Аленка, Настя и математик

— Почему бы и нет, — великодушно разрешил Виталий Петрович. — Танюшка, иди сюда. Член тебя ждет.
Голоногая девчонка сняла венок из полевых цветов, чтоб он ей не мешал, встала на колени, затем легла и взяла наконец-то головку животрепещущего пениса Петровича в рот. Уроки тети Лены явно не прошли даром: несмотря на неопытность, малолетка так мило полизала залупу, что рот ее почти моментально заполнился семенем. А что тетя Лена? Тетя Лена развратно имела себя рукой, глядя на то, как член Виталия Петровича движется во рту Танюшки на манер поршня в цилиндре двигателя внутреннего сгорания. Поправка: дело было скорее всего, наоборот, это цилиндр насаживался на поршень.
— Проглотить? — спросила нимфетка. Сперму она держала во рту, сгусток серебристой жидкости лежал на языке; это явление она и продемонстрировала В. П. и рвущимся в облака штанам. Он не стал терять времени зря, а повелел ей сделать это. Девочка, исполняя волю, совершила сие. — Мне, Виталий Петрович, приятно занматься подобными вещами. Вы меня поебете?
— Отчего же нет, — Виталий Петрович был добр. «Заодно и маму выебу, так-то».
Малолетка, передислоцировавшись, стала карабкаться на В. П.
— Только я сверху…
Девочка поелозила и, раскрыв писькины губки, стала было насаживаться на мужскую дубинку, как вдруг слегка передумала.
— Дядя Виталий! Я писать захотела. Сейчас быстро сбегаю в кустики, а потом вернусь.
— Не надо никуда бегать. Писай здесь. Прямо на меня.
— Прямо на вас?
— Да, прямо на меня.
Теплая золотистая струйка ребенка! Девочка, нисколько не стесняясь, опоржнила мочевой пузырь на развратного дядю. Виталий Петрович изгибался, ловя волшебный поток — малолетка не умела толком писать в рот мужчине, это было в первый раз.
Лена, не в силах больще сдерживаться, присела над лежащим мужчиной и тоже пустила мощную струю, куда более толстую и длинную, нежели тоненький ручеек воспитанницы. Оросила и мужика, и девочку.
…Некие оргазмические воспоминания были прерваны вздохами черноволосой девушки, его дочери, кстати, широко и бесстыдно расставившей ноги и дрочащей свои влажные губки и киску.
— Так, папа? — то и дело спрашивала она, наяривая так и сяк.
— Так, доченька. А теперь ты спустишь не просто так, а с грязными ругательствами.
— О-о, папа! Как это пошло!
— Говори гадости! Бесстыдно!
— Моя п…, папочка… О-о-о! Ах!.. Ну все.
В. П. подошел к полногрудой девчушке (ее соски по-прежнему стояли), стал двигать шкурку туда-сюда своего стоящего как безобразную палку члена. Валька не прекращала трогать свой клиторок. В. П. наконец-таки брызнул дочери на лицо. В момент оргазма он приблизил головку пениса к прекрасным глазам красавицы. И вот…
Он поводил головкой обмякающего инструмента по щекам пятиклассницы, провел по губам, запачканными малофьей; не забыл поласкать пенисом и ушки, сначала левое, а потом правое. Даже ушной раковине девицы досталось некоторое количество липкой жидкости. Но приятней всего было мазать остатками спермы ее пухлые губки.
— О-о…
— Папа, тебе хорошо?..
В. П. молчал.
— Папа, тебе понравилось, как я дрочила?
Папа отставил большой палец на манер древнего римлянина — дарую, мол, свободу. Девчонка села на подушку-думку голой пиздой, поерзала и изрекла:
— Да, папаня, это совсем неплохо! А теперь мы поебемся. Мне надоело дрочить.
С этими словами девчушка, на маленькие упругие титечки которой стекала светло-серая жидкость с лица (В. П. обратил внимание на то, как большие капли спермы, синхронно задержавшись на какое-то мгновение на эрегированных сосках дочери таки синхронно же и упали на милый животик, внизу которого находилась заветная игрушка), положила отца на диван и ловко оседлала его, предварительно погладив мокрой обспермленной головкой пениса свои широко растопыренные девчачьи губки, не забыв и клитор. Начавший было опадать толстый член снова воспрял и легко вошел в горячее мокрое лоно возбужденной дочери.
