Страшные сказки Бретани (СИ)

Он действительно был красавцем — высокий, стройный, черноглазый и чернокудрый, с ослепительно белыми зубами, о которых он заботился, постоянно жуя мяту. Кроме того, Антуан прекрасно ездил верхом, метко стрелял, неплохо фехтовал и получил хорошее образование благодаря своему отцу. Он мог поддержать светскую беседу за столом, отвесить комплимент даме, прочитать стихи, как он утверждал, написанные им самим, и за неделю, что он гостил у шевалье де Сен-Мартена, успел полностью покорить и его, и его супругу.
Что же касается Эжени, то её не покидало ощущение какой-то неясной тревоги. Антуан был слишком хорош, чересчур хорош, и это вызывало у неё опасения, ведь издавна известно, что если что-то идёт хорошо, то вскоре всё пойдёт не так. К тому же молодой человек проявлял к ней очень мало интереса и всем своим видом давал понять, что не намерен жениться ни на Эжени, ни на ком-либо ещё. Мать советовала девушке перестать быть букой, улыбаться и предстать перед де Лавуалем во всей красе, Эжени же казалось, что родители пытаются продать её, как дорогую куклу, и это злило её. Она не могла заставить себя улыбаться, когда ей этого не хотелось, и всё больше времени проводила либо в своей спальне, либо в библиотеке, избегая общества гостя.
В тот день она решила в кои-то веки выбраться из замка и проехаться по окрестностям. «Никакого леса, только холмы», — наставлял её отец, и Эжени, как послушная дочь, направила лошадь (тогда у неё ещё был не Ланселот, а гнедая кобыла с белым пятнышком на лбу и нехитрым именем Звёздочка) прочь от леса, чтобы избежать таящихся в нём опасностей. Она рысью пронеслась по склону холма, доехала до небольшой рощицы и уже собралась поворачивать назад, как вдруг сзади послышался дробный перестук копыт, и к ней на своём великолепном вороном жеребце подлетел Антуан де Лавуаль.
«Ну вот, теперь опять нужно будет выслушивать его длинные речи и пытаться быть учтивой», — Эжени закатила глаза, разворачивая кобылу. Антуан подъехал почти вплотную, придержал коня и галантно поклонился, взмахнув шляпой.
— Мадемуазель де Сен-Мартен, какая встреча! В последнее время вас нечасто можно увидеть в замке. Вы прячетесь от меня?
— Нет, сударь, я просто занимаюсь своими делами, — как можно более вежливо ответила Эжени, раздумывая, нельзя ли развернуть лошадь и просто умчаться отсюда, забыв про все законы гостеприимства.
— Ваш отец рассказывал, как вы любите читать, — Антуан легко соскочил на землю и принялся привязывать коня к ближайшему деревцу. — Вы, должно быть, знаете историю этих краёв наизусть. Правда, что тут неподалёку есть заброшенная церковь?
— Правда, — кивнула Эжени. — Она сгорела не то тридцать, не то сорок лет назад.
— Вы не будете так любезны проводить меня к ней? Обожаю вдыхать запахи старины и думать о вещах, которые происходили задолго до того, как вы и я появились на свет.
Эжени не оставалось ничего иного, кроме как спешиться, привязать Звёздочку неподалёку и идти с де Лавуалем. Она пообещала себе, что эта прогулка не займёт много времени. Скорее всего, Антуану станет скучно в её обществе, вид обгорелой церкви повергнет его в уныние, он побыстрее попрощается и ускачет прочь.
Они шагали по направлению к церкви, Эжени шла чуть впереди и перебирала в уме все известные ей факты о заброшенном здании, думая, что интересного можно рассказать о нём своему спутнику. Чёрный силуэт, увенчанный крестом, уже показался вдали, над ним кружили вороны, и их резкие крики были единственным, что нарушало тишину этого места. В ложбине между холмов было сумрачно и прохладно, дул холодный ветер, небо снова затянуло облаками, и дыхание лета совсем не чувствовалось.
Внезапно Антуан с силой сжал плечо Эжени, рывком развернул её к себе и, не успела она ахнуть, впился в её губы поцелуем. Это был её первый поцелуй, но позднее она не могла вспомнить ничего, кроме ощущения ожога на губах и того, что юноша пытался просунуть ей в рот язык. Она обеими руками изо всех сил упёрлась в грудь Антуана, оттолкнула его и отскочила, едва не упав.
 
— Что вы делаете?
