такому, как я, сложно сопротивляться. Практически невозможно, а значит, он не слабак и не мямля. Серж никогда им не был, и я знаю это, как никто другой. Весь вопрос в том, что сам он так не считает, и клянет себя за те годы, что был не в себе. Глупый! Другой на его месте давно бы сдох, спился или загремел в психушку. Я привычно обрываю поток негативных мыслей и возвращаюсь к стоящему возле зеркала любимому, который следит за мной, забыв о бритве в руке.