Черные Шипы (ЛП)

— Я не беспомощен. Я могу убить ублюдка в любое время, когда захочу.
— И быть убитым моим отцом в ответ?
— Может быть, это стоило бы того, чтобы избавиться от паразитов.
— Может быть, ты лжешь себе, потому что, если бы ты хотел убить Акиру, ты бы уже это сделал.
— Или, может быть, я выжидаю своего часа.
Я кладу руку ему на плечо и наклоняюсь достаточно близко, чтобы его глаза расширились, и он, вероятно, задался вопросом, что я делаю.
— Мне жаль, что ты вызвал интерес Акиры, Рен. Это правда. Но если ты снова встанешь у меня на пути или будешь угрожать мне и Себастьяну, будь то в одиночку или по приказу своих боссов, я уничтожу тебя, как ты уничтожил меня семь лет назад. Я, блядь, обещаю тебе это.
— Я включен в эту угрозу? — учтивый голос Кая прорезает напряжение между мной и Реном. Я отступаю, но только после того, как я знаю, что он получил сообщение громко и ясно.
Рен напрягается, вероятно, задаваясь вопросом, как много Кай услышал. Я могу сказать, что он стыдится своих неортодоксальных связей с Акирой. И вдобавок ко всему, он понимает, что если заместитель моего отца узнает об этом, он точно разорвет его на куски.
— Я не знаю, — смотрю на Кая и скрещиваю руки на груди. — Ты спас мне жизнь, но позже украл ее у меня, так что с тобой это всегда серая зона. Но если ты снова втянешь Себастьяна, я без колебаний похороню тебя, так же как и Рена.
— Ты мудра, Одзё-сама, но, возможно, ты захочешь приберечь этот разговор для того, кто имеет значение, — он указывает на дверь кабинета.
Глубоко вздохнув, я стучу, затем вхожу внутрь, не дожидаясь разрешения.
Кабинет выполнен в зеленых и коричневых тонах. Книжные полки заставлены больше антиквариатом, чем настоящими книгами, а стены украшены бесчисленными картинами и каллиграфическими рисунками. Кай однажды сказал мне, что мой отец приобрел эти бесценные картины на черном рынке и иногда использует их в качестве денег для транзакций вместо реальных наличных.
Некоторые из них имеют ценность, исчисляющуюся сотнями тысяч. В качестве свадебного подарка мой отец подарил нам каллиграфию, которая стоила миллионы долларов.
Я не знаю, куда Акира ее положил и хранил ли он ее вообще. Я чертовски уверена, что никогда не спрашивала об этом.
Мой отец и мой муж сидят за кофейным столиком, пьют чай и оживленно разговаривают по-японски.
Когда они замечают меня, их разговор обрывается. В глазах моего будущего бывшего мужа вспыхивает яркая искра. Он, наверное, думает, что я пришла сюда ради него и в честь сделки, которую мы заключили семь лет назад.
Что ж, у него появятся другие дела в скором времени.
— Завтрак был полчаса назад, Наоми, — выговаривает мой отец.
— У нее была чрезвычайная ситуация, Хитори-сан, — лжет Акира от моего имени.
— Не совсем. Я просто не понимаю, почему я должна завтракать с тобой, когда я ненавижу тебя, отец.
Его щеки краснеют, и он крепче сжимает чашку. Если есть что-то, что Абэ Хитори презирает больше, чем когда ему бросают вызов, так это неуважение, особенно на публике, где это считается унижением. Из-за его склонности к самоконтролю и роли в якудзе он привык к тому, что его требования удовлетворяются.
— У тебя есть желание умереть? — выпаливает он.
Может быть, это именно то, что у меня есть, потому что прямо сейчас внутри меня нарастает давление. Или, может быть, оно гноилось там годами. В любом случае, это нуждается в освобождении.
Мне нужна разрядка.
Мне нужно, наконец, сбросить маску и снова стать собой.
Мне нужно быть той Наоми, которая никому не позволяла наступать на нее, потому что так учила ее мама.
— Нам с Акирой нужно поговорить, — говорю я.
— Мы уже говорили, дорогая жена, и ты решила ослушаться меня, поэтому я попросил Абэ послать за твоим любовником. Мы же не хотим, чтобы он разрушил наше партнерство, не так ли, Хитори-сан?
— Верно, Мори-сан, — мой отец пристально смотрит на меня. — Ты должна была думать лучше, прежде чем испытывать нас.
