Письма на воде (СИ)

И поэтому просто стоял неподалёку и смотрел в её окна, освещённые засыпающим солнцем.
 
Знала бы ты, Су, как часто в те дни я приходил к тебе! Как сильно хотел увидеть твои глаза!
Но я боялся потревожить и напугать тебя.
Стоял, смотрел и думал о тебе.
Думала ли ты обо мне, Су? И как думала? С добром или той самой непонятной печалью, омрачавшей мои мысли?
Быть может, в этот момент ты как раз готовилась ко сну. А может, с интересом склонилась над книгой о травах или увлечённо колдовала над ступкой с засушенными цветочными лепестками, перетирая их в порошок?
Я улыбался, представляя твоё сосредоточенное лицо: как ты хмуришься, разбирая записи в книге, как закусываешь губу, сжимая в ладошке каменный пестик…
Я представлял твои глаза, обращённые на меня с заботой и теплом, которого мне отчаянно не хватало, по которому я так скучал! Ведь несмотря на то, что ты стала моей личной придворной дамой, ты по-прежнему сторонилась меня, отмалчивалась и не поднимала взгляд, когда я обращался к тебе. Ты всё так же закрашивала по утрам мой шрам, но всё это теперь происходило быстро, в неуютной тишине, от которой мне было не по себе. И я тосковал по тому самому первому дню, по ритуалу дождя, когда ты скрывала мой шрам и мы говорили с тобой настолько просто и доверительно, что у меня щемило в груди от переполнявших меня чувств.
Помнишь, как однажды, не выдержав молчания, я попробовал заговорить с тобой, выяснить, в чём же причина твоего отчуждения и куда пропала та девчонка, что всё время спорила со мной и давала мне наставления. Я помню. Прекрасно помню, как и твой ответ, ошеломивший меня:
– Раньше я была неразумной. Впредь буду осторожнее.
Я смотрел в твои окна, вспоминая тот разговор, и в который раз пытался разгадать смысл твоих слов. Ты была неразумной? В чём? В том, что тепло относилась ко мне, помогала и поддерживала меня? В чём именно неосторожной ты была?
Эти вопросы мучили меня, я терялся в догадках и изводил себя предположениями.
Что же я сделал не так? Чем смог тебя напугать? Как обидел?
Я приносил тебе полевые цветы. И я никогда не забуду самый первый букет, который я собрал для тебя на лугу после дождей. Я не решился отдать его тебе и просто оставил на веранде у твоей двери. Твою растерянную улыбку в тот момент, когда ты взяла его в руки, я тоже никогда не забуду, Су. Я заставляю себя верить, что ты думала обо мне, хотя и знаю, что это было не так.
Я и теперь часто отправляюсь в те луга, где собирал их для тебя, моя Су, или прихожу сюда, к озеру, когда цветут лотосы.
Прихожу, чтобы дышать тобой…
***
Ван Со едва не падал, его спасала только деревянная опора веранды, за которую он хватался, как обречённый – за последнюю надежду.
Его плечи вздрагивали, но слёз не было: все они сгорали внутри, а горло раздирал комок разочарования и горечи.
– Глупец, чего же ты ожидал? – шептал он, слепо глядя себе под ноги и морщась от отвращения к самому себе.
Он сам виноват, что согласился пойти на семейный ужин к королеве Ю, просто опешив от изумления, когда Ван Чжон сообщил ему о приглашении матери. Они были там все, все три родных брата: Ё, Чжон и он. И их матушка, которая любезно разговаривала с ним, просила забыть прежние обиды, угощала его лучшими кусочками мяса и смотрела так ласково, что Ван Со… поверил ей. Ведь ему так этого хотелось – поверить в то, что мать приняла его, что этот семейный ужин с братьями – настоящий, что наконец-то погас ещё один очаг боли в его душе…
Он верил ровно до того момента, как Ё заговорил о Ван Му. Заговорил так, что сразу стало понятно: весь этот ужин, всё это представление было устроено лишь для того, чтобы заставить Ван Со убить наследного принца – человека, который доверял ему свою жизнь, которому он присягнул на верность, которого был готов защищать до последнего своего вздоха.
И кто просил его об этом! Родная мать!
Ван Со хрипло застонал, стоило ему вспомнить, как помертвело лицо королевы Ю, как заледенели её прекрасные глаза, когда он спокойно высказал всё, что он думает об очередной её попытке посадить на трон Ван Ё, и покинул её гостиную.
 
