Почувствуй (СИ)

Чем они занимались, нам неизвестно, но почти на полгода наше общение сводилось до редких встреч, в то время, пока парни проводили время вместе, а когда мы виделись, зачастую, даже не понимали тем их разговоров. И вот, однажды, Сеит просто не пришел, а вскоре уехала и его семья, Джан сказал, что они просто переехали, а друг перехотел с нами общаться.
И вот теперь я смотрел на фотографии из странного места, интерьер напоминал чей-то заброшенный гараж, без машин и характерных вещей, а с диванами и столами, оборудованный под место встреч.
Если извлечь самое важное из статьи, то это то, что Джан и Сеит принимали наркотики, последний натворил дел, и семье Бетлюч пришлось избавиться от него, а у моего лучшего друга после этого появились проблемы с психикой и он покончил с собой.
После прочтения я разозлился, смял газету, и швырнул в мусорное ведро, если судить по прошлым вмятинам, то же самое хотела сделать и секретарша.
Наплевав на работу, я выбежал из офиса, кипя от нахлынувшего на меня гнева. Уже в машине набрал номер друга.
— Ты видел статью в газете?
— Какую ещё статью, половина седьмого, — сонно пробурчал в трубку Анри.
— Я так понимаю, ты дома, жди гостей.
— Добро пожаловать, дорогой. Как ты? — Госпожа Дюзийде встретила меня у дверей, я уважительно поцеловал её руки и прошел в квартиру.
— Держусь. Как вы, как Анри?
— Тяжело, но в таких случаях главное жить дальше. Пусть пройдет, сынок.
— Пусть пройдет, — согласился я, проходя вглубь квартиры, минуя библиотеку с редкими экземплярами и гостиную-галерею, все стены которой, завещаны произведениями искусства.
Зашел в отрешенную, идеально чистую, совершенно неуютную, спальню Анри. Темно синие цвета стен всегда напрягали меня, словно давили на голову, ещё сильнее давила антикварная мебель, словно хранящая упоминания о покойных владельцах. В этом и есть её ценность, но меня это смущало, будто я прикасался непосредственно к этим людям, к их жизни, чувствам, телу.
Друг, в растянутой, свободной кофте, и таких же штанах, куда это смотрит госпожа Дюзийде, свесил ноги с кровати, потухшим взглядом взирая на старую фотографию, запечатлевшую нас четверых ещё детьми, она сделана в самом начале нашей дружбы, когда нас с Анри только приняли в «банду» к братьям.
— Хорошие были времена, тогда между нами не было тайн, душевных переживаний. Мы всем делились друг с другом, заступались, если кто-то обижал, — протянул парень, заметив меня, так и не переводя взгляд с фотографии.
— Тогда у нас и проблемы были меньше, можно было смело сказать обо всем, не боясь кого-то загрузить, испугать. Все могли понять друг друга, — пожал плечами, усаживаясь рядом с другом на жесткую, небрежно застеленную синим покрывалом, кровать.
— Нет, Биркан. И тогда нам бывало тяжело находить взаимопонимание, но мы старались. Будучи мальчишками больше прикладывали усилий для поддержания дружбы. А с возрастом перестали. У каждого появились проблемы, свои бесы в голове, и мы просто принимали это, не обращая внимания, а если бы решали вместе, смогли бы многое изменить.
При виде друга злость с меня спала, словно облили ледяной водой, теперь к горлу подступила тоска, почему-то я ощущал её именно в горле, как назойливую, тягостную боль.
Некоторое время мы молчали, теперь уже вместе разглядывая фотографию. И я не видел на ней нас. То есть, я понимал, знал, что вот это я, стою в рваной майке, потому что, залезая на дерево, зацепился за сучок, а вон те мальчики, с улыбающимися лицами, немного заляпанными углем, ведь в этот день Бетлюч взяли нас на природу, где жарили на костре мясо, а мы активно помогали и испачкались, мои друзья, но это уже были не мы.
Мы давно перестали быть счастливыми мальчишками, настоящими друзьями, больше не делились переживаниями, не помогали друг другу. Да, мы разговаривали, чем-то делились, но самым малым, тем, что не тянуло наши души в поисках поддержки.
