Письма на воде (СИ)

К началу ручья дойду дорогой прямой,
Присяду, смотрю, как встают облака над горой{?}[1. Отрывок из стихотворения «Дом в горах Чжуннань» (пер. А. Штейнберга).].
 
Ван Вэй{?}[2. Ван Вэй (701–761) – китайский поэт, живописец, каллиграф.]
Чхве Чжи Мон появился, как всегда, бесшумно и долго стоял за кустами гибискуса, глядя на Кванджона, четвёртого правителя Корё.
Тот уже который час сидел в лодке у берега. Издалека его можно было принять за спящего, но звездочёт ясно видел, как император неотрывно смотрит на воду и тонким концом веточки сакуры водит по неспокойной поверхности. Его тёмная фигура с напряжённо прямой спиной и жёсткий профиль бесстрастного лица были абсолютно неподвижны, лишь рука скользила так, словно утешала озёрную рябь, подёрнутую вуалью утреннего тумана.
Посторонний решил бы, что перед ним мечтатель, ищущий в уединении вдохновение и покой. Но чужих людей во дворце не встречалось. А Чжи Мон посторонним не был. И ему было прекрасно известно, что императора окутывают отнюдь не расслабленность и светлые грёзы, а неизбывная, выгрызающая душу скорбь, холодные волны которой звездочёт ощущал всей кожей даже на расстоянии.
Подумав об этом, он вздрогнул и на миг закрыл глаза, переводя дыхание. Как же Кванджон может всё это выносить?
Только Чжи Мон знал, почему правитель Корё бывает здесь так часто.
Император не наслаждался рассветной тишиной. Не радовался утру. Не отдыхал от дворцовой суеты и забот. Он приходил сюда не за этим.
Взгляд звездочёта переместился с тёмной фигуры на воду, мягкую глянцевую поверхность которой вспарывала вишнёвая ветка. На его обычно невозмутимом лице появилось выражение внимательной заинтересованности.
Когда Кванджон выпрямился и шагнул на берег, Чжи Мон неслышно отступил в тень. Император медленно прошёл мимо в сторону дворца, ломая дрожащими пальцами ненужную ветку. Полы его одеяния, шурша, задели куст, за которым затаился звездочёт. Но даже если бы Чжи Мон и не скрывался, сейчас император его не заметил бы: перед его затуманенным взором стоял один-единственный человек, и это был не придворный астроном.
Тягучая, изматывающая тоска превратила лицо Кванджона в неподвижную маску. Как только он вернётся во дворец, её сменит другая – маска отчуждения и холодности. А дорожки слёз, которые поблёскивали сейчас на щеках императора, и вовсе никто никогда не увидит.
Кроме Чжи Мона.
Через пару минут звездочёт спустился к берегу. Он стоял на влажной от росы траве рядом с покачивающейся лодкой, пристально рассматривая воду возле борта, и взгляд его при этом скользил по поверхности, как будто Чжи Мон что-то читал.
 
Я больше не могу.
Я не могу так больше, Су!
Не могу жить, не слыша тебя, не видя твою тихую лунную улыбку, не чувствуя в ладони прохладу твоих пальцев.
Время без тебя тянется мучительно медленно и бесконечно. Не проходит ни дня, чтобы я не думал о тебе, ни одной ночи, когда бы ты мне не снилась, моя Су. И я готов выть от беспомощности, стоит мне только проснуться и с горечью осознать, что это был только сон: твои руки, твой смех, твой запах…
Как же я смог отпустить тебя? Как же ты смогла уйти?
Каждый день я прихожу сюда, чтобы вспоминать. Потому что только это и заставляет меня дышать. Я говорю с тобой, как если бы ты стояла рядом и держала меня за руку, смотрела на меня и улыбалась. И тогда мне становится легче. Если я не буду говорить с тобой, если не буду вспоминать, то просто сойду с ума. А вспоминая, буду корчиться от боли и слёз. Но иначе – никак.
Я бы писал тебе, когда бы не боялся, что эти письма увидят чужие глаза. У нас с тобой был один на двоих почерк, помнишь? Сейчас я понимаю почему.
Я бы писал тебе… Но я ни на миг не забываю о том, что нахожусь во дворце. И ни на мгновение не перестаю ощущать, что тебя здесь нет…
Поэтому я решил писать тебе на воде. Так я смогу не опасаться, что кто-то услышит, прочтёт и вновь прикоснётся к тебе даже в мыслях. А на это имею право только я.
Лето подходит к концу. И моё время тоже. Но я жалею не об этом, а о другом. О многом другом, что случилось и чего не было. Мне мучительно думать, как мало мы с тобой были вместе, как мало говорили. Не слишком ли поздно я очнулся? Не слишком ли поздно решил рассказать тебе обо всём?
 