— Так, папочка, так, еби свои доченьку… — Валька скакала на хую отца подобно ковбою на не очень-то объезженной кобыле. Хотя кто тут был ковбоем, а кто лошадкой — вопрос философский. Наконец она в изнеможении легла. Виталия Петровича поразило, как современные девчата легко, просто на ура прощаются с девственностью; мало того, дочь, на миг замерев, стала сокращать мускулы влагалища таким образом, что приятно было и ей, и ему — ну кто ее учил такой науке?
 
— Папа… А теперь, после всего этого, пососи меня…
Девочка приподнялась и, оглянувшись, словно опасаясь чьего-то непрошенного визита, уселась влажной вагинушкой на рот отца. Влагалище двенадцатилетней девочки оказалось немного глубже, чем он предполагал.
Дочь хотела кончать. Наверно, пора было учить уроки. Что скажет она завтра Агнессе Ксенофонтовне?
Да, вульвеныш дочери не то чтоб глубина бездонная, но, однако, вылизать его до конца — не такая уж и простая задача. Дочери хотелось, чтоб отец проник до конца, прикоснулся кончиком языка к самому дну ее маленькой убогой вселенной. Тогда она испытает еще один оргазм, на этот самый раз самый нешуточный.
Язык папани был не настолько длинным, каким его воображала Валя. Тем не менее, сидя на его рту, она с удивлением поняла, что удовольствия бывают несколько разными.
 Немного странная любовь...[1] 
Мужчина вновь стал мастурбировать девушку. Клитор был песней. Влажная горячая вагинка дочери с радостью принимала руку отца.
— Что, доча, тебе понравилось?..
— Очень, папа…
— Доченька, а ты сделаешь для меня приятное?
— Папочка, для тебя — что угодно!
— Пописай на меня. Ты ведь хочешь в туалет?
Девушка задумалась.
— Да, папа. Очень хочу.
— Ну так писай.
— Папка… я стесняюсь.
— Писай, доченька. Мне будет приятно.
— Прямо здесь?
— Нет, конечно. Пойдем в ванную.
Пропустив доченьку вперед (это был лишний повод потереться пенисом о ее попку), отец пустил умеренно горячую воду и, улегшись на дно ванной, сказал:
—  Помочись на меня. Я в последний раз это видел, когда тебе было пять лет.
—  Писать надо в туалете...
— А разве, дочь, ты никогда не писала здесь? А ну-ка, признавайся!
Девушка покраснела. Румянец был заметен даже сквозь поднимающиеся клубы пара.
— Если честно, пап, мне нравится сикать здесь... Я делаю это постоянно... И... ты не поверишь... Каждый раз я пытаюсь попасть в сливную дырочку...
— И удается? — заинтересовался отец.
— Иногда — нет, мимо. Но чаще — да. Я ведь на даче была чемпионкой...
— Что? — изумлению мужчины не было предела.
— Мы с девчонками соревновались. Кто нассыт дальше. Или точнее. По длине... струйки... Ой, папа, что я говорю...
— Ну?
— По длине никто, конечно, не мог соперничать с Надькой... А прицельно — почти всегда выигрывала я...
— Ну-ка, ну-ка, расскажи! — Виталий Петрович начал неторопливо поглаживать дубинку, с нежностью глядя на дочь.
— Да все очень просто, пап... Мы присаживались на лугу, помнишь, на даче был луг с одуванчиками? Ну вот, рассаживались так, чтоб от коленок сидящей девочки было одинаковое расстояние до цветка... Я почти всегда попадала.
— Иди-ка сюда. Иди, иди, не бойся.
Голенькая девица осторожно ступила босой ножкой на дно ванны. Затем — другой. И стояла, вопросительно поглядывая на отца.
Не очень большие, но уже начавшие вырастать грудки («Несомненно, они будут иметь классическую форму», — подумал эстет), красивый животик, вообще стройное, хоть и чуть полноватое тельце, и — в довершение портрета — возбужденные, слегка приоткрытые влажные половые губы. Руки нагой девушки уже начали движение к ним, дабы закрепить еще раз на практике половой урок отца.
— Валька! — строго сказал отец. — Потом подрочишь.
Послушалась. Руки оказались за спиной. Юная развратница встала по стойке смирно, красуясь наготой перед отцом.