Аленка, Настя и математик
— Здравствуйте, дети! — Ну и туда-сюда… (Ставлю многоточие. Если б совесть позволила, воткнул бы этих многоточий на пару страниц). Блядь. Сегодня у нас урок секса! Кто самый смелый?
Тишина в классе. Только один Эдик Эпсонов с задней парты наяривает член, косо поглядывая на Надьку Харитонову.
— Ну так что? Никто не выйдет к доске?
Алена, сидящая за второй партой, конечно же, подумав немного, вышла — а чего терять?
— Сегодняшний урок… Секс… О-о…
Аленка уяснила.
— Валентина Владимировна, мне нужно помастурбировать и спустить перед классом? Я правильно вас поняла?
Т. издала непонятный звук.
— Ну ладно, смотрите… — Девочка скинула босоножки, стянула гольфики и деловито спросила:
— Через трусики дрочить или как?
— Э-э-э… — мычала классная так называемая руководительница.
— Ну так я с вашего позволения помастурбирую, ладно? Ведь в этом и заключается суть задания?
Девочка, нисколько не стесняясь коллектива, стоя на фоне коричневой доски, которая была завешена картой двух (а где же третье?) полушарий, задрала белоснежный фартук, а затем и подол темно-коричневого платьица и приступила к делу. Голые ножки (ах, Т. ей позавидовала) были широко расставлены. Алена вспомнила, как Жаннка, скинув туфельки, трогала свой крошечный клиторок и всхлипывала от восторга. Это было так здорово — дрочить вместе! Девочку — да что говорить, другую — ее на самом деле звали армянским именем Синара, она была довольно-таки стыдлива; пипику приоткрывала с трудом; однако! — боже! — лизала, раздвигая безволосые губоньки Аленки, прямо-таки вылизывала, посасывала и заглатывала маленький жадный до похабства клитореныщ. Жанна (или Синара?) перебирала голыми ножками, сучила ими, расставляла их время от времени, потом опять сжимала худенькие бедрышки, а Аленка, нисколько не стыдясь, расставляла конечности, подставляя Синаре все свое естество. Телка. Грязная малолетка. Губки голенькой девчоночьей письки слегка разошлась — Харитонова удивленнно поглядела на них, затем, желая убедиться, сама задрала юбку и попыталась проверить, как там дела. У Надьки начали расти волосы, а у Алены ничего такого не было. Бреется она там, что ли?
Девочка тем временем кончила и стояла, бессильно опустив руки.
— Кто еще? — спросила Труффальдино. — Ведь это урок секса. А секс начинается с мастурбации. Эпсонов, не покажешь ли нам свое искусство? А то ведь все сидишь на задней парте и дрочишь втихаря.
— Ну что Эпсонов, как что — Эпсонов…
Рыжий увалень прошел к доске, шаркая тапками, и приспустил штаны. Отличница Катя-Глазунья (такую нездоровую кликуху ей дали за мощные плюсовые очки, а вообще ее сильно не любили в классе за то, что она была отличница. Из таких вырастают воры, именуемые деловыми людьми. Блядь, противно) брезгливо притянула к себе пенал с карандашиками, да было поздно — Яшка залил всю ее парту спермой.
— Хорошо, — одобрила Т., — Эдуард, садись на место. Может, кто-то еще подрочит?
Все почему-то стали оглядываться на Настю. Она скромно потупилась и стала смотреть куда-то между своих ног.
— Ну что же, Настенька? Или ты не помнишь, как меня ласкала?
Это был удар ниже пояса. Краснея, не веря себе, сгорая от стыда, Настя вышла к доске.
— Что же ты, Настюша, стесняешься? — продолжала мурлыкать Т. — Ты же ведь хочешь?.. — вопрос повис в развратной атмосфере, созданной учительницей.
— Я… Я стесняюсь дрочить при всех. Очень люблю это занятие, но… И ебалась я, Валентина Владимировна… А вот — дрочить — так, когда на тебя смотрят…
— Настюша, но ведь все дрочат. Я тоже дрочу. Вспомни искрящегося Ильича! Будь достойна нести алое знамя…
Витька Банов с третьей парты ухмыльнулся.
— Я тебе помогу! Сейчас мы перейдем ко второму занятию — удовлетворение пипки обеспечивается не только собственными руками, но и с помощью нежных и ласковых рук тех, кто вас любит. Любовь… (Т. протараторила еще минут пять. Яичница успела вытереть парту от и до, даже перебрать письменные принадлежности, не забыв и себя при этом тайком себя поласкать). Ля-ля, значит, три рубля. Свойкснова! — классная долго вызубривала фамилию. — А ну-ка, задери подол! Я уже устала объяснять всем вам, что к чему!