Я не знаю. Я знаю только, что ты была моей. И остаёшься в моей жизни до сих пор – тёплым дождём, медовыми сладостями, мягким смехом маленькой девочки с твоими глазами и серебряным украшением в волосах.
Моим дыханием. Моим сердцебиением. Моей болью. Просто – моей…
 
Порыв ветра разорвал тонкую пелену тумана и качнул пустую лодку.
Чжи Мон поднял голову и, подставляя лицо мягким лучам восходящего солнца, едва заметно кивнул с печальным удовлетворением.
Да.
Всё так.
Всё так, как и должно быть.
Никому не дано обмануть судьбу. Её нельзя изменить по своему желанию. Только если умереть и снова возродиться.
 
Я буду писать тебе, слышишь?
И где бы ты ни была сейчас, я верю: ты прочтёшь и простишь меня. И однажды вернёшься ко мне в одном из тысяч миров, в одной из тысяч жизней…
Комментарий к Пролог. Ветка сакуры
 
========== Часть I. Алые сердца Корё – 1. Волчья луна ==========
 
Комментарий к Часть I. Алые сердца Корё – 1. Волчья луна
Иллюстрация к главе: https://yadi.sk/i/bJIIvD1rAvI80A.
Автор – Проигравший спор ♡
Настроение: Heo Sang Eun – The Prince (Moon Lovers: Scarlet Heart Ryeo – SCORE)
 
Был сослан на десять тысяч смертей,
Но всё ж возвращаюсь домой{?}[Отрывок из стихотворения «Под дождём гляжу на гору Цзюншань из беседки Юэян» (по книге С. А. Танцуры «Время цикад: Древневосточная поэзия»).].
 
Хуан Тин-цзянь{?}[Хуан Тин-цзянь (1045–1105) – китайский поэт, каллиграф, государственный деятель.]
Привал был недолгим.
Пока всадники, давая отдых лошадям, подкреплялись сами, сидя тесным кругом на поросших жёсткой травой и мхом валунах, Ван Со стоял в стороне, нетерпеливо постукивая себя по бедру навершием меча.
Он никогда и ни с кем не разделял трапезу, если только этого не требовали проклятые правила приличия и отказаться не представлялось возможным. Но подобные церемонии в его приёмной семье Кан случались редко, а сейчас ему было и вовсе наплевать на тех, кто буравил его спину настороженными взглядами, полными страха и неприязни.
Как вообще можно делить пищу с теми, кто ненавидит тебя и желает твоей смерти?
Четвёртый принц государства Корё спешил вернуться в столицу. Днём ранее ему доставили послание от короля, в котором тот требовал его присутствия на церемонии очищения наследного принца от злых духов. Письмо было кратким и сухим. Ван Со горько усмехнулся, подумав о том, что правитель Тхэджо Ван Гон, как всегда, был настолько занят государственными делами, что не мог потратить лишнюю минуту на несколько добрых слов для сына. Однако в послании обнаружилась записка от придворного звездочёта Чхве Чжи Мона, который более пространно и мягко, но не менее настоятельно просил принца вернуться в Сонгак{?}[Сонгак (Сонак) – столица древнего государства Корё, современный г. Кэсон на юге КНДР.] именно сегодня, и желательно до рассвета.
Ван Со посмотрел на пепельно-жёлтый диск солнца в зените и вновь усмехнулся: звездочёт будет недоволен, какой бы ни была таинственная причина его просьбы.
Они опоздали. Лошадь одного из сопровождавших его воинов на полпути поранила ногу, и ехать им пришлось медленнее, так как замены не нашлось. А тут ещё этот привал…
Сам Ван Со ограничился парой глотков воды и, как только его спутники начали подниматься с нагретых солнцем камней, вскочил в седло, подстёгивая коня.
Пусть догоняют, если хотят. И если смогут. Он и без того достаточно терпел их, всех их – чужих ему людей из враждебного клана, якобы взявших его на воспитание, а на самом деле державших его заложником хрупкого мира с королём Тхэджо. Будь на то его воля, Ван Со перерезал бы их всех прямо здесь, на дороге, подтвердив тем самым жуткие слухи о нём по всему Корё. Но он давил в себе это звериное желание ради достижения своей цели.