Похититель всего (СИ)

Но не только поэтому. В лицо Энсадуму оказалась направлена стрела, лежащая на конце длинного ложа, которое, в свою очередь, заканчивалось рукояткой в руке с пусковым механизмом.
Что это?
Устройство, способное произвести выстрел?
Внезапно Энсадум понял, что люди перед ним — скорее всего те же самые, что напали на него ночью. Возможно, они нападали на практиков, отбирали их саквояжи. И — что? Убивали? Кому может прийти в голову убить практика. И главное — зачем?
Когда на него оказался направлен арбалет, Энсадум отшатнулся, одновременно с этим делая шаг назад. Вышло довольно неуклюже, и от стрелы, ясное дел не уберегло бы, однако он вновь оказался в отражении зеркала.
Странно, это был он и не он одновременно. Отражение повторяло все его движения, мимику, даже дышало в унисон. В то же время перед ним было лицо чужака. Он был темноволосым, высоким, с серыми глазами. Теперь перед ним оказался блондин довольно невысокого роста, с угреватой кожей и пронзительными голубыми глазами.
Это было не то лицо, которое Энсадум знал. Не тот образ, который хранился в его памяти и который он ассоциировал с собственной внешностью. В зеркале отражался другой человек. Незнакомец. Чужак. Самозванец.
— Это один из них, — неожиданно произнес тот, которого Энсадум называл про себя Юнцом. Именно его он видел за прилавком “магазинчика”, - Точно он.
— Я вижу — отозвался старший.
— Послушайте, — едва смог выдавить Энсадум.
— Заткнись!
Возможно, слова и не возымели бы такого действия, однако стрела арбалета уткнулась Энсадуму в щеку — к счастью, пока не в полете.
Интересно, насколько туго стоит скоба?
Пока Энсадум был занят рассматриванием стрелы перед собой, Юнец обошел его сбоку. Внезапно запястье практика пронзила резкая боль. Энсадум отдернул руку, но было поздно: из раны выше большого пальца лилась кровь. Кое-как он зажал рану другой рукой.
В другой ситуации он призвал бы обидчика к ответственности, однако сейчас он ничего не мог поделать. Все, что ему оставалось — это терпеть и ждать, того, что произойдет дальше. Было ясно, что он попал в компанию сумасшедших. Чем бы эти трое не промышляли, это явно выходило за рамки закона и здравого смысла.
Похоже, только что у него взяли образец крови.
Молодой, тот, которого Энсадум про себя именовал Юнцом, скрылся в тени, откуда недавно появились все трое. Хлопнула дверь. Очевидно, там располагался выход в остальную часть здания или в некое смежное помещение.
Наконец кровь удалось остановить. Энсадум оторвал от одежды лоскут ткани и перетянул руку.
— Стой смирно, — пробурчал старик, но Энсадум не подал виду, что слышит, продолжая бинтовать запястье.
Почувствовав на лице влагу, он смахнул ее рукой и обнаружил на пальцах кровь. Все-таки, карлик поранил его острием стрелы. Энсадум взглянул на карлика, но тот лишь ухмыльнулся, отчего его уродливые губы еще больше оттопырились. Энсадум также заметил, что теперь стрела из арбалета направлена ему не между глаз, а куда-то в центр груди или даже ниже. Незаметно практик начал смещаться вправо, переставлял стопы так, чтобы это не было слышно.
В это время старик, кажется, потерял к нему всякий интерес. Шаркая обутыми в рваные обноски ногами, он подошел к стеллажам и после недолгого изучения взял один из саквояжей. В следующую секунду все его содержимое оказалось вывернутым на прилавок. Загрохотали инструменты и многочисленные мензурки, как полные, так и пустые. От такого обращения у Энсадума сжалось сердце, но что он мог поделать? Старик выбрал из образовавшейся кучи один их металлических ланцетов, поднес его остриё к глазам и некоторое время придирчиво изучал. Затем, поцокав языком, отложил инструмент в сторону и взял другой. На этот раз в центре внимания оказался скальпель. Сверкающий и острый. Энсадум как никто другой знал остроту этих инструментов.
На мгновение у него проскользнула мысль, что старик сейчас направится к нему, и в следующие… скажем, полчаса, будет заниматься тем, что проверит остроту инструментов на их владельце…
 
