Страшные сказки Бретани (СИ)
— Жиль Тома, должно быть, утром услышал пересуды о странном рисунке, выложенном у церкви, и понял, что он означает, — проговорила Эжени. — Он вооружился и отправился в лес, чтобы проверить место. Может, он хотел перепрятать тело… Но мы успели раньше, и он от отчаяния решил нас застрелить, но не смог. На выстрелы прибежал Филипп, который бродил тут рядом в обличье козла, и завершил своё дело.
Она оглянулась на Леона, словно проверяя, дошёл ли до него смысл сказанного, а потом вновь повернулась к юноше.
— Ты можешь быть спокоен, Филипп. Твоё дело здесь, на земле, завершено. Твоей сестре и матери больше ничего не угрожает. Я расскажу деревенским, как всё было, — она на мгновение задумалась. — Твой отец отправился сюда в поисках козла, чтобы застрелить его, — как и мы с Леоном. Его усилия увенчались успехом, но он был смертельно ранен рогом козла, и мы нашли его при смерти. Перед смертью он раскаялся и рассказал всю правду о твоём убийстве. Мы вернулись за лопатой, раскопали могилу и нашли доказательство его правоты. Твоё тело будет захоронено как подобает, — её голос возвысился. — Тело твоего отца, возможно, тоже, но это как решит твоя семья и отец Клод. Тело чёрного козла, скорее всего, сожгут, но его будут считать не посланием Сатаны, а знамением Господа, который решил через козла и созданные им рисунки указать на преступника.
Она вновь торжественно, будто в молитве, протянула руки к призраку.
— Иди в свет и ничего не бойся! Я, твоя мать и сестра и многие другие будем молиться о твоей душе. Покойся с миром!
Туманные очертания дрогнули и стали расплываться. Ещё через несколько мгновений от Филиппа Тома не осталось даже клочьев тумана — он растаял, растворился среди деревьев, и тело чёрного козла сразу потеряло все свои пугающие свойства. Эжени безо всякой брезгливости подошла к нему и осторожно закрыла огромные, вытаращенные в последнем страдании глаза.
— Ты, наверное, был хорошим козлом, раз Бог избрал тебя как орудие справедливости, — совершенно серьёзно сказала она, а потом вернулась к Леону и опустилась около него на колени. — Эй, можете уже отпустить пистолет! — ей пришлось разжимать его пальцы, намертво впившиеся в оружие.
— Что это, чёрт возьми, было? — одновременно со стуком упавшего наземь пистолета к Леону вернулся дар речи, и он поморщился, прижимая к груди руку, — пальцы от напряжения свело судорогой.
— Думаю, вы и сами уже поняли, — Эжени говорила с ним так же, как только что с мёртвым юношей, растаявшим в воздухе. — Филипп Тома был убит своим отцом, остался здесь в виде призрака, вселился в тело чёрного козла и убил своего отца. Между прочим, он в каком-то роде спас вам жизнь. Жиль Тома неплохо стреляет… стрелял, даже и с раненой рукой.
— Почему вы не уехали и не позвали на помощь? — в Леоне всколыхнулось прежнее раздражение. — Я же крикнул вам…
— Я слышала. Но решила, что здесь моя помощь будет нужнее. Пока я доскакала бы до деревни, втолковала бы крестьянам, что надо делать, и привела их сюда, Тома мог бы убить и вас, и козла, а сам бы скрылся.
— И чем бы вы могли мне помочь? У вас даже нет оружия!
— Вообще-то есть. И вообще-то я довольно неплохо стреляю. Сегодня я оставила свой пистолет дома, но в следующий раз такой ошибки не совершу. Не подумайте, что я упрекаю вас, что вы плохо меня защищали, — вдруг всполошилась Эжени. — Вы прекрасно стреляете из пистолета, а ещё вы очень храбрый человек и без малейших раздумий увели опасность от меня в лес.
Она помолчала немного и затем тихо добавила:
— Разумеется, я не могу винить вас, если вы захотите меня покинуть. После того, что вы увидели сегодня, это вполне объяснимо. И конечно же, я выплачу вам сумму, которую мы обговорили. Вы послужили мне верой и правдой, хоть это было и недолго.
— Погодите, — Леон поморщился, вставая с земли. — Не могу сейчас думать ни о чём… Весь мир встал с ног на голову… Давайте поскорее уедем отсюда, а то как-то не хочется обсуждать финансовые вопросы в месте, где лежат три трупа.
