Почувствуй (СИ)

Меня волновали думы о будущем, на этот раз уехать будет сложнее, теперь в городе не опасно, всё наладилось, в том числе в жизнях моих близких. Не хотелось оставлять друзей, снова быть вдали от Биркана, теперь ведь он был со мной каждый день. Но остаться я тоже не могла, сложно жить, когда ты не знаешь, где твой дом.
Я хотела вернуться в Стамбул, ведь я полюбила его всем сердцем, хотела приступить к работе, ведь её я тоже любила, так же хотела вернуться в свою квартиру. Но, к сожалению, ни одну из этих вещей я не любила так сильно, как Биркана и друзей.
Я уже привыкла вновь регулярно общаться с Нихан, слушать сенсационные новости от Озгюра, часто он заходил в палату, восклицал что-то вроде: «Ты не поверишь, что я сейчас тебе расскажу», и я с упоением слушала очередную байку, порой считая, что он сам их придумывает, при этом не знала большинства людей, о коих говорилось в его рассказах. Каждый день заходил и Анри, он работает в больнице, где я обитаю, Анри приносит мне вкусные булочки с заварным кремом из столовой, хотя прекрасно знает, что мне это запрещается.
С едой у меня сложились тяжелые отношения, особенно в первое время после операций, а их было множество. Для меня составлялся список специальных продуктов, в списке, что есть можно, было слабое разнообразие, три вида овощей, два вида фруктов, гречневая крупа, которую я возненавидела в первую же неделю, и ещё мясо некоторых птиц и некоторая рыба.
К моему сожалению, Биркан строго следил за моей диетой, каждый день привозил из дома еду, заботливо приготовленную Чичек, а когда у той был выходной, сам готовил мне, и это была самая лучшая еда за всю мою жизнь, пусть вкусовые качества и не были идеальными.
Часто навещали меня и Танер с Бурсу, адвокат, как и раньше, много шутил, но теперь что-то в нём изменилось, он, как и Биркан иногда замирал с задумчиво — печальным выражением лица. Мы нескоро забудем, как выглядела я в последний день пребывания в подвале, и то, как тяжело проходило лечение.
Ещё Танер читал список разрешённых мне продуктов, который заботливый доктор повесил на стене, чтобы адвокат охал и причитал, он, как человек, привыкший есть всё и много, был очень впечатлен моим меню.
Бурсу, некогда бывавшая в похожих отношениях с едой, просто поддерживала меня, утверждая, что всё скоро пройдёт и я со всем справлюсь.
Тяжело было при групповых посещениях, когда в палату набивались все друзья, нет, мне было очень приятно, я очень радовалась, видя их, но в таком шуме, голова вновь начинала нещадно болеть.
Биркан всегда понимал это, и деликатным образом выпроваживал их, а после мы садились к открытому окну и рассуждали о жизни на других планетах, странно, но это всегда успокаивало меня. В нашем идеальном мире, на других планетах, всё всегда было хорошо.
Сложнее всего приходилось с отцом и тётей, они слишком волновались, и очень удивлялись, как такой хороший парень, как Хасан, мог оказаться убийцей, и держать меня в качестве пленницы.
Тётя всегда плакала, каждый раз, она говорила, что могло случиться, если бы я умерла. Ей было тяжело, а мне ещё тяжелее от её слёз. Биркан успокаивал её, говорил, зачем думать, что было бы, если это не произошло.
Отчего-то, все люди в моём окружении винили себя, якобы они не досмотрели и могли это предотвратить, только вот они не могли ничего с этим сделать. Единственный человек, который как-то мог повлиять на эту ситуацию, это я сама, но обстоятельства сложились так, как сложились, и больше с этим ничего не сделаешь. Я жива, а значит всё страшное позади.
Дело шло к выписке, доктора, наконец, сошлись в едином мнении, и решили, что я поправилась. За окном моросил мелкий, надоедливый и холодной, сентябрьский дождь, завтра меня должны выписать, а на пять часов вечера у меня билет на автобус до Стамбула.
Удивительно, как меня ещё не уволили сначала за долгий отпуск, а потом и за больничный на несколько месяцев.
Сегодня был своеобразный вечер прощания, сначала ко мне заходили отец с тётей, а позже друзья, мы тихо посидели, так как нельзя было мешать другим пациентам в соседних палатах.