Хотя, на самом деле, Энсадум сомневался, что это был ИМЕННО ЕГО САКВОЯЖ. Да, саквояж практика, но не тот, который принадлежал ему. Во-первых — не было блокнота. Во-вторых, кожа, из которой был изготовлен саквояж, отличалась по цвету. Здесь она была более темной от времени и намного более потертой. Стоило присмотреться, и Энсадум увидел позеленевшие от времени застежки. Видимо, за саквояжем давно никто не ухаживал. Неизвестно вообще, сколько он провел здесь времени. Год, два? Может быть, десятилетие?
Покончив с осмотром скальпеля, старик брезгливо отшвырнул его прочь, и инструмент со звоном врезался в груду таких же.
Затем старик перешел к следующему саквояжу.
Энсадум скосил глаза к зеркалу. Нет, зрение его не подводило. “Его” отражение по-прежнему было голубоглазым и светловолосым…
Все это какой-то трюк.
Этого просто не может быть.
Точно так же, не церемонясь, старик распахнул очередной саквояж, заглянул внутрь, хмыкнул, затем запустил тощую руку внутрь.
Точь-в-точь охотник, запускающий всю пятерню глубоко в рану, чтобы извлечь бесполезные внутренности.
Только извлек он не внутренности, а многочисленные трубки — закрученные и перекрученные. Почти брезгливо отшвырнул все это в сторону. Энсадум, который знал, сколько труда стоит практикам поддерживать оборудование в порядке, поморщился. Отражение в зеркале сделало то же самое. Наваждение.
Между тем ему удалось сместиться на добрых четверть шага. Конечно, если присмотреться хорошенько, можно было бы заметить, что что-то изменилось в позе Энсадума. Однако в полумраке, царившем в помещении, сделать это было не так просто. к тому же, шорох его подошв хорошо скрывали звуки, издаваемые стариком, когда он потрошил очередной саквояж.
С этого момента Энсадум решил так и называть всех троих — Старцем, Карликом и Юнцом. Последний все еще не вернулся из смежной комнаты, и оттуда не доносилось ни звука.
Энсадум прислушался к звукам снаружи. Если бы ему удалось позвать на помощь или каким-то другим способом привлечь внимание.
— Послушайте, я всего лишь практик…
Ему ответил Карлик.
— Пфф… Не пытайся. Тебя прижали.
— Что? Вы меня с кем-то путаете…
— Нет, — карлик трахнул головой и вышло это на удивление комично, словно кивнул болванчик.
Но у болванчиков не бывает при себе арбалета, и они не целятся из них в людей.
Все происходящее напомнило страшный сон. И это отражение в зеркале… В очередной раз взгляд Энсадума метнулся к человеку, отраженному в нем… Нет, это не было его отражение. Чертовщина какая-то. И хотя сам практик не верил в существование Гастра, в этот момент он подумал, что попал в некий страшный сон, который может быть преддверием этого Ада — одного из многих. Может быть, он умер там, на обочине дороги, и все, что происходит сейчас — это некая версия его персонального чистилища.
— Нет, — повторил Карлик, — Никакая это не ошибка. Мы вас, переселенцев знаем. Видели уже, и не одного. Думаешь, ты первый? Думаешь, ты здесь впервые?
В этот момент Старик добрался до третьего саквояжа. На этот раз это должен был оказаться именно тот, что принадлежал Энсадуму. Иначе и быть не могло, ведь если подумать: какова вероятность того, что и на этот раз это окажется чужой саквояж? Хотя на деле это всего лишь значило бы, что в пустошах напали и ограбили на одного практика больше.
Как и в предыдущие разы, Старик запустил руку внутрь, после чего принялся водить ею, очевидно, обшивая многочисленные отделения. Делал он это не глядя, практически вслепую, перебирая металл и стекло, отчего изготовленные из них предметы мелодично позвякивали.
 
Сердце Энсадума тревожно сжалось: что могло произойти с блокнотом, если один из реактивов разобьется или — еще хуже — это будет пузырек с кровью?
Взгляд Энсадума снова метнулся от саквояжа в грубых руках старика к отражению в зеркале. Теперь он был уверен: этого лица он никогда не видел прежде. А эти пронзительные голубые глаза… Их сложно было забыть. Энсадум сделал попытку пошевелить рукой и так непохожий на него “дублер” в зеркале сделал то же самое.