Реальность сердца (СИ)
— Тогда едем, — Кесслер залпом выпил поданный бокал вина и взялся за шляпу. — Возьми с собой человек пять на всякий случай.
— Бернар, распорядитесь. Сорен, подожди, мне нужно переодеться… Пойдем со мной, расскажешь, как вам удалось… — Саннио за руку потащил приятеля с собой наверх; тот не отказывался, но выглядел раздосадованным, и, кажется, вовсе не был рад встрече. — Да что с тобой такое?
— Прости… я не спал больше суток, — Кесслер очень знакомым жестом потер пальцами виски. — И мне было велено торопиться.
— Если я не переоденусь так же, как ты и прочие, ничего хорошего не выйдет, — объяснил Саннио, отдавая распоряжения Ванно. — Что с герцогом? Кесслер вместо ответа повернулся к зеркалу и принялся оправлять и без того безупречно сидевший мундир, потом принялся за кокарду на шляпе, а закончил изучением форменных перчаток на предмет случайных пятен. Хозяин все с большим удивлением следил за этим представлением, и, наконец, не выдержал.
— Сорен, я понимаю, что ты устал, но я спросил…
— Приедешь — увидишь. Я не уполномочен об этом докладывать кому бы то ни было.
— Какие у тебя интересные манеры…
— Можешь поблагодарить за них господина Рене.
— Почему ты называешь его, как слуга? — изумился Саннио.
— Потому что он обращается со мной, как со слугой. — Выражение лица и тон голоса бруленца навели господина наследника на мысль, что тому нужно было подать не вина, а настойку пустырника: от подобного замогильного спокойствия до самых отъявленных глупостей обычно — всего полшага.
— Но зато тебе удалось…
— Зато мне удалось.
— Сорен, да что с тобой?
— Пожалуйста… — Впервые на лице приятеля появилось что-то, отдаленно похожее на прежнее шалое и упрямое выражение. — Пожалуйста, оставь меня в покое! Я потом с тобой поговорю. Все расскажу. О том, о чем имею право рассказывать. Потом… Едем, прошу тебя.
Рене Алларэ мерил шагами широкую гостиную залу в доме владетеля Леруа. Доходил до остывшего камина, пытался заставить себя рассмотреть коллекцию оружия, потом обходил залу по периметру, слепым взглядом провожая щиты и гербовые знаки, которыми были украшены все четыре стены, и вновь возвращался к камину. На рассвете он попросил мэтра Беранже дать ему что-нибудь, что позволило бы обойтись без сна еще как минимум день. Лекарь просьбу выполнил, но это оказалось некстати. Часом позже Рене уяснил, что может убираться на все четыре стороны, к воронам, селедкам и крабам морским — он здесь больше не нужен. В отличие от бруленского мальчишки. В отличие от неведомого наследника герцога Гоэллона, о котором Рене почти ничего не слышал; нашелся некий племянник-сирота и оказался наследником, чудеса в кадушке, извольте радоваться. Племянник был на год младше Кесслера, следовательно, еще больший шалопай и бесполезный балбес — и вот, эти двое Реми нужны, а брат и наследник — нет; Рене мог лечь спать, уехать в Алларэ, отправиться в Собру или повеситься в дверном проеме, это никого не взволновало бы, и герцога Алларэ — в последнюю очередь. Дома ждали дети, ждала Кари, им нужен был муж и отец, а родовые владения нуждались в управлении, которым пять лет бессменно занимался Рене; здесь же его никто не ждал и никому он нужен не был. Это выяснилось довольно быстро. Пока он рассказывал Реми обо всех событиях с момента его ареста и вплоть до дня освобождения, герцог внимательно слушал, переспрашивал и кивал, по-видимости, совершенно не обращая внимания на возню лекаря. Кесслер сидел в изголовье кровати, тихий, словно кошка, и, слава Сотворившим, молчал; но одного его присутствия было достаточно, чтобы Рене чувствовал себя неуютно. Не на своем месте.
