Страшные сказки Бретани (СИ)
— Он не может быть причастен к нападениям, — когда они отъехали от дома кузнеца, Леон решился нарушить затянувшееся молчание. — Слишком стар и передвигается с трудом — вы заметили, как он прихрамывает? И я не верю, что Лаура не узнала бы родного отца. А если бы узнала, то не стала бы рассказывать вам, верно? У неё ведь хорошие отношения с отцом?
— Лучше, чем были у бедняжки Розы Тома с Жилем, — меланхолично отозвалась Эжени, глядя вниз, под копыта Ланселота. — И лучше, чем были у меня со своим…
Она встряхнулась, стараясь скинуть с себя полусонное состояние, и наконец-то посмотрела на Леона.
— Я согласна, кузнец здесь ни при чём — он или спал в своей постели, или дожидался дочь, но я уверена, он был дома и даже не знает о произошедшем нападении. Теперь было бы интересно расспросить Жерома Планше, этого горе-любовника…
Но здесь Леона и Эжени ожидала неудача — дом плотника оказался заперт, и на долгий стук (Леон от души колотил в дверь, словно она была виновата в его переживаниях) никто не откликнулся. Соседи рассказали, что Жером частенько не ночует дома и посоветовали искать его или в кабаке, или у своих дружков, но не могли толком назвать имена этих самых дружков. В трактире Планше не оказалось, а ездить по сомнительным местам и расспрашивать сомнительных людей у Эжени уже не было сил.
— Может, он так напугался, что вообще сбежал, — предположил Леон, когда они отъезжали от трактира. — А может, валяется где-нибудь под забором мертвецки пьяный. В обоих случаях он нам ничего не расскажет, но зато какое-то время не сможет приставать к Лауре Клеман.
— Может, он вообще никогда не будет к ней приставать, — Эжени слабо усмехнулась. — Огромный чёрный человек из леса, хватающий людей за горло, у любого отобьёт такое желание.
Напоследок они отправились к Пьеру Жаккару, мяснику и отцу Натаниэля Жаккара. Его слегка покосившийся дом стоял на отшибе, окружённый несколькими потрёпанными деревцами, придававшими зданию мрачный вид. Пьер был во дворе — возился с большим лохматым коричневым псом, подкладывая ему что-то в миску. Едва хозяин, вытирая руки об окровавленный фартук, отошёл к гостям, пёс набросился на еду и захрустел костями с такой жадностью, что у Леона подвело живот, и он с тоской подумал о жареном гусе с грибами, которого намеревалась приготовить Сюзанна.
Пьер Жаккар, вопреки всем представлениям о мясниках, был не румяным здоровяком с круглыми щеками, а худым, хоть и достаточно сильным человеком, имевшим землистый цвет лица и длинные седые усы. Он был моложе Александра Клемана, но тоже выглядел больным — глаза словно выцвели, рот сжался в одну узкую линию, а усы поникли. Его «Добрый день, госпожа Эжени» прозвучало совсем бесцветно, а глаза скользили туда-сюда, будто были не в состоянии задержаться на лицах гостей.
— Где ваш сын? — Эжени похлопала по шее Ланселота, который задёргал ноздрями и нервно взбрыкнул — должно быть, от запаха крови. — Мне надо с ним поговорить.
— Натаниэль уехал, — произнёс Пьер Жаккар, глядя в землю, голос его был лишён всякого выражения.
— Давно? И куда? — Леон поехал поближе, сильнее сжимая бёдрами бока своей вороной кобылы, которая тоже начала возбуждённо фыркать и прядать ушами. Состояние лошади передалось всаднику, и тот разозлился на самого себя за непонятно откуда взявшийся страх.
— Два дня назад. Куда — не знаю. У нас с ним вышла ссора, и он… — мясник махнул рукой. — Молодой, горячий, вспылил… Ничего, через пару дней образумится и вернётся. Обязательно вернётся, — повторил он с тупой настойчивостью, по-прежнему глядя в землю.
Лохматый пёс оторвался от миски и неожиданно жалобно завыл. Леон бросил на него взгляд и увидел в миске среди костей чёрную птичью голову с мясистым гребешком. Внимательнее осмотрев двор, бывший капитан заметил в одном углу парочку чёрных перьев, а в другом — засыхающие на земле капли крови. Леон покосился на Эжени, мысленно передавая ей послание, но она была погружена в свои мысли. Тогда он подъехал чуть ближе и, протянув руку, слегка потянул девушку за рукав. Она вздрогнула и приподняла голову — Леон поймал её взгляд и едва заметно кивнул в сторону миски. Эжени посмотрела туда, и губы её слабо дрогнули от отвращения.
