Почувствуй (СИ)

— Я ведь меняюсь, дорогая, — хмыкнул я, чуть хлопнув ладонью по рулю.
— Нет, сейчас ты просто обманываешь. Это тот же отказ, только отстраненный. Что-то вроде помолчи сейчас, потом поговорим, но всё равно нет, разговора не будет.
— А что ты хочешь? Ссориться? Пожалуйста, начинай.
— Уже закончила.
— Отлично, — хмыкнул я, но через пару минут остыл и решил пойти на мировую. — Заедем куда-то поужинать? При тёте Айшен ты отказалась есть.
Ответом мне было молчание, повернул голову в сторону девушки, всё ещё отвернута лицом к окну, где отражаются её по-детски надутые губы.
— Твоё молчание ничего не скажет, и не отговорит меня.
— Мой отказ тоже ничего не решит, всё равно ты поступаешь, так, как хочешь поступить.
Тяжело вздохнул, съехал с дороги, остановившись с краю от какого-то здания, прямо под фонарём, от чего теперь мы хорошо видели лица друг друга.
— Говори, всё, что хочешь сказать.
— Какой в этом смысл, если ты сам молчишь? Ты ничего мне не рассказываешь, и о тебе я ничего не знаю.
— А зачем тебе знать? — Начинаю нервничать, что ещё за внеплановое вмешательство в личную жизнь.
— Потому что это суть общения между людьми, если ничего не знать друг о друге, то ничего и не получится.
— А что должно получиться? — Совершенно серьёзно смотрю в глаза Кадер, чтобы увидеть её реакцию.
Она как-то разочарованно усмехается, в зеленых, как листва, глазах отражается то же самое.
— Ничего, — едва слышно произносят её губы, с невысказанным укором. — Абсолютно ничего.
— Тогда мы идём по верному пути, — усмехаюсь я, отворачиваясь к окну.
На несколько секунд между нами повисло молчание, нарушаемое только нашим тяжелым дыханием.
— Я вернусь к тёте, мы не так далеко уехали, — тихим, готовым сорваться на плач голосом, проговорила Кадер, открыла дверцу и вышла из машины.
— Сядь обратно, я не побегу за тобой, — почти рычу я.
— Не беги, — болезненно улыбается, стараясь скрыть свои эмоции.
Злюсь, выхожу за ней, хлопнув дверью, окончательно потеряв терпение. Вечер был не так плох, так почему он опять обернулся непонятно чем?
— Скажи мне, что произошло? — Выскакиваю перед девушкой, прижимая её к машине, не давая уйти.
Тайно надеюсь, что она ничего не скажет, хочу это услышать, немного порадоваться, что мои чувства взаимны, но это будет ужасно. Даже услышав признание, я не смогу ответить на него.
— Что с твоими родителями? — Спрашивает она, высоко задрав голову, смела заглянув мне в глаза. Уже знает ответ.
— Ты ведь и сама знаешь, для чего спрашиваешь?
— Нет ничего, что я знала бы о тебе, от самого тебя. Как, по-твоему, я должна чувствовать себя? Скажи, для тебя что-то поменялось с момента нашего знакомства? До сегодняшнего дня, что-то изменилось?
Безумно хочу сказать правду, но не могу, это всё должно произойти иначе, или не должно произойти вовсе. Что изменилось с того дня, когда умер Джан, когда я решил, что все эти поползновения к любви должны закончиться?
Знаю, тогда умер мой лучший друг, и поддержка Кадер стала для меня опорой, но это не может длиться вечно, у нас разные дороги, и мы оба это понимаем. Нельзя говорить люблю и исчезнуть, поэтому лучше ничего не говорить.
— Ты стала терпеливее относиться ко мне, и я благодарен тебе за это.
Медленно закрывает глаза, усмехается, так и не подняв веки, и только через секунду смотрит куда-то на моё плечо тяжелым взглядом, полным разбитых надежд.
— Я пойду, — спокойно произносит девушка, не заглядывая мне в глаза, хотя я не спускаю с неё взгляда, просто не могу оторваться.
— Не сейчас. Едем домой, — говорю я, не надеясь, что она согласится, но отхожу от неё, возвращая свободу действий, сажусь на водительское сидение, жду.