Когда Рене от описания событий и отчета о своих действиях перешел к пересказу своих планов, брат и герцог удивленно приподнял бровь и передернул плечами.
— Сорен, помогите-ка мне сесть. Рене, любезнейший, и скольким же моим вассалам вы поведали этот изысканный план?
— Всем, кому мог полностью доверять, — наследник уже чувствовал подвох, но еще не понимал, в чем именно он состоит.
— Ну, сколько же их, сколько? — с живейшим интересом продолжал Реми; саркастическая усмешка не предвещала ничего хорошего.
— Около полусотни…
— Бедный, бедный Рене! Я вам очень сочувствую. Теперь вам придется донести до полусотни владетелей, что вы весьма погорячились, решая за меня, что я буду делать.
— Вы не собираетесь мстить за сестру? За себя? Вы все это простите? — опешил Рене.
— Того, кто виновен в смерти Мио, я уничтожу. Медленно и мучительно. Того, кому обязан этим, — кивок в сторону склонившегося лекаря, — тоже. Я не святой, но сотворю чудо, и этот человек умрет дважды. Но кому еще я должен мстить? Стране? Будущему королю Элграсу? За что, Рене? Откуда в вашей голове завелась мысль, что я позволю рвать страну на части?!
— Господин герцог, в вашем состоянии я не стал бы кричать, — поднял голову мэтр Беранже.
— Зато на моем месте… — Реми закашлялся.
— Я же говорил, — вздохнул лекарь. — Юноша, подайте герцогу питье. Рене стоял, едва понимая, на каком он свете и что теперь делать. Подобной отповеди он не ожидал, и даже в дурном сне ему привидеться не могло, что брат не только откажется от всего сделанного Рене, но еще и выскажет это подобным образом и при трех посторонних.
— И, мстительный мой братец, — напившись, продолжил Реми, — не хотите ли и себя занести в список моих врагов?
— За что?!
— За вашу болтливость. За поручение, которое вы дали господину Ларэ, дурак… или назвать вас предателем?
— Вы же сами писали мне…
— Я писал вам о том, что, возможно, сделаю. Вы же отправили Ларэ сообщить об этом королю. Он и сообщил — он на редкость… исполнительное создание! Кстати, где сейчас этот цветок энорский?
— Должен был находиться во дворце.
— Будем уповать на лучшее и искать его среди уцелевших. Ну так что, любезнейший мой Рене, вы дурак или предатель?
— Герцог, я…
— Герцог здесь — я, — оскалился Реми. — Вам же я задал вопрос. Ну?
— Дурак, — тихо выдохнул Рене. — Я прошу прощения за дерзость и самовольные действия, господин герцог.
— Считайте, что первую свою вину вы искупили. Вторую — посмотрим. Я вас более не задерживаю, Рене. Сорен, проводите господина Алларэ и распорядитесь… Господин Алларэ не стал дожидаться, пока мальчишка, клубочком свернувшийся рядом с Реми, сообразит, что ему приказали сделать. Он развернулся и вылетел вон, не обращая внимания на бросившихся к нему с вопросами владетелей, быстрым шагом вышел во двор. Темнота, липкая и вязкая, словно желе из морских водорослей, воздух прохладный, но душный, словно им уже дышали тридцать раз, голоса за спиной… Благодарность герцога и брата оказалась удивительно своеобразной. Рене споткнулся о какую-то бадью, с размаху пнул ее. Проклятая деревяшка оказалась во много раз тяжелее, чем он предполагал. В ступне, защищенной лишь тонким сапогом, что-то хрустнуло. Боль была бело-алой и пятнистой…
Теперь он все еще хромал, и опираться на пальцы левой ноги было неприятно, но это волновало Рене в последнюю очередь. Голова шла кругом — от обиды, от удивления, от собственной беспомощности и ненужности. В помощники Реми выбрал старшего из братьев Аэлласов, Гильома, ну и