Эликсир равновесия (СИ)
Время растянулось, как если бы Хайя непроизвольно замедлила его бег. Пять лиц плыли у нас перед глазами: сам Тано — горько-виноватое, Ыгх, Джипс, Милия…
У них перед глазами. У них. Я же с самого начала смотрела только на одного человека. Я с самого начала знала, что так оно и будет.
А может, я просто заметила, что глаза Тео Джипса за стеклами очков уже не видят, а мягкая и немного удивленная улыбка уже начала застывать на губах?
Упасть он так и не успел. Виола рванулась вперед молнией и подхватила своего ученика за плечи у самой земли. Но тут же опустила его на камни Дворцовой, как будто в руках у нее не стало силы, и сама нагнулась над ним с крайне удивленным выражением лица. Поправила съехавшие очки. Удивленно потрогала приоткрытые губы, с которых за миг до этого сорвался последний вздох. Оглянулась на нас. Потом на Тано. Потом опять…
А потом она поняла. И — нет, не заплакала, потому что давно забыла, как это делается. И не онемела, как я тогда, на крыше — она закричала, срывая горло, до хрипоты — в пустоту неба, в пространство площади, и три голоса слышались в ее крике, словно кричали все ее сущности.
Когда воздух в легких закончился, она вцепилась в его джемпер, нагнулась ближе — и через секунду я поняла, что в Небиросе-то — это были только цветочки. Самое страшное, что я когда-либо видела в своей жизни — вот же оно, далеко ходить не надо.
Она даже и не кричала больше — нет, она думала, но мы слышали ее непроизвольно, у себя в мыслях, и заблокироваться от такого не смог бы даже Веслав, если бы он не потерял силу четверть часа назад.
— Тео, проснись. Тео, прекрати! Это не смешно. Ты же читал Книгу Миров, ты помнишь? А потом над нашим пустым миром появилась радуга. Ты вышел против Шестого Сиама, когда должен был умирать — ты поднялся, ты всегда поднимался, вставай, вставай же, я же не буду тебя просить дважды, это ведь не могло сбыться! Ну, ты же сам говорил! Ты помнишь — какая опасность может грозить архивариусу?! Это обморок, один из твоих обмороков, я знаю. А Шукка, она ведь осталась там, а твой пустой мир, а я?! Тео, ты куда? Вернись, вставай, иначе я тоже не поднимусь, идем со мной, или я никуда не пойду или пойду за тобой, Поводырь Дружины, мой ученик, Тео, мой верный, проснись, вставай же! Вставай!
Слушать это было так жутко, что я непроизвольно опять схватилась за Веслава. Мой алхимик с непередаваемым выражением лица смотрел на Тано.
На Тано смотрели все, потому что на Виолу смотреть было невыносимо.
Бог смерти с усилием поднял лицо. Слезы катились по его щекам, а на лице была такая скорбь, что он едва ли не впервые стал выглядеть под стать своей профессии.
— Я не хотел этого, — прошептал он через силу. — Я бы и не сделал, но мой клинок… мой проклятый клинок…
Йехар опирался на Глэрион и тоже старался не смотреть в сторону Виолы. Его меч потускнел, и светлый странник казался уставшим до смерти скитальцем по чужим дорогам.
— Как это случилось?
— Мы ослабевали, — ответила Милия. Она украдкой вытирала глаза. — Несколько секунд — и рати Небироса прорвались бы к вам, а момент был из самых важных. Тано передал, что сейчас кто-то из нас падет, потому что его меч рвется из ножен… И тогда он… он просто…
— Он держал защиту в одиночку, — договорила Хайя тихо. — Почти минуту. А мы ему не могли помочь, потому что сами были истощены.
Я вспомнила радужную переливчатую вспышку и поняла, что именно тогда библиотекарь отдал свои последние силы на защиту нашего «котла».
— Он так дорожил всеми вами, — пробормотал Тано. — Он отдал ради вас последнее дыхание, свою жизнь, и…
И не задумался. Но чего и было ждать от Джипса, что мы его — не знали, что ли? Арка сделала идеальный выбор: Поводырем Дружины стал человек, который не мог не вмешаться и который просто обязан был пожертвовать собой. Я переломила себя, посмотрела на лицо Поводыря, на мягкую, почти счастливую улыбку и чуть было не пропустила вопрос Андрия:
— Это можно исправить?