— Значит, вы не знаете, где ваш сын? — она чуть повысила голос, обращаясь к мяснику.
— Нет, не знаю. Но он вернётся. Непременно вернётся, — Пьер Жаккар стоял, слегка покачиваясь, и Леону внезапно стало жутко от этого бесцветного голоса, пустых остекленевших глаз и бесцельно повторяющихся фраз, от тишины, повисшей над двором и нарушаемой только вознёй пса и фырканьем лошадей, от следов крови и отрубленной головы чёрного петуха. Вдруг подумалось, что Жаккар — мясник, а значит, перерубить чью-нибудь шею для него не составит труда, и неважно, кому принадлежит эта шея — петуху или человеку. Тут ещё, как назло, солнце скрылось за набежавшим облаком, налетел ветер, и сын Портоса не выдержал охватившего его озноба.
— Полагаю, здесь нам больше делать нечего, — бросил он, разворачивая кобылу и молясь, чтобы Эжени не стала возражать. — Дела в замке ждут, да и мне ещё нужно кое к кому заехать. Если Натаниэль вернётся, тут же сообщи мне или госпоже Эжени.
— Он вернётся, — кивнул Жаккар, до которого едва ли дошёл смысл сказанного.
Назад Леон и Эжени летели, как на крыльях, стремясь убраться прочь от этого страшного места. В пути было не до разговоров, и первые мысли по поводу случившегося они смогли высказать друг другу только тогда, когда очутились во дворе замка и почувствовали себя в безопасности.
— Какое жуткое место! — выдохнула Эжени, соскальзывая с коня. — Там всё как будто инеем покрыто, хотя на дворе и лето! Вы тоже это ощутили?
— Ещё как, — кивнул Леон, у которого до сих пор мурашки бежали по спине. — Мясник то ли болен, то ли пьян, а куда подевался его сын — хороший вопрос! Вы подумали о том же, о чём и я?
— О том, что повторяется история с Филиппом Тома?
— Именно! Интересно знать, как могут быть связаны исчезновение Натаниэля Жаккара, нападения на Жаклин и Жерома и Лаура Клеман, в которую, по её словам, влюблён Натаниэль. И ещё эта голова чёрного петуха в собачьей миске… Я понимаю, что мясник мог просто зарезать петушка, но почему именно чёрного? И почему он ведёт себя так странно?
— Вы сказали, чёрный петух? — от резкого голоса Бомани Леон и Эжени вздрогнули. Конюх, только что отведший лошадей в конюшню, поспешно возвращался к ним, его блестящие тёмные глаза не отрывались от лица Леона. — Кто-то зарезал чёрного петуха?
— Мясник Пьер Жаккар, — сдержанно ответил бывший капитан, обменявшись взглядами с Эжени. — Сегодня утром, судя по всему.
— Чёрный петух, — Леон впервые видел Бомани таким взволнованным. — И чёрный человек в лесу. Госпожа, кажется, я знаю, что за нечисть завелась в ваших краях! Я мог бы догадаться ещё вчера, когда Лаура рассказала мне про нападение, но не хотел верить. А теперь я знаю, знаю точно.
— Говори же, не томи! — вырвалось у Леона.
Бомани сделал глубокий вдох и внимательно посмотрел на Эжени, словно пытаясь понять, хватит ли ей сил перенести услышанное.
— Госпожа, в ваших краях завёлся живой мертвец.
Глава XXXVI. Живой мертвец
Леону сказанные негром слова в первые мгновения показались настолько странными и нелепыми, что он с трудом сдержал нервную усмешку. Эжени же вздрогнула всем телом и подалась вперёд — для неё произнесённое Бомани явно не было пустым звуком.
— Живой мертвец? Как из тех сказок, что ты рассказывал мне, когда я была маленькой?
— Именно, госпожа. Но на сей раз, боюсь, это не сказки.
— Но ведь покойники не восстают из мёртвых, это невозможно! — Эжени бросила взгляд на Леона, видимо, вспомнив его рассказ о возвращении отцов-мушкетёров. — Я ещё могу поверить в истории о призраках, бесплотных душах, скитающихся между миром мёртвых и миром живых, но чтобы мёртвая плоть восставала из могил… — она покачала головой, встревоженно вглядываясь в лицо конюха.