Не суди по оперению

Нет-нет, это невозможно. Слишком поздно. Отступать нельзя. Алекс отпустил руки Максин и отошел в глубину палаты.
На его месте появилась женщина. У зеленых глаз было лицо. Женщина сгорбилась, словно от сильного волнения. В руке она держала бумажный носовой платок. Она вдруг заметила это и быстро сунула его в карман. Женщина смотрела на Максин так пристально, что это могло бы ее шокировать, если бы она не догадалась.
Но она поняла. И невольно подумала, что вот-вот умрет. Она четко уловила, что ее сердце остановилось на несколько секунд. Ну, что ж, если она уйдет сейчас, то, по крайней мере, уйдет счастливой. Она переживала мгновение, о котором мечтала и которого боялась всю жизнь.
Алексу не нужно было никого представлять. Каждая прекрасно знала, кто перед ней.
Первое, что она обнаружила, придя в себя от шока, – что ее дочь старая. Она, конечно, помнила, что Леони исполнится семьдесят пять лет в следующем месяце. Но вид морщин у нее на лбу придавал ей реальный облик, к которому Максин не была готова. Глубокие складки вокруг рта свидетельствовали о ее жизнелюбивом характере. Морщинки вокруг глаз в иной ситуации, должно быть, говорили о том, что она любит посмеяться.
Как и Максин, она была невысокой и стройной. Как и Максин, была одета в застегнутый на все пуговицы кардиган. Как и у Максин, у нее на скулах были веснушки. Как и у Максин, на голове у нее была аккуратная укладка.
Хотя внешнее сходство не было столь очевидным, обе женщины были чем-то очень похожи. Та же невероятная жажда жизни, те же оптимизм и неистребимая сила.
Но Леони походила на отца. Видеть это Максин было и радостно, и тяжело. У нее был его взгляд и его ироничное выражение лица. Она подошла к кровати и собиралась заговорить, но осеклась. Мать поняла, что проявить инициативу нужно ей. Именно она должна сделать первый шаг, но она не понимала, с чего начать. Она всю жизнь искала ответ на этот вопрос, так его и не найдя. Что она может сказать дочери, которую бросила? Просить прощения? Прощения ей не было. Что-то объяснять? Ее поступок ничем не оправдаешь. Она сдалась. Струсила. Она корила себя за это. Она подарила жизнь ребенку, но так и не стала матерью. Именно по этой причине у нее больше не было детей. Она не хотела никем заполнять отсутствие Леони. Страдая, отчасти искупаешь свои ошибки.
Волнение было слишком сильным, и Максин слишком долго его сдерживала. Оно походило на лаву, которая терпеливо копится под землей, чтобы потом неудержимо хлынуть на поверхность. Эмоциям пора было прорваться. Несколько слез засверкали в уголках глаз Максин. А потом они обрушились потоком. Слезы ярости, грусти, отчаяния. Слезы по всему, что было загублено.
– Мне так жаль…
Она не сказала, а простонала это.
Слезы дочери смешивались со слезами матери. Горячие и соленые. Никаких объяснений не требовалось. Не сейчас. Не сразу. Позже. В эту минуту единственное, что было им нужно, это их объятия. Леони не отпускала Максин, словно боясь, как бы она снова не исчезла. Сквозь слезы Максин видела, что Алекс смущенно сидел в стороне. Она догадывалась, что виновником их встречи был он, хотя и не понимала, как он смог это осуществить.
Молодой человек сидел, замерев. Он не хотел оставлять Максин, но чувствовал себя лишним. Однако, когда он вежливо предложил оставить их наедине, Максин отказалась. Она не соглашалась, чтобы он отсутствовал при таком важном для нее событии.
Видя ее бурную реакцию, он подумал, что не надо было звать сюда Леони. Это было слишком рискованно при столь хрупком здоровье Максин. Он ее погубит! Когда он увидел имя и номер телефона, нацарапанные на клочке бумаги из сумки Максин, он сразу догадался. Это была та самая записка Шарля с координатами ее дочери. Тогда Максин решила не звонить ей, чтобы не будоражить ее и не разочаровывать. Одним словом, из страха. А зная, что умирает, не хотела сообщать ей плохую новость.
Алекс понимал, что, действуя таким образом, он шел наперекор желанию Максин. Но он был убежден, что на самом деле ей это было нужно. Ей надо было уйти с миром. Необходимо, чтобы она перед смертью увидела свою дочь. Так же, как это необходимо было для Леони. Иначе бы Максин ушла как малодушный трус. Но вот уж кем-кем, а трусом она не была никогда.
 