— Целую вас, — он снова потянулся к ней, и Эжени вновь отступила.
— Я вам этого не разрешала!
— А я не спрашиваю разрешения — я всегда беру то, что захочу, — Антуан оскалил в усмешке свои белоснежные зубы, и у девушки перехватило дыхание от запоздало накатившего ощущения близкой опасности. Только сейчас она поняла, что находится среди холмов наедине с мужчиной, и поблизости нет ни единой живой души, не считая ворон и лошадей.
— Я позову на помощь, — тем не менее предупредила она, продолжая отступать.
— И кого же вы позовёте? Своего коня или моего? — де Лавуаль продолжал скалить зубы, и внезапно страх Эжени прошёл, уступив место гневу. Ей захотелось ударить его чем-нибудь тяжёлым по лицу, разбить губы, чтобы эти белые костяшки окрасились кровью, стереть эту самодовольную ухмылку с его лица.
— Я обо всём расскажу моему отцу!
— Ваш отец — ничто перед моим, — Антуан наконец-то перестал улыбаться и скривил губы. — Мой вытащит меня из любой передряги, а ваш не способен вас защитить… да не очень-то и хочет этого. Он и правда думал, что я захочу жениться на вас — вот смешно!
— Если вы не собираетесь жениться на мне, то зачем вы меня целуете? — спросила Эжени со всей возможной сухостью.
— Ради любопытства, — он пожал плечами. — Целуетесь вы, кстати говоря, ужасно. Впрочем, чего ожидать от провинциальной дворяночки? Ничего, я не настолько разборчив. Вы мне ещё спасибо скажете.
— За что? — прошептала она, медленно покрываясь холодным потом.
— За бесценный опыт, за что же ещё? Без меня вы так и завяли бы в этой глуши, ушли бы в монастырь, а так хотя бы узнаете, что такое мужчина.
— Но я не хочу этого знать! — теперь она лихорадочно оглядывалась в поисках острой палки или чего-нибудь в этом роде, что могло бы послужить оружием.
— Хотите. Все хотят, — он махнул рукой с таким беспечным видом, словно речь шла об уроке танцев или верховой езды, а не о насилии, которое он намеревался совершить.
— Я обо всём расскажу моему отцу, — немеющими губами повторила Эжени.
— А я расскажу, что вы сами с радостью отдались мне, но потом вам стало стыдно, и теперь вы пытаетесь очернить меня, — совершенно спокойно произнёс Антуан. — Шевалье де Сен-Мартен всё равно ничего не докажет. Он вряд ли обратится в суд, ведь это будет страшным позором для его семьи и для вас лично. Конечно, он вызовет меня на дуэль, и конечно же, он проиграет. Я могу убить вашего отца, а могу только ранить его — всё зависит от вас. Будете покорны — ваш отец останется жив, станете сопротивляться — пеняйте на себя. После дуэли мне придётся уехать, ну так что ж — мир велик и полон возможностей! Ваша семья вряд ли сможет подыскать вам мужа, так что лучше им будет забыть о случившемся и сплавить дочку в какой-нибудь монастырь. Ничего, вы бы и так туда попали.
— Зачем вы это делаете? — Эжени с отвращением услышала в своём голосе нотки мольбы. — Я ведь вам даже не нравлюсь!
— Не нравитесь, — так же спокойно подтвердил он. — Кому может понравиться унылая бретонская селёдка? Но я готов сделать вам одолжение — совершить, так сказать, бескорыстное доброе дело. Всё равно вряд ли кто другой захочет с вами спать…
Эжени не дослушала до конца — она приподняла край юбки и рванулась прочь, не думая о выбранном пути, не обращая внимания на слёзы, что застилали глаза, на его жестокие обидные слова, что горели перед ней, словно были написаны огромными огненными буквами. Антуан не сразу погнался за ней — он выждал, как охотник, который выгоняет зверя из логова и пускает собак по следу, и лишь потом помчался вслед. Разумеется, он с лёгкостью догнал свою добычу, повалил на землю и попытался задрать её платье.
Эжени сопротивлялась отчаянно — она царапалась, кусалась, пыталась лягаться, кричала, пока не сорвала голос, звала на помощь, угрожала насильнику. Но Антуан был намного сильнее её — он навалился сверху, заставив её задыхаться, его пальцы железной хваткой сжали её запястья, от склонённого совсем низко лица невыносимо пахло мятой. Быстрыми ловкими движениями он потянул за шнуровку, затем рванул платье — ткань предательски затрещала и начала расползаться.