***
Удивительно, но всё, сказанное Эжени, сбылось в точности. Тела Жиля и Филиппа Тома были перевезены в деревню и захоронены на местном кладбище. Тело чёрного козла сожгли, а пепел развеяли по ветру. Леон не был на похоронах, но судя по рассказам Сюзанны, Анна и Роза плакали всю службу, а священник долго молился об отпущении грехов покойного Жиля. Эжени по этому поводу с грустью заметила, что мать и дочь наверняка что-то подозревали, поэтому Роза так разрыдалась, когда Леон спросил её о сбежавшем брате. По деревне быстро расползлись слухи о решающей роли госпожи и её помощника в раскрытии правды, и Леон почувствовал, как настороженное отношение к нему сменилось уважением. Что касается Эжени, то к ней, похоже, и вовсе стали относиться как к местной святой. Сюзанна без конца ахала и охала, восхищаясь подвигами хозяйки и господина Лебренна, Бомани лишь качал головой и упрекал Эжени в неосторожности.
Возможность объясниться выпала Леону только через несколько дней, когда утихли все хлопоты, связанные с делом Тома. Он пришёл к Эжени уже под вечер и постучал в дверь библиотеки — именно там хозяйка, как объяснила Сюзанна, устроила что-то вроде своего кабинета.
— Войдите! — послышался голос из-за двери.
Библиотека оказалась больше, чем мог ожидать Леон. Она располагалась в башне, имела круглую форму и насчитывала множество книг, аккуратно расставленных на полках. Возле узкого окна, наполовину прикрытого шторами, стоял стол с чернильницей, перьями, всевозможными бумагами и папками, за ним в кресле сидела Эжени. При виде своего стражника она оторвалась от написания какого-то документа и кивнула.
— Садитесь, Леон.
Бывший капитан королевских гвардейцев опустился на стоявшую возле шкафа козетку, пытаясь отогнать от себя неожиданно возникшее неприятное воспоминание о кабинете Кольбера, полном всяческих бумаг, папок и страшно секретных документов. Там, правда, было меньше книг и больше картин различных известных мастеров, картин, скрывавших за собой тайники и проходы в стенах. Леон невольно огляделся, но не заметил на стенах библиотеки ни одной картины — в замке Сен-Мартен их вообще было не так много. Стены библиотеки уходили ввысь и смыкались вверху куполом, полки были украшены затейливой резьбой. Похоже, что предыдущие владельцы замка предпочитали вкладывать деньги не в картины, а в изысканную мебель и в книги.
Воспоминания о Кольбере обычно вызывали у сына Портоса досаду, но к ней всякий раз примешивалась доля злой насмешки и, как ни странно, ощущения собственного превосходства. Когда Леон уже отказался от должности капитана королевских гвардейцев и твёрдо решил уехать из Парижа, он заглянул в кабинет Кольбера. Министр финансов, как обычно, был занят какими-то бумагами и, на мгновение оторвавшись от них, неприязненно взглянул на вошедшего.
— А, это вы, капитан Леон! Впрочем, уже бывший капитан. Что вам нужно?
— Вы знали. Знали, кто мой отец, — Леон не стал ходить вокруг да около. — Знали всё это время и молчали!
— Понятия не имею, о чём вы говорите, — равнодушно отозвался Кольбер. Его глаза были пусты и холодны, как монеты, которые, должно быть, он пересчитывал у себя в голове. И Леон понял, что министр финансов ни в чём не признается. Если, конечно, не начать его пытать. На миг у бывшего капитана мелькнула шальная мысль быстрым шагом пересечь кабинет, выхватить у Кольбера остро заточенное пахнущее чернилами перо и вонзить ему в руку, но он тут же отмёл эту мысль. Он пока ещё не настолько сошёл с ума и не желает оказаться в Бастилии или навлечь на себя преследование.
— Это всё, что вы хотели сказать? — похоже, Кольбер принял молчание капитана за нерешительность.
— Не совсем, — Леон шагнул вперёд, и видимо, было в его лице что-то такое, отголосок недавней мысли о пере, заставивший всесильного министра побледнеть и поспешно схватиться за колокольчик.
— Лучше вам сейчас же уйти, — заявил Кольбер.
— Я уйду, — Леон отступил. — Но напоследок хочу послать вас к чёрту. Пусть и ваш кабинет, и ваши бумаги сгорят в огне, а сами вы подавитесь вашим золотом! Я не единственный, кто вышел из-под вашей власти, будут и другие, и уж они-то не станут с вами церемониться!