Мои ноги дрожат, и мне требуется вся моя сила, чтобы не упасть на землю. — П-послать за ним? Что вы имеете в виду, говоря "послать за ним"?
 
— Это значит, что он под нашей опекой, — мой отец тянется за пультом и включает телевизор. Я перестаю дышать, когда в поле зрения появляется клетка.
И не просто любая клетка.
Та же самая камера, в которой мы с Себастьяном были заперты семь лет назад.
Только на этот раз меня там нет. Себастьян есть. Один.
На земле.
Неподвижный.
О боже.
Нет, нет, нет…
В течение многих лет мне каждую ночь снились кошмары об одной и той же сцене. В своих мечтах я так сильно скучала по нему, испытывала минутную слабость и шла к нему. Я целовала его, прикасалась к нему, засыпала в его объятиях, но тогда мой отец и Акира всегда убивали его.
Прямо передо мной, чтобы я усвоила урок.
Причина, по которой я должна была сопротивляться Себастьяну, заключалась именно в этом. Я предпочла разбить и растоптать собственное сердце, чтобы он снова не оказался в таком положении.
Я по глупости верила, что могу все изменить. Что я наконец-то могу быть с ним, несмотря ни на что.
Но я опоздала.
Слишком поздно.
Мои руки дрожат, а глаза щиплет от непролитых слез, когда я смотрю на экран. Ощущение жжения вырывается на поверхность, угрожая перелиться через край.
Нет. Пожалуйста.
Пожалуйста, Себастьян. Ты не можешь оставить меня сейчас, после того как я наконец снова нашла тебя.
— Он не умер, — объявляет Акира. — Но он умрет, если ты не выполнишь свою часть сделки.
В моей груди нарастает чувство облегчения, но оно недолговечно из-за скрытой угрозы, скрывающейся за словами Акиры.
Я знала, что ему не нравится, когда ему угрожают, что он ненавидит, когда у него нет власти и контроля, который приходит с этим, но я все равно нажала на его кнопки, и теперь он заставляет меня платить.
— Ни ты, ни кто-либо другой не будет угрожать моему бизнесу, Наоми. Ты меня слышишь? — мой отец указывает на экран, на неподвижное тело Себастьяна. — Этот маленький ублюдок должен был умереть двадцать два года назад за грех своих родителей, но я сохранил ему жизнь за деньги его бабушки и дедушки. Оказывается, оно того не стоило, и ему следовало присоединиться к своей вороватой матери.
Я ошеломленно смотрю то на Акиру, то на своего отца.
— Я же сказал тебе. Это уходит корнями в далекое прошлое, — мой муж указывает на каллиграфию, скрытую растением в углу кабинета.
Мои глаза расширяются, когда я читаю слова на японском.
Если ты слаб, ты мясо. Если ты силен, ты ешь мясо.
Это точные слова на японской татуировке Себастьяна. Те же самые слова, которыми он жил все это время — вероятно, с самого детства.
— Ты знал родителей Себастьяна? — спрашиваю я сдавленным голосом.
— Только его вороватую мать, — отец делает глоток чая. — Она была ассистентом в одном из наших филиалов, который мы используем в качестве прикрытия для доставки нелегальных картин. Когда она узнала об этой картине, которая в то время стоила три миллиона, она пожадничала и украла ее сразу после того, как искусствовед объявил о ее подлинности. Она была достаточно умна, чтобы заменить его подделкой, и мы не знали об этом, пока покупатель не нанял своего эксперта и тот не сказал ему, что это подделка. Мы выяснили, что она была воровкой, и наняли грузовик, который их сбил. Причиной смерти стала автомобильная авария. Вот так просто.
Я спотыкаюсь и ловлю себя в последнюю секунду. Реальность слов моего отца поразила меня сильно и быстро. Он убил родителей Себастьяна. Мой отец — причина, по которой он осиротел в юном возрасте и стал таким, какой он есть сейчас.
— Ты чудовище! Как ты мог так поступить с ребенком?
— Его мать обокрала меня. Никто, блядь, у меня ничего не крадет.
— Но Себастьян был там! Ему было всего шесть лет.
— И он тоже должен был умереть, но мы использовали его, чтобы выманить деньги на выкуп у его богатых бабушки и дедушки. Теперь я думаю, что это была не очень хорошая идея. Ты согласен, Мори-сан?