Теперь, видя мать и дочь вместе, он точно знал, что поступил правильно, и испытывал счастье оттого, что смог оказать эту последнюю услугу своему другу. Он чувствовал себя обязанным Максин за все, чему она его научила в эти два дня. Своим поступком он возвращал ей маленькую толику своего долга. Он поздравлял сам себя с тем, что обнаружил этот клочок бумажки. Случай иногда правильно распоряжается ходом вещей. Алекс вспомнил фразу Эйнштейна: «Случай – это Бог, который путешествует инкогнито». Про Бога он точно не знал, но Шарль здесь появился наверняка.
  
60
 
Давление немного снизилось. Атмосфера в стерильной больничной палате еще была насыщена переживаниями, но потоки слез остановились. Женщины пребывали в принесшим облегчение оцепенении. Максин нашла в себе мужество объяснить дочери, почему она ее оставила. Удивительно, но чем дольше она говорила, тем легче ей становилось. И тем не менее каждое слово давалось с большим трудом, обнажая, как оказалось, незатянувшиеся раны. Она слышала звук слов, сходивших с ее губ, как будто за нее говорил кто-то другой. Она смотрела со стороны на свою историю. Благодаря такому отстранению она осознала, что не должна брать всю ответственность за эту ошибку на себя одну. Тут было две жертвы, а не одна.
Эта разлука долгое время лежала камнем на сердце Максин. Возможность объясниться с дочерью и попросить у нее прощения принесла ей успокоение.
Леони слушала ее, не прерывая. Она лишь временами кивала головой. Казалось, она странным образом даже обрадовалась, словно рассказ матери соответствовал ее ожиданиям. Максин заметила, что Леони, как и большинство оставленных детей, считала, что это результат ее вины. Что она сильно разочаровала своих родителей и потому они предпочли расстаться с ней навсегда. Этим детям даже не приходило в голову, что они не виновные, а потерпевшие.
Узнав, что отец умер еще до ее рождения, Леони охнула. Но Максин так подробно его обрисовала, что у нее возникло впечатление, будто она знала его лично. Старая дама описала, как они вместе росли, что любили, чему радовались, от чего огорчались, так что отец предстал перед Леони как живой.
Затем Максин рассказала о родах и расставании. О физической боли, которая позже прошла, и о душевных страданиях, не отпускавших ее всю жизнь. Она призналась Леони, что никогда не переставала думать о ней и жалеть, что не может с ней пообщаться. Говорила, что рисовала в своем воображении всю жизнь дочери – ее первый день в школе, ее первую любовь, первый диплом, первый дом, ее первого ребенка…
А Леони поведала, как сложилась ее судьба, Максин и Алексу, внимавшим ей, как дети, которые смотрят в рот сказочнику. Ей пришлось пережить то, что обычно называют неудачным стартом. Мало того что ее забрали у матери, сложные роды и грубое обращение акушерок, принятое в те времена, вызвали осложнения. Дочь словно расплачивалась за ошибки матери. У нее был вывих плеча и не полностью сформировавшиеся легкие. Поэтому она провела несколько месяцев в отделении неонатологии. Однако Леони повезло в несчастии, и ее удочерил лечивший ее врач. У нее было два брата, старший и младший. Ей выпало счастье жить в любящей семье, в доме с садом и псом, верным товарищем по играм.
Тем не менее у нее сохранилось ощущение уязвимости, которое она побеждала благодаря целеустремленности. Она упорно старалась быть лучшей во всяком деле, за которое бралась. Став спортсменкой, она вошла в сборную команду Франции по синхронному плаванию, участвовала в марафонах Парижа и Нью-Йорка.
Детская психологическая травма подтолкнула ее к тому, чтобы учиться на акушерку. Ей нравилось видеть счастливые лица новоиспеченных родителей, которым выносили младенцев. Разумеется, она видела, и как матери отказываются от детей. В таких случаях она считала своим долгом приласкать малышей, дать им побольше человеческого тепла, чтобы они чувствовали, что их любят. Она-то отлично понимала, до чего это важно.