Около минуты Кадер молча стояла, облокотившись на машину, так, как её поставил я, не шевелится, только продолжает обнимать себя руками чуть выше локтей, и смотреть на фундамент неизвестного нам здания, так хорошо освещенного фонарём. Молча разворачивается, открывает дверцу и садится на место. Продолжаем путь в полной тишине. Даже у совершенно незнакомых, чужих людей, было бы больше причин поговорить.
 
Она молча садиться на диван, снимает неудобные массивные серьги, непонятно по какому поводу красовавшиеся на её аккуратных ушах весь день, взгляд равнодушно-потерянный, не меняющийся с того самого момента, как я разрушил её мечты. Рушу их не первый раз, но только сейчас вижу последствия.
По глазам вижу, ждёт, пока я уйду, чтобы закрыться в ванной и под шум воды предаться слезам, оплакивая свои разбитые чувства. Я чудовище.
Не выдерживаю, сажусь напротив неё, прямо на стеклянный столик, заглядываю в печальные глаза, она отворачивается, не желая смотреть на меня.
Начинаю говорить, теперь уже совершенно ни к чему, этим уже ничего нельзя вернуть:
— Приблизительно через год после моего рождения, отец избил мать, судя по всему, делал он это не в первый раз, его жестокость сложно чем-то оправдать, у неё и причин не было. Она погибла, отношения с дедом у него испортились, тот приложил много усилий, чтобы это тайна не вышла наружу. Дедушка хотел забрать меня к себе, но отец противостоял этому, тут же нашел новую жену, и уехал в Анкару. Вторую жену он не бил, но она и без того была наслышана о нём, несколько лет прожила в страхе, так ещё он требовал от неё рождения ещё одного ребенка, но та, просто не могла этого сделать. И она сбежала. Всю свою злобу и обиду на жизнь отец вымещал на мне, добивался того, что я от одного взгляда ощущал силу его пощечины. Со временем он нехотя пошел на контакт с дедушкой, на лето отправлял меня сюда, и это были лучшие дни, я жил только ради этого, боясь совершить оплошность, чтобы в наказание меня не оставили дома. А потом ты знаешь, он женился на Мюжде, матери Фериде, после рождения сестры мы всё приехали сюда на пару недель, появление нового ребенка должно было примирить нас, но случилась авария.
— Он всегда был таким? — Тихо спросила Кадер, печально глядя на меня, но уже не от своего разбитого сердца, а из-за меня. Душевная боль, причиной которой стал я, не мешает ей жалеть меня.
— Ребёнком он был вполне обычным, как все, но в нашей семье есть ещё одна полутайна, не криминальная, но мы не вспоминаем об этом при ком-то, живём, словно ничего и не было.
— И что это? Хотя, ты не должен говорить.
— Скажу, ты ведь тут не чужая.
— Но и не своя, — тихо хмыкнула девушка.
— Я не то чтобы верю в судьбу, но что-то такое иногда случается, что не назвать никак, кроме как происками этой госпожи. Однажды отец чуть не погиб в другой аварии, но судьба вернулась к нему, и он погиб в другой. Много лет назад, когда моему отцу было лет девять, бабушка Мехтебер лежала в больнице, что-то с горлом было. Дедушка тогда только начинал наш бизнес, много времени проводил там. Его жена, то есть моя бабушка, вместе с мужем бабушки Мехтебер, а ещё с их дочерью, и моим отцом поехали в больницу. Но другая машина неожиданно выскочила на перекрестке, и они столкнулись, выжил только мой отец. Выбравшись из машины, он не знал, как вызвать помощь, тогда мобильных телефонов и в помине не было, и на трассе никого не было. Бабушка Мехтебер, потеряв всю свою семью, считала его своим сыном, и впоследствии оправдывала все странности отца этой ситуацией, говоря, что он пережил большое горе.
— Значит, она всё же была когда-то замужем? Никогда этого не слышала.
— Она никогда не вспоминает, даже имен не называет, и я их сам не знаю. Раз в год ездит к ним на могилу, но она далеко, каждый год говорит деду, что хочет пожить на ферме, а сама предается воспоминаниям в старом доме, как только случилась авария они уехали. А когда умер мой отец, то сюда переехали. Есть у нас склонность бежать, куда подальше от воспоминаний.
— Это всё так ужасно, мне очень жаль. Извини, что заставила вспоминать.
— Не обвиняй дедушку и бабушку Мехтебер, они скрыли убийство моей матери, потому что кроме отца у них никого не было, единственный ребенок. Они не могли не спасти его.