И спрошено было серьезно. Стопроцентно серьезно, потому что Андрий всей душой поверил после Небироса, что нет вещей, которые нельзя было бы исправить.
И теперь пацану придется очень долго пояснять, что такие вещи в мире существуют в изобилии.
— Если бы у Ольги остался животвор… — начал Веслав, потом осекся и махнул рукой, покосившись на Виолу. Я почему-то почувствовала себя виноватой, но тут разом раздался шепот Йехара и Милии, а к ним немного погодя добавился и голос самого алхимика.
— Принцип Адмета…
— Да, принцип Адмета.
— Душа за душу…
И на меня с ужасающей полнотой обрушилось понимание того, что было сказано. Несмотря на то, что я искренне хотела после нашей первой миссии забыть и никогда не вспоминать ничего из греческой мифологии.
Вместо царя Адмета в Аид согласилась пойти его жена.
Тано колебался. Его меч угрожающе качался в ножнах, но потом бог смерти тяжело вздохнул, преодолел себя и медленно заговорил:
— Один должен был пасть в этом бою. Это рок. Он неизменен. Но если кто-то из вас готов сойти в подземный мир добровольно…
Он еще не договорил последнего слога, а все, кто был в состоянии, сделали шаг вперед. Но еще до этого, раньше этого…
— Да! — счастливым голосом откликнулась Виола, которая вообще непонятно как это всё услышала. — Да, готова! Верни его, я готова!
Тано глянул на нее встревоженно, неохотно подвинул руку к ножнам, но его остановил голос Йехара.
— Нет.
Наш рыцарь подошел к триаморфине, тронул ее за плечо и заговорил хорошо известным нам успокаивающим тоном:
— Он твой ученик и не может без наставницы. И еще он источник вашего мира… Ты… будь с ним, а я продолжу этот путь. Здесь должны оставаться те, у кого есть, для чего жить… — он бросил на нас короткий, но грозный взгляд: — Ольга, Веслав, ни слова! Эдмус, ты тоже. Всё слишком ясно с вами… и со мной всё тоже ясно.
Я, Веслав и Эдмус — мы вместе со всеми подались вперед после слова «добровольно» — переглянулись, но шага назад не сделал никто. Зато Милия совершила еще один шаг вперед.
— Не нужно лжи, светлый странник, — отрывисто сказала она. — Тебе незачем жить? Сколько света ты еще можешь принести в мир, сколько дорог сделать прямыми! Мне незачем жить — мне, после сегодняшнего дня, когда я увидела, как далеко ушла от настоящего света. Отойди в сторону, Поводырь!
Понятное дело, Йехар не шелохнулся. Милия нахмурилась. Тано, увидев такое количество желающих умереть, растерялся, молчал и тоже не двигался.
Но прежде чем два светлых странника начали непосредственно выяснять с применением оружия, кому не надо жить больше, на Дворцовой раздался веселый, полный уверенности и задора голос:
— Пойду я.
Вот теперь остолбенели все. А Хайя, дочь спирита, спокойно оттерла в сторону сперва Милию, потом Йехара и подошла к Тано. Она улыбалась почти как Джипс, только по-девичьи лукаво.
— Он меня спас, и я ему благодарна, — она говорила негромко, но все как-то сразу поняли, что переубедить ее труднее, чем меч Тано. — Я пойду в подземный мир и там искуплю кровь людей, которая на мне, и они не будут больше приходить ночами.
— Хайя… — осипшим голосом начала Милия.
— И я не боюсь и никогда не боялась, — добавила Хайя, улыбаясь. Теперь она стояла прямо перед Тано, и ее зеленые глаза сияли двумя изумрудами на свету. — Я пойду с тобой. Бей!
Танатос сперва поперхнулся воздухом от изумления, а потом залился румянцем, на несколько секунд потеряв весь свой готический вид. Какое-то время он пораженно смотрел на Хайю. Потом прошептал:
— За сотни лет мне не приходилось видеть такой самоотверженности и такой красоты. Будь моей суженной, раздели со мною вечность — я дам тебе бессмертие в моем мире!
Хайя, улыбаясь, пожала плечами пренебрежительно.
— Вечность — это бремя, — заметила она со всей ответственностью стихийника времени. — Зачем она мне?
— Тогда помоги мне нести мое бремя, — совсем тихо проговорил Тано. Улыбка Хайи стала еще шире и гораздо более открытой.