Пятнадцать ножевых. Том 5 (СИ)
— Где мы тут тебе казан добудем? — я пощелкал затвором винтовки. Работает. Приложился. Эх, к ней бы еще оптический прицел… Наша огневая мощь сразу возрастет. Но тяжелая, зараза! — Ты кстати, из корейцев? Фамилия специфическая.
— Из московских корейцев, — девушка поправила прядь над ухом, несмело улыбнулась. — Отец из корейского колхоза «Политотдел» Узбекской ССР. Там вырастили самую высокую в Союзе кукурузу — шесть метров — и Хрущев сказал, передовиков — взять на учебу в Тимирязевскую академию. В институте отец встретил маму. Ну и… Извини, я какую-то ерунду несу. Про кукурузу, Хрущева…
— Все нормально. Это от нервов. Так мама у тебя русская?
— Да. Я полукровка.
Я присмотрелся к Ким. От азиатов — только раскосые глаза. И черные, шелковистые волосы волной. Лоб высокий, кожа белая, чистая.
Я посмотрел в небо. Солнце уже садилось — только краешек диска был виден, ощутимо похолодало. Идти дальше или ночевать? Подошли Тихонов, Фурцева и Дегтярева. В два захода они перетащили к нам все оружие, духовские припасы.
Эх, сейчас бы, несмотря на усталость, подвесить носилки между ишаками, да рвануть к дороге! Часа за три дошли бы, сто процентов! Да только вот проблема — электрики, сволочи, не обеспечили освещение по пути следования. И у духов ни одного прибора ночного видения не нашлось почему-то. Написать, что ли, претензию их командованию, чтобы на будущее обязательно как минимум один на отряд давали?
Не удастся нам сейчас даже километр пройти. Мы и днем спотыкались, а в темноте ноги все поломают. Придется здесь и ночевать. Есть ли опасность, что ушедшие вернутся отомстить? Как бы не так. У них на руках раненый, как минимум один. И эволюция так и не смогла вывести ни одного афганца, видящего в темноте. Это только в кино всякие рэмбы бегают ночью по горам и радуются жизни. Значит, поесть, согреться, и с восходом солнца — в путь.
Арашев молча лежал, закрыв глаза. Уснул, что ли? Я подошел поближе. Свежая повязка белела в сумерках. Надо побыстрее костер развести.
* * *Ужинали сухпаем и зеленым чаем, заваренным в душманском котелке. Я старался не думать, в каких условиях посудина хранилась до попадания к нам. По крайней мере, она подверглась термической обработке, воду кипятили. Как-то один мой приятель пошел в поход. Короче, воду они просрали, и решили набрать из ручейка. Вроде как органолептически она подозрений не вызывала. То есть, на вкус и запах, а также внешне, ничем особых опасений не было. Вскипятили, заварили чайку, вот прямо как мы сейчас. А потом знакомому зачем-то захотелось обследовать окрестности и подумать о глобальных вопросах. Взял он туалетную бумагу и пошел вверх по течению ручья. Метров через двадцать увидел, что истоки водная артерия берет в старой свалке, которую они не заметили за густым кустарником. И никто из участников похода не обосрался, светиться в темноте не начал, и от цирроза печени через месяц не скончался. Поэтому я верю в целебные свойства огня.
Дровишек было не густо. На пионерский костер до небес не хватало. Вот только на чаек, да погреться немного. Презрев брезгливость, раздал всем найденные у душманов накидки из верблюжьей шерсти, похожие на наши деревенские домотканые половички. Пахли они чем-то сильно неродным, но холод тоже не тетка. Выделил майору парочку дополнительных, ему, как говорилось в старом медицинском анекдоте, хуже чем остальным. Не бог весть что, но на безрыбье, как известно…
Разделил всех на смены, по два часа. Первой так и оставили Ким. Второй — Тихонов, потом — взял я , ну Дегтярева остаток. А Фурцеву, как покалеченную, пожалели.
Я первых две смены спал вполглаза, то и дело вскакивал, прислушивался к ночным шумам. Так свою вахту я стоял сильно вареный. Сесть боялся, сморило бы. Хорош бы я был, задрыхнув на посту. Оно бы, конечно, посмотреть на красоты звездного неба и порадоваться единению с природой, но ни хрена такого не получилось: небо заволокло тучами, и темень была библейская. Это же вроде одна из казней египетских? А у меня, значит, афганская.