 
Биркан остался, как и раньше, но теперь, после ухода гостей, мы не разговаривали. Он молча собрал пустые стаканчики, в знак прощания я попросила принести торт, а сама купила в столовой несколько порций чая и кофе, сложил всё в мусорный пакет, жестом попросив меня не подниматься.
Молчание тяготило меня, казалось звенящим, и раздавалось в моём сердце, вместе с каждым шагом Биркана.
— Надеюсь, рука полностью восстановилась, иначе я волнуюсь за свои чертежи, — как можно веселее говорю я, наблюдая за его спиной.
— Работа — последнее, о чём тебе стоило бы волноваться, — отвечает он, присаживаясь в соседнее кресло. Он смотрит в окно, что находится справа от меня. Взгляд его карих глаз задумчив, и только на самом их дне отражается хорошо скрытая печаль. — Ты так рассматриваешь меня, потому что уезжаешь?
— Да, — без всяких увиливаний, соглашаюсь я. — Не смотря на всё случившееся со мной, этот приезд сюда многому меня научил. И ещё раз спасибо, ты не оставил меня здесь одну, а до этого спас мою жизнь.
— Но ты сама предпочитаешь уехать, и оставить меня одного, — ухмыляется он, переведя взгляд на меня.
— Ты не один. У тебя есть жена, — впервые за эти месяцы поднимаю разговор о его браке, и сейчас бы не сказала, боясь сделать себе больно, но другой возможности поговорить не будет.
— Что? Какая ещё жена? — Ему смешно, мне так сложно далось это упоминание, а он смеётся.
— Рувейда, — пожимаю плечами я. — Возможно, у тебя есть ещё какая-то, но я имела ввиду Рувейду.
Почему-то с каждой секундой его смеха мне становится обидно, чувствую себя ребёнком.
— И что в этом смешного?
— Ты говорила, что не любишь меня, но при этом ревнуешь.
— Это не ревность, я просто спросила про твою жену. В этом разве есть что-то ревнивое? — Продолжаю обижаться, а после заданного вопроса отворачиваюсь. Мне не только обидно, но и стыдно.
— У меня нет жены, — довольно улыбнувшись, сообщает он, развалившись в кресле. Его настроение сильно изменилось с момента начала разговора.
— Я видела свадебные фотографии, — настаиваю я, но уже без прежней уверенности. Но я ведь видела снимки собственными глазами.
— Фотографии были, они сделаны в период подготовки к свадьбе, ещё в январе-феврале, до твоего отъезда.
— Ложь. Я видела их в мае, вскоре после отъезда, они будто преследовали меня на новом месте, — продолжаю выпаливать факты, только теперь мою обиду видно, и Биркан продолжает улыбаться.
— Вот видишь, хоть ты и бежишь от меня, но я попадаюсь на твоём пути.
Сдерживаюсь, чтобы не улыбнуться, вместо этого опускаю глаза, но он успевает понять мои эмоции.
— То есть, ты не женат?
— Пока нет, а ты хочешь претендовать? — Он продолжает хитро улыбаться, не отводя от меня взгляда.
— Ещё чего, — мои щеки горят огнём, я отворачиваюсь к окну, надеясь, что он не увидит мою улыбку.
И что я делаю? Снова попадаюсь в его сети? Отлично, Кадер, отлично. Быстро ты забыла, с какой лёгкостью он вычеркнул тебя из своей жизни.
— Хорошая погода, правда? — Продолжает он, я не смотрю, но знаю, что он всё ещё улыбается, и смотрит на меня, а не на природу в окне, к тому же сейчас, в темноте, там ничего не видно. — В лесу будет просто восхитительно, рыбалка, природа.
— Та встреча с партнерами будет завтра? — Я вновь возвращаюсь к нему. Он давно говорил о скорой встрече с партнерами. Неофициальной встрече, они снимают домики в лесу, и в течение недели узнают друг друга, и понимают, нужен ли им такой партнёр.
— Да, ты поедешь в Стамбул, а я в лес, — он наблюдает за моей реакцией, будто выжидает чего-то. — Надеюсь, всё пройдёт успешно, мне нужен этот контракт.
— Удачи. Надеюсь, всё получится. Я бы попросила позже объявить мне результат, но у тебя ведь нет моего номера, — не остаюсь в долгу я.
— Нам не привыкать ничего не знать друг о друге, правда?