Не время почивать на лаврах (СИ)

Управлять сотней пехотинцев, перестраиваться в каре, закидывать щиты за спины, перебегать с места на место, не слишком растягиваясь при этом, и водружать щиты над головами для создания знаменитой "черепахи", я научился довольно-таки быстро. Даже лучниками мне позволили покомандовать, хоть они не только двигались по-другому, но и реагировали на другие сигналы.
Конечно, самый цимес был в том, чтобы войска подчинялись приказам, даже не слыша оных. Никогда коммандеры армии не спускались с наблюдательных пунктов, чтобы своими словами объяснить солдатам, что надо делать. Редко посылали резвых всадников. Чаще, если в горячке боя, ибо обращать внимание на развивающиеся полотна с приказами в такие моменты иногда бывает некогда. Но когда происходит построение перед боем, все обязаны выполнять команды, ориентируясь именно на эти полотна. Особенно офицеры нижней ступени. Поэтому, прежде чем меня допустили к управлению, убедились, что я смогу взаимодействовать с другими сотнями, чётко выполняя приказы, поставленные командованием.
Армейская муштра мне не особо понравилась. И я совершенно не завидовал простым солдатам из плоти и крови. В отличие от меня, они не обладали выдающимися физическими данными. И тяжёлые нагрузки давались им тяжело. Но поскольку я знал, что муштра учит солдата дисциплине, ни к кому не лез со своими советами об анахронизмах. Я просто занимался вместе со всеми и учился выполнять приказы.
В общем, декада прошла в трудах. В выделенной мне каморке я лишь ночевал. Потому что в мои обязанности входила не только обязательная тяга к знаниям, но и общий контроль над ситуацией.
Я не забывал про Вилибальда. Хоть сын Каталама относился к офицерам среднего звена, а значит занимался иными делами, общались мы с ним каждый день. Парень был очень рад, что я приехал. Рассказывал о своей жизни в Сторожевом Лагере, рассказывал об успехах в учёбе. Хвастался, что окончательно выздоровел и окреп пуще прежнего. За время, что он здесь провёл, к нему ни одна болячка не прицепилась. Много раз благодарил за своё спасение, и даже не постеснялся признаться, что присмотрел себе девушку, с которой познакомился в соседней рыбацкой деревне. Она оказалась сиротой. Из беженцев, что сошли с северных земель в предыдущие зимы. И она ему так понравилась, что часть своих средств он отдаёт ей, чтобы не голодала. А когда он закончит обучение, обязательно отвезёт её в Обертон и представит отцу, чтобы получить благословение.
Вилибальд был столь счастлив, говоря о незнакомой даме, что я не стал портить ему настроение словами, что всё это не имеет смысла. Уверен, он понимает это не хуже меня. Связывать себя узами брака, да и вообще привязываться к кому-либо, не имея возможности исполнить самый главный долг, на котором базируется такое понятие, как семья, бесперспективно. Любовь - любовью. Но любовь неизбежно растает, если физическое воплощение любви не может появиться на свет. Хоть я пришёл в этот мир, чтобы это изменить, совсем не факт, что мне удастся. И я едва-едва удержал себя в руках, чтобы не разрушить воздушные замки, которые рисовал летающий в облаках Вилибальд.
Так же продолжали развиваться отношения с обер-коммандером Хегаратом. В этом месте главней его не было никого. Он так себя и вёл со всеми - как местный царь и бог в одном лице. Но со мной ему приходилось приспосабливаться. И сначала я не понимал, почему он так отчаянно старается мне понравиться.
Это было очень странно: вояка с седыми волосами на висках, относившийся к своему привилегированному положению как к само собой разумеющемуся, пытался чуть ли не лебезить перед анираном. Хегарат не демонстрировал своё отношение ко мне настолько открыто, чтобы на это могли обратить внимание подчинённые. Но когда мы оставались наедине, или в присутствии лишь моих друзей, он был чуть ли не готов маслом намазывать бутерброды и подносить к моему рту.
Мы часто общались в этот период. Но к конкретике он приступил не сразу.
Как я и подозревал, всё дело было в интригах. Мало что поменялось в этом диком мире, даже несмотря на неизбежное вырождение и вымирание человеческой популяции. Хегарат очень осторожно подошёл к обработке анирана на предмет некомпетентности фигуры, занимавшей то место, на которое он метил сам. Капелька за капелькой он "капал" на своего непосредственного начальника. Старый, дескать. Разум уже не столь острый. Утомляется быстро. Дымком любит баловаться. Любовниц больше, чем у короля в молодые годы. И допустил развал армии на выделенной ему территории. В Сторожевом Лагере, например, всегда царил полный порядок. Даже в страшные времена первых зим после прихода карающего огня. А столица гнила до момента, пока в ней не появился посланник небес. И в долгосрочной перспективе, как о-о-о-чень осторожно намекал Хегарат, делать ставку не на того, на кого стоит делать ставку, неразумно.
 
Среди всего этого словесного потока, среди всех этих крайне осторожных речей, я не сразу уловил суть. Тут Гвелерга вместо меня надо посылать, чтобы разобраться. На мастерстве словесной эквилибристики он собаку съел.
Но всё же, когда к речам добавились многозначительные взгляды, до меня дошло, куда Хегарат метит. Ну, не метит если, то хотя бы прощупывает возможности на предмет будущих перспектив конкретно для него.
Целая декада прошла в таком тоне. И каждый рассвет он по крупице пытался до меня что-то донести. Но я никогда не был тем, кому можно "нашептать на ушко". Я прекрасно знал, что ответственность за решения нести тому, кто их принимает. А потому пытался принимать сам, основываясь на поступающей информации и советах тех, кто чуть более компетентен.
В этом же вопросе я ничего менять не собирался. Как бы не был сладок мёд Хегарата, преимуществ ему он не даст. Я знал о Яннахе всё. И занимал он своё место не благодаря отношениям с королём, не благодаря совместному распилу бюджета, а потому, что наиболее подходил для этой роли. Я присутствовал на десятках военных советов и не испытывал сомнений в истинной компетенции главнокомандующего.
Но закрывать окно возможностей для Хегарата, я сразу не стал. Пусть лелеет надежду. Пусть пыжится. Пусть старается. Чем сильнее он будет желать, тем больше будет стараться. Доказывать анирану свою полезность он будет столь долго, пока остаются пусть даже призрачные перспективы. И в глобальном смысле, это очень хорошо.
Но всё же не Хегарат являлся более важным винтиком для механизма под названием Астризия. В Сторожевом Лагере присутствовал винтик поважнее.
Трифин после драки недолго залечивал болячки. Палец я ему действительно сломал. Но в остальном всё было не так плохо. Он приступил к ежедневным занятиям через пару-тройку дней, и в этот раз присутствие анирана давало ему отсутствовавшую ранее мотивацию.
В первые пару дней, как он выписался с из больницы, я не приставал к нему. Оставил наедине с самим собой. То есть вернул туда, где он провёл большую часть времени в Сторожевом Лагере - вернул к одиночеству. Поскольку принц не один десяток раз каждому, в том числе и обер-коммандеру Хегарату, показывал, что ягодки они не с одного поля, друзей у принца не было от того самого слова "совсем". Даже присланные его отцом телохранители сбежали из Сторожевого Лагеря, перед этим слёзно попросив короля об отмене данной командировки. Поэтому принц остался предоставлен сам себе. Ну и вёл себя соответственно: как маленький озлобленный ребёнок, ненавидящий окружающий мир. Он немного возмужал, конечно, находясь в окружении опытных военных. Но не настолько, чтобы избавиться от природной наглости и высокомерия, привитого жизнью в королевском дворце.
Потихоньку править ситуацию я начал через отправку парламентёра в виде мастера Сималиона. Я попросил его первым пойти на контакт, ибо не сомневался, что Трифин ни за что не сделает этот шаг. И помогло. Сималион с первого же дня нашёл общий язык со своим бывшим учеником. Как мне показалось, Трифин даже был рад этому. Он как будто искал общения. Хоть он не являлся гадким утёнком по определению, всё же в Сторожевом лагере считался отщепенцем. И, в меру своих эгоистических способностей, потянулся навстречу мастеру.