Девочка была готова расплакаться от неудобства, если можно выразиться настолько мягким образом. Классная приподняла платье, под которым ничего не было. — Настюшка, торопясь в школу, попросту позабыла утром надеть трусы, — и скомандовала стесняющейся третьекласснице:
— А сейчас мы дрочим!
— Дрочу, Валентина Владимировна, — всхлипнула девочка. — Ох, и дрочу…
— Делай, как я! Класс, смотреть! — Т. широко раздвинула срамные губы и стала тереть могучий клитор, похожий на миниатюрный пенис.
Свойкснова заставила себя кончить. На конопатом личике девчушки выступили капельки пота.
Учителка была молода и развратна. Похоже, совмещение математики с курсом так называемой социологии ей нравилось.
— Настя, ну что же ты… А-а-ах! Ну-ка, покажи еще раз. Не под платьем! Ты честна? Скрывать нечего!
Ученица, поглядывая на классную руководительницу, стыдливо раскрыла свою голую писюрку. Банов захлопал в ладоши. Свойксновой стало все равно; она вновь, явно уже против воли, спустила, хоть ей этого вроде и не хотелось, под дружные аплодисменты класса. Ну так уж получилось.
— Та-ак, — сказала Сучка А., — внезапно заглянувшая в класс. — Вижу, вы, Валентина Владимировна, не теряете времени даром. Ну ничего, ничего, продолжайте… Я посижу на задней парте, кхм… Посмотрю… на ваше действо.
— Вижу, — вдохновленная успехом, сказала Т., — мы двигаемся ударными темпами. Переходим к третьему занятию. Ох, и ништяк! Итак, третья тема: ебля.
Сучка А. одобрительно кивнула.
— Теперь каждая девочка, — голос Т. звенел (работа вожатой в недалеком прошлом давала о себе знать), — расстегивает ширинку мальчика… Козлова, какие вопросы?
— Валентина Владимировна, — удивилась Козлова, сидящая на предпоследней парте (что было странно), просекшая, что к чему. — Валентина Владимировна, вы что же, думаете, я буду это сосать?
— Соси, детка, — склонилась к ней с задней парты Сучка А., — знаешь ли, в жизни всякое может пригодиться.
— Сосать? Да вы что, обалдели?
— Соси. Или исключим из октябрят.
Козловой пришлось смириться. Как, впрочем, и всем, кто был не согласен с решением директрисы. Ну а что ж делать…
— Ну-ка, открой рот. Не слишком широко. Полижи.
Почему-то девочке, хоть она и сопротивлялась поначалу, показалось приятным облизывать авторучку — синюю, пластмассовую, с тугой пумпоччкой на конце и зажимом, благодаря которому изделие можно было крепить за отворот платья довольно деловой активистки. Пользуясь тем, что ученица слегка сомлела, Сучка А. заменила изделие, да так, что третьеклассница почти ничего и не заметила. Теперь в ее детском ротике оказалось то, что она не могла себе вообразить — это было довольно толсто.
Сучка А.наслаждалась, сношая девочку в рот. Она не очень-то и интересовала директрису. Какой же гадиной была эта гнусная мразь.. Длинной сырокопченной колбасой, привезенной наивными родственниками из далекого заброшенного села, директриса двигала во рту звеньевой, прикидывая, что же еще учудит преподавательница математики.
— Итак… А… Вот что, Анисимова, иди-ка сюда… Встань. Нагнись. Спусти трусы (девочка послушно это сделала). Теперь ты, Банов.
— Я?
— Иди-ка сюда. Так. Дай-ка пенис.
— Ну что вы, Валентина Владимировна!
— Давай-давай. Стои́т?
— Он… я…
— Без «я»! Давай его сюда!
— Валентина Владимировна, — подала голос Сучка А., — м-м-м, не кажется ли вам, что вы слегка заходите за грань педагогической этики? Пенис, понимаете ли… Терминология…
Для Т. эти слова были чересчур сложны. И она просто их проигнорировала. Сучка А. продолжила за нее:
— Ну так что с хуем-то делать, а? Он ведь стоит.
— Ученичок, — усмехнулась Труффальдино, — видишь это отверстие?
— Вижу, Валентина… Владимировна.