— Помнишь этот день? Это была наша первая совместная поездка на природу, тетушка Бехидже была просто героиней, взять на отдых четырех мальчишек.
 
— И мы оправдали её худшие надежды, — хмыкнул я, возвращаясь в тот солнечный день, в конце которого, к всеобщему удивлению, начался ужасный ливень. — Лазали по деревьям, ворошили палками костер, рисовали на земле углями, потом доставали девчонок. Хотя уже и не помню, кто там был, и что мы делали.
— Сурия. Её привезла тетя, они дружили с госпожой Бехидже. Ещё были две дочери этой женщины. Озгюр в тот же день влюбился в Сурию. И по сей день за ней ходит.
— Ужасно, ведь её любви так и не нашел, хотя самому стоило забыть её.
— Она до сих пор не позвонила ему, и на похороны не приехала. Он совсем на себя не похож, Биркан. И даже не из-за неё. Вчера я был с ним весь день, и так не вытянул из него и слова. Он молча сидел рядом, смотрел в окно, и почти не шевелился. Это ведь Озгюр, он никогда не умел молчать.
— Ещё и я бросил его, — вздохнул я, устало пряча глаза в ладонях.
— Тебе тяжело.
— А кому легко? У Озгюра умер брат, родной человек, нам он был другом, но ему был всем. Они родились в один день, всегда были рядом, хоть и ругались постоянно, но не переходили грань, защищали друг друга. А я просто бросил друга в тяжелый момент.
— В последнее время у вас были тяжелые отношения. И не скрывай этого, хоть что-то будем говорить друг другу.
— Да, и я жалею об этом больше всего на свете. Злился на него, выяснял отношения, в какой-то момент мы чуть не подрались. Я никогда не смогу простить этого себе. За то, что не понял, не обратил внимания, думал только о себе, на всех наплевал, ни о чьих чувствах не думал.
— Биркан, не вини себя. Мы никогда не знаем, какие слова скажем последними. Какой поступок совершим. Джан всегда знал, что мы любим его, и сейчас хотел бы, чтобы мы исправили свои ошибки. Вновь стали лучшими друзьями, а не приятелями.
— Ты прав, и знаешь, какое у нас теперь дело? Вернуть Озгюра к жизни, а сделаем мы это путем возвращения доброго имени нашего друга, — далее я кратко описал статью, фотографии не показал, так как газета была выброшена, а новую я покупать не собирался.
— Думаешь, это старые фотографии или они продолжали общаться? — Спросил Анри, от всей этой истории он тоже взбодрился, словно в нём загорелся огонь мести.
— Джан плохо реагировал на любые упоминания о нём, не могу поверить, чтобы они общались в недавнее время.
— Слушай, мы можем размышлять сколько угодно, но в первую очередь нужно узнать, кто решил ворошить это дело, и кто предоставил фотографии.
— И это мы сможем узнать в редакции, у автора в любом случае был информатор, на пустом месте не возникнет такая мысль.
— Или же он имеет к этому какое-то отношение. Хорошо, кто из нас поедет в редакцию?
— Лучше поехать мне, тогда точно буду знать все детали, — предложил я, точно зная, что буду полностью контролировать это дело.
— А ещё распугаешь все сведения. Нужно действовать осторожно, иначе упустим эту нить. Ты сейчас слишком зол, поеду я, а ты езжай к Озгюру, это должно поставить его на ноги.
Так мы и сделали. К моему удивлению, друг был уже знаком со статьей, и этот гнев заставил отмереть ото сна, к моменту моего приезда, парень жег газету во внутреннем дворе, где не так давно мы отмечали помолвку.
Увидев меня, он выругался, не на меня, а своих будущих коллег, мою идею с восстановлением доброго имени брата он воспринял положительно, сказав, что нужно заниматься всем вместе. Сам же Озгюр собирался отыскать сведения по своим связям.
Мы немного поговорили, друг впервые за долгое время рассказал всё, что чувствует, и я ответил ему тем же, нам давно не хватало этого, на некоторое время мы даже воспрянули духом.
Время близилось к обеду, нужно было возвращаться в фирму, оставив Озгюра наедине с его хаотичными размышлениями о продолжении нашего дела, я, успевший в дороге вернуться к тяжким мыслям, приехал туда, откуда утром сбежал.