Тупой я, конечно. Я ведь даже не знаю, на сколько меня сюда официально запихнуть можно. Не спросил ни у кого, обмундирование получил — и вперед. Долго ли служат пиджаки? Полтора года? Два? Где это надо спросить? В строевой части? Блин, тащил же срочку, вроде помнить что-то должен, а в голове осталось, оказывается, только подшивание подворотничков и наматывание портянок.
* * *И снится мне не рокот космодрома… И снится мне не эта тишина… А снятся мне ковры, ковры у дома…
— Я тебе точно говорю. Берешь на канадгарском базаре персидские ковры, по 100 рублей чеками. А тут сдаем по 500 минимум.
Глаза у Давида горели, он размахивал руками, тыкал пальцем в один ковер, в другой. Мы почему-то были как раз на том самом базаре, куда меня «сватал» абхаз, разглядывали продукцию местной текстильной промышленности. Все продавцы бодро говорили по-русски, легко давали скидки.
— Вон тот! Берем вон тот
Мы дошли до лавки с огромным ковром на стене. Метра три на три!
— Это шелк и вата! — Давид профессионально потрогал ткань.
Его необычный рисунок изображал сад, разбитый на четыре части, и в центре каждой находится огромный куст с красными, белыми, желтыми и зелеными цветами. Вокруг куста расположены другие растения и животные — павлины, олени, зайцы и львы. По периметру сада находятся бордюры, украшенные геометрическими фигурами и арабскими надписями.
— Продашь Суслову за десять тысяч! Два Жигуленка купим на него!
— Суслов умер.
— Сам ты умер. Это специально объявили, чтобы Андропов и Щелоков не выжидали, а вцепились друг в друга поскорее. Пока они ослабленные зализывают раны, бац, объявляют, что Михал Андреич живее всех живых, просто отдыхал на водах.
— Ты какую-то ерунду несешь. Но ковер красивый, давай купим. Только как мы его повезем?
— Да… огромный. Человека можно завернуть. Или двух.
Я почему то начинаю спорить, продавец предлагает попробовать. Ковер снимают, кладут на землю, я ложусь сверху. Меня заматывают. Повернуться не могу, кручусь так, сяк.
— Панов!
— Грх…
— Лейтенант!
Меня трясут за плечо, я открываю глаза. Все тело затекло, спиной я прижат к камню, а хм… спереди ко мне притулилась Женя Ким. Попкой уперлась мне в пах, мои руки обнимают ее за талию. Охренеть два раза…
— Андрей, вставай, рассвет скоро!
За плечо меня дергала улыбающаяся Дегтярева. Блиин… Теперь трепу будет, когда попадем в медроту. Точнее, если попадем.
— У нас ничего не было! — тихим шёпотом отмазался я.
— Да знаю я, все спали как убитые.
Я расцепил руки, с трудом сел. Женя счастливо почмокала губами, вздохнула. На зубах скрипел песок, краешек красного солнца вылез из-за горизонта. Черт, как же я с медсестрой оказался в объятиях рядом? Засыпали же вокруг остатков костра в ямке каждый сам по себе?
— Поднимай остальных, — я встал на подрагивающих ногах, покачнулся. Тело болело. Нет, не так. Тело БОЛЕЛО. Как будто великан лупил меня весь вчерашний день громадной палкой. По спине, по груди…
— Какая все-таки пустыня утром красивая, — Тоня приложила ладонь козырьком ко лбу. — Вот бы сфотографировать!
— Что-то ты не о том думаешь, — я покопался в своей сумке. Разумеется, там не было ни зубной щетки, ни мыла. Никто же не предполагал экстремальный вояж по пустыням Афганистана в составе тургруппы.
Завтракали сухпаем. Не супер, конечно, но какой-то кирпич в желудке образовался. Пошел, посмотрел майора. Держится. На вопрос, не замерз ли, только хмыкнул. Но температура, согласно показаниям биотермометра, выше нормальной. Будем надеяться, субфебрилитет, до тридцати восьми. Кстати, всегда удивлялся, как некоторые мамаши умеют определять у своих киндеров температуру с точностью до десятой доли градуса. Я даже пытаться не буду.
Одна только надежда и греет, что скоро мы выберемся на дорогу и нас кто-то там подберет. Жалко ишаков нагружать выше крыши, но себя еще жальче. А потому мы с кряхтением и матом организовали подвес носилок между двумя животными, прицепили наши трофеи, и с божьей помощью двинулись в нужном направлении. Проклятая гора так и торчала справа от нас, ноги не хотели шевелиться после вчерашнего похода и ночного дубака, но впереди была цель, к которой мы, согласно заветам какого-то шибко грамотного китайца с каждым шагом приближались.