Он справился с собой и сумел не показать, насколько сильно его задело её притворство и лицемерие, ударившее по самому уязвимому – его глупой и бессмысленной надежде на материнскую любовь. Но сейчас, оставшись один, корчился от мучительной боли в груди. Как бы ему хотелось разрыдаться, чтобы стало легче, пусть так, по-детски, но хоть немного легче!
А слёзы не шли: в душе его зияла пустота, и не было ничего, что смогло бы заполнить её, кроме… Хэ Су.
Ван Со и сам не заметил, как оказался возле её ханока. В окнах горел тёплый свет, но принц вновь не решился войти.
Просто стоял и смотрел.
До тех пор, пока не открылась дверь и на веранде не показалась та, кого он так ждал и так хотел увидеть.
Хэ Су с фонарём в руке спускалась к озеру, то и дело спотыкаясь в темноте и вздрагивая от любого шороха. На берегу она опустила светильник в траву и выпрямилась, прижав руки к груди, и тяжело, надсадно дыша.
Ван Со не выдержал и, приблизившись к ней, тихо позвал по имени.
И вновь Хэ Су отшвырнуло прочь от него нечто необъяснимое, а глаза расширились от ужаса. Но принц больше не мог не видеть её, не касаться её, тем более сейчас. Он так давно мечтал её обнять! Мечтал пить её дыхание, как тёплый летний дождь, мечтал ощутить кончиками пальцев шёлк её волос, а губами – её тонкую фарфоровую кожу…
Ведь она сама однажды сказала, что нужно слушать своё сердце, поступать так, как считаешь нужным, и жить так, как хочешь. Не так ли он старался жить? А хотел он в этой жизни только одного – её. И пусть бы у него отняли всё, все его радости, только бы у него осталась Хэ Су и он с полным правом мог назвать её своей.
Он очень изменился, он менялся каждый день ради неё, но она не принимала его. И в чём была причина, что он делал не так, он не мог понять и изводил себя вопросами, на которые никто не мог ему ответить.
Вот и сейчас Ван Со бросился к ней, как к единственному утешению, притянул ближе, крепко обвивая руками, цепляясь за неё, словно она одна могла вытащить его из той бездны отчаяния, в которую он падал.
Да так оно и было на самом деле.
А Хэ Су окаменела в его руках и сбивчиво прошептала, давясь испугом:
– Прошу вас, отпустите меня.
– Только миг, – выдохнул он, сильнее прижимая её к себе. – Побудь со мной. Мне так плохо…
Но она рванулась из его объятий и отшатнулась в сторону:
– Я не хочу! Я боюсь вас, Ваше Высочество!
Пустота ширилась, стремительно поднимаясь из груди и заполняя его разум, вытесняя оттуда все мысли и чувства. Он смотрел на трясущиеся от страха губы Хэ Су, не в силах осознать, что она сказала.
Она его – что?
– Но ты же говорила, что не боишься меня…
Язык не слушался его, а сознание поглотила тьма.
– Я думала, что смогу изменить мир, – покачала головой Хэ Су. – Но ошибалась. В конце… вы всё разрушите!
Её прерывающийся от слёз голос взлетел до крика.
– Уйдите, оставьте меня! – умоляла она, а Ван Со вновь сковало жутким холодом безысходности, и стало страшно, так страшно…
Что она такое говорит?
Она что, гонит его? Гонит прочь? За что?
– Только не ты! – воскликнул он, не веря ей, отказываясь верить. – Не отталкивай меня. Не проси уйти. Не говори, что я животное и приношу только несчастья. Не поступай так со мной! – принц не говорил – стонал, подойдя к Хэ Су и схватив её за плечи в попытке удержать. – Ведь ты одна на моей стороне! Ты – мой человек! Ты принадлежишь мне! Ты моя!
Но Хэ Су закрылась от него, как цветок на закате. Плакала. Терпела. Смотрела затравленно. И отталкивала от себя всем своим существом.
– Я не ваша, Ваше Высочество, – всхлипнула она.
Ты моя! – надрывалась в крике его душа, а внутри вместо холода теперь всё пылало яростным пламенем, доводя Ван Со до безумия.
Этого не может быть!