Пятнадцать ножевых. Том 5 (СИ)

  
Глава 14
 
Игорь Михайлов обещание сдержал, и про местные гешефты правду рассказал. Большинству простых смертных этот путь недоступен. Вернее, на месте доступно как раз многим, а вот вывезти богатства на родину — не особо. Потому что срочников шерстят как зеков, и тащат они большей частью мелочевку, не стоящую внимания. Прапорщики в куче с младшими офицерами от солдат и сержантов ушли недалеко. Но тоже не в промышленных масштабах. Хорошо устраиваются только те, кто может миновать границу не в общем порядке. А именно — летуны. У грамотного летчика в машине миллион мест, где можно что-то заныкать. А в транспортнике и вовсе всё ограничивается только фантазией.
Вот только летуны прямого доступа к боевым трофеям не имеют. Служба у них такая, что до богатства всегда хотя бы пара десятков метров остается. По вертикали. Зато простой секретчик, который знает и наземных, и воздушных ребят, может сделать всем хорошо.
В Союзе сейчас пользуются неимоверным спросом электронные часы на семь мелодий. Фуфло полное, конечно, но кого это волнует, пока эту дрянь покупают? С рейдов часы приносили десятками. Брал их Игорь в любом состоянии — десятка за поломанные, тридцатка за целые. А денежки водились, потому что преферансисты имелись не только в нашей палате, но и в штабе батальона. Начсвязи и начфин пулю были готовы писать в любое время суток. И вист у них до тридцати копеек доходил. Впрочем, партнеры по месту службы были классом повыше, но зато у начфина всегда можно было одолжиться. Из кассы, да.
Часы относили местному умельцу, который менял стекла, батарейки, полировал браслеты и корпуса. Проводил предпродажную подготовку за очень смешные деньги. Для справки — в Союзе часы с музыкой шли от полутора сотен. Короче, парень смог уже переправить товару не только на машину, но и на кооперативную квартиру. И даже выслал на родину парочку новых магнитол “Шарп-777”, для чего пришлось выгрести весь стратегический запас — швейцарские “Омегу” и “Таг”, а также мониста из золотых монет. Может, там и были редкости какие, но как-то не нашелся рядом нумизмат, и сдал он их как лом.
Короче, я узнал, что в гробах контрабанду таскают. Но, во-первых, не очень часто, а во-вторых, не с покойниками. Просто пустой ящик. А уж способов заставить проверяющего правильно эти самые гробы посчитать, много. Везде люди служат. В конце концов, это не оружие, не наркота, и не лекарства, украденные у своих. Да и прав был тот древний римлянин, который говорил, что “ворюга мне милей, чем кровопийца”.
Спросить бы насчет ребят с холодными руками и чистой головой — не крышуют ли они такое замечательное дело? Не может такого быть, чтобы вот такая штука происходила, а чекисты мимо проходили. Но кто такие вопросы напрямую задает? Я точно не рискнул.
Кстати, насчет судьбы Павлика Тимофеева. Она была решена быстро и эффективно. Не прошло и суток с момента выявления факта продажи населению опасной для жизни отравы, как “специалиста по чего бы стибрить” взяли под белы руки и откомандировали на дальний блок-пост в горах. Хорошее место, чтобы подумать о смысле жизни. Никаких тебе внешних помех, мешающих сосредоточиться, всё необходимое доставляют вертушкой. И ты такой просветляешься и просветляешься, до самого конца контракта. Восходы, закаты…
Подробности мы узнали, как это водится, от вездесущего Коростелева. Парню явно пора делать карьеру шпиона. Или журналиста. Сбор информации на ровном месте — его конек.
* * *
Письма домой я писал и отправлял. Хорошо бы, конечно, делать это с помощью авиапочты, как учил Михайлов, но этот способ явно не для госпиталя. А у себя в Кандагаре обязательно испробую. Не может такого быть, чтобы доктору навстречу не пошли. А пока я пребывал в состоянии жителя средних веков, для которого новости, дошедшие спустя пару месяцев — норма жизни.
Выписку я ждал через неделю. Покажет волшебный анализ отсутствие проклятой сальмонеллы — и прощайте, королевские конюшни! Вроде тут и спокойно, как это может быть в больнице, где каждый день кого-то оперируют, реанимируют, а временами и хоронят даже. Но мне такие обстоятельства не помеха, как живущему у железной дороги проходящие мимо поезда не препятствуют сну.
 
А вот человеческая глупость — очень даже. Началось всё с мелкого и ничего не говорящего стороннему наблюдателю события. Внезапно понедельничным утром в нашу палату зашла старшая медсестра отделения, Майя Андреевна. Не одна, в сопровождении дежурной, Клавочки. Они почему-то посмотрели на меня, после чего старшая коротко выплюнула ноту “Ля”, в стандартной частоте камертона, четыреста сорок герц, и удалилась. Музыкальный ликбез продолжился снаружи. Наш человек во внешнем мире, Коростелев, сунул было свой любопытный нос в форме картошки, но толком ничего не узнал. Чехвостили пятничную смену, за раздолбайство и думание исключительно посредством жопы. Обвинения неспецифичные, и могут говорить о чем угодно. Но меня взгляд мелкого начальства почему-то встревожил. Что они там, анализ перепутали? У меня вдруг нашлось то, чего быть не должно? Пропустили какое-то обследование и теперь из-за этого сдвигается выписка? Дали не то лекарство?
На каждую гипотезу я отвечал себе “нет”. Анализы я сдал все, медикаменты не путали. Не такая уж сложная болезнь, этот брюшной тиф. За месяц с копейками я стал специалистом в своей патологии, и ходовые случаи смогу вести самостоятельно. Что-то другое стряслось. Хреновое. Противный червячок сомнений всё зудел, не давая покоя. Минут через десять я нехотя закончил партию в “козла”, и, извинившись, заявил смену игрока.
Пошел я сразу к заведующему. Если косяк случился, он должен знать. Мимо него пройти не может, начальник обязан быть в курсе, хотя бы для того, чтобы знать направление удара и возможность минимизировать потери для себя и подчиненных.
Майор Сергеев был занят. Мне даже спрашивать не пришлось — особенности архитектуры нашего отделения факт обхода не скрывают. Вот сейчас они смотрели свежую порцию вновь поступивших. Мешать не стоит, пока вроде ничего остро критичного не произошло, можно и подождать немного. Но и возвращаться в палату не стал, так и остался торчать у двери, будто меня как самого молодого на шухер поставили.
И не напрасно ждал, заведующий, увидев меня издалека, сам позвал:
— Панов! Андрей Николаевич! Зайдите ко мне, пожалуйста!
И опять эта несвойственная военным и начальникам вежливость. И если в прошлый раз генеральская случилась почти нейтральной, даже с уклоном в положительную, то теперь я почему-то ничего хорошего не ждал. Не было предпосылок. Вот этот утренний визит, похожий на попытку убедиться, что я на месте и со мной ничего не случилось. А должно было? Что же, сейчас просветят, надеюсь.
Майор медицинской службы Сергеев прибыл сюда поднимать целину из Питера, из самого сердца отечественного военного здравоохранения — Военно-медицинской академии имени великого врача Сергея Мироновича Кирова. ВМА вообще сильно потрепали в самом начале войны — сюда высадили целый десант специалистов. Но южный колорит академическую жилку не выбил, и Тимофей Станиславович являл миру легкую вальяжность пополам с утомленностью рутиной, которую вот так сразу и не изобразишь, приходится полировать годами общения со студентами. А так — мужик хороший, я от него ничего плохого не видел. И работу в этом бесконечном дурдоме смог наладить очень правильно, до той степени, что его вмешательство уже почти и не требуется. Мы с ним как-то даже пообщались по поводу хеликобактер, и он меня признал за своего. Увидел, что я не хлопчик с золотой ложкой во рту, которого паровозом в науку тащат, а сам всё делал. Зауважал.
— Присаживайтесь, Андрей Николаевич, — кивнул он на стул в своем маленьком кабинетике. Может, со временем тут расширится всё, а пока здесь занят каждый клочок свободной площади. Я втиснулся между стеллажом с историями болезни и столом, и молча уставился на заведующего.
— Слушаю, Тимофей Станиславович, — подтолкнул я беседу. Боже, чем думали его родители, когда давали такой зубодробительное имя-отчество? Скороговорка какая-то получается, честное слово.