Пси-ON. Книга II (СИ)

— Впечатляет. Но всё это добро наверняка весьма затратно и проблемно постоянно менять… — Произнёс я, телекинезом подняв себя на самую высокую из стен. Да, отсюда площадка предстала ещё более впечатляющей. Стало ясно, что вроде бы хаотично разбросанные препятствия были размещены именно так не от балды. Вместе всё это образовывало декорации к «миссии», которую, похоже, студенты так и не прошли. Слой пыли на это недвусмысленно намекал: здание просто закрыли на ремонт.
— Это традиция и пережиток былых времён, когда студент мог разрушить что-то вроде такой громады лишь использовав всю доступную ему мощь. — Ворошилов похлопал поверхность одной из вытянутых пирамид, возвышающихся на все четыре метра. — Поколения псионов разделяют не просто так, Геслер. Там действительно имеет место пропасть в личной силе.
Я задумчиво покивал, понимая, что за пятьдесят лет никакая, даже самая эволюционная эволюция таких дел не наворотит. Если в начале были псионы, способные лишь на пике напряжения повредить такую пирамиду, то через сорок-пятьдесят лет появление кого-то вроде Синицына или Хельги было, мягко говоря, невозможным. Селекция? Так из простонародья псионы тоже выходят, и не сказать, что они намного слабее. Разница уж точно не на уровне «разрушить брусок металла на пике сил» против «уничтожить десяток танков и не поморщиться». И причина не в знаниях, ведь тогда старики передо мной считались бы куда более сильными. Но тогда за счёт чего силы псионов растут от поколения к поколению?
Вот так и лопается уверенность в чём-то, стоит лишь получить толчок и задуматься.
Плохо: теперь ещё и над этим голову ломать…
— Раз это традиция, то я постараюсь ничего здесь не повредить. — Это мне будет вполне по силам. По крайней мере, если мне не дадут на себе прочувствовать пропасть в опыте между мной и Палеем Радиславом Владимировичем, чего я не исключаю.
— На сегодня ничего серьёзного, собственно, и не запланировано. Просто здесь подслушать нас решительно невозможно: вход один, и датчиков там столько, что ни один способ проникновения не окажется сколь-нибудь действенным. Да и безопаснее места пока тоже не сыскать, а постоянное ожидание нападения во время учёбы — плохой помощник. — С этим нельзя не согласиться. Мне определённо было бы комфортнее не ждать удара в спину от своих, решивших от меня избавиться, или от невычисленного убийцы, которому повезёт оказаться поблизости. Вот только я в любом случае не снижу бдительности, ибо умереть самой глупой смертью в мире мне точно не хотелось. — В ближайшее время никаких занятий не будет в принципе, Геслер. Студенты-аристократы вообще покидают академию на срок от трёх дней…
Я не сдержал удивлённого хмыка, ибо уж чего-чего, а приостановки занятий ожидать стоило в самую последнюю очередь. Не потому, что это нелогично, — как раз-таки наоборот, — а оттого, что такой ход заметно бил по репутации как Империи, так и академии в частности. Считай, что признание неспособности защитить студентов в лучшем учебном заведении страны и всей восточной Европы.
— А причина, господин обер-комиссар? Я ни за что не поверю, что это происходит от неспособности защитить отпрысков дворянства…
— Виной тому желание самого дворянства. И небольшая интрига, о существовании которой лучше не распространяться. — Ворошилов потянулся к коробочке с сигарами за пазухой, но одёрнул руку. — Впрочем, ты и не будешь контактировать ни с кем, кому нельзя доверить эту информацию. До поры, конечно же.
— Не то, чтобы я так уж стремился контактировать со всеми подряд. А что со студентами, которым некуда или незачем возвращаться?..
— Они остаются. Сейчас территория академии наводнена войсками и представителями самых разных служб, так что угрозы действительно нет. — А я, кажется, начал подозревать, почему детей аристократии рассылают куда подальше. Им-то, небось, не так комфортно находиться в окружении солдат и псионов на службе Трона. Всякие секреты рода, интриги и прочие прелести высокого общества могут совсем некстати вылезти наружу, так сказать. — Учитель, можете приступать.
 
— Ну наконец-то. Не дело заставлять мои старые кости столько ждать из-за пустой болтовни во имя утоления любопытства не в меру перспективного юноши. — Старик оставил вмёрзшую в пол трость стоять на полу, поправил очки и начал закатывать рукава. — Я изучал твоё досье, юноша, но личное впечатление будет всяко лучше переданного посредством чернил. А ты, Олег, лучше отойди. Как ты там сказал: ты уже не в том возрасте, чтобы переохлаждаться без последствий?
— Спарринг — это тоже своего рода тренировка. — Улыбаюсь, внимательно наблюдая за одним из своих учителей. Вот так, сходу он решил перейти к практике. И никаких тебе речей и обсуждений, как в случае с Романовым.
— Спарринг? О нет, юноша, это не спарринг. Я всего лишь хочу взглянуть на твой контроль и холод. А Андрей нас подстрахует. — Я вскинул брови, когда перед стариком начал концентрироваться… холод, как он сказал. Температура воздуха в ограниченной области уменьшалась, а вся влага вокруг обращалась в лёд и вливалась в закручивающийся ледяной вихрь, постепенно замедляющийся. Я бы легко объяснил это явление телекинезом или аэрокинезом, но первое Палей не использовал, а второе ему вообще не было доступно. — Я понимаю, что ты неопытен, но хвалёное понимание должно давать что-то помимо голой мощи, разве нет?
Я внимательно смотрел за действиями наставника, — его же уже можно так называть, верно? — и понимал, что продемонстрированный им метод действительно необычен и интересен. Он не управлял льдом, что считалось нормой для криокинетов, а опирался в своих действиях на низкую температуру как таковую. Через неравномерное понижение температуры воздуха в области старик опосредованно перемещал этот самый воздух и влагу в нём, создавая причудливые завихрения, ничуть не мешающие друг другу. Тем самым он демонстрировал не боевой потенциал, — ибо эффект не хуже достигался простой заморозкой, — а контроль и свою способность к точным манипуляциям. Эту необычность можно было заметить даже по исходящей от него Пси: это эхо применения псионических энергий как будто пропустили через дуршлаг, получив на выходе достаточно тонкие, расползающиеся во все стороны нити, сплетённые в чудовищно сложный, структурированный и ни разу не хаотичный узор. Это можно было бы назвать плетением, но слишком уж прочно это слово ассоциировалось со второсортными книжками про колдунов и магов.
Коими я в детстве очень даже зачитывался, ибо самые популярные истории о псионах не находили в моей душе признания. Подростки — бунтари по природе, и то, что я «бунтовал», просто читая истории из далёкой пред-Псионической эпохи было не стоящей упоминания мелочью.
Но вернёмся, пожалуй, к «работе».
— Разве такой способ не оказывает чрезмерное давление на нервную систему? — Радислав Владимирович не был телепатом, и потому вряд ли мог «вывести» основную нагрузку на энергетическую часть своего разума. А это значит, что там, где не требовалась мощь, но нужно было напряжение всех сил, страдали его мозг и нервная система. Те самые «узкие места» всех псионов, включая и меня. Ведь вопреки всему я не мог полностью отвязаться от физической оболочки, и та порядком уставала, если я слишком усердно пользовался своими силами.
— В отличие от пикового потенциала, установленного для каждого псиона, нервная система куда гибче, и её можно натренировать. — Ответил старик, голой рукой касаясь получившейся в итоге сферы концентрированного холода. Не абсолютный ноль, конечно, но что-то бесконечно к тому близкое. Практически полностью застывшая материя и, по совместительству, вершина умений старого псиона, развившего в себе способности к криокинезу до такого уровня. При полном отсутствии оных изначально, насколько я понимаю. — Попробуй повторить, и помни, что суть этого упражнения в минимизации прикладываемых усилий и опосредованного влияния на окружающую среду. Естественно, применять можно только криокинез. Никакого вакуума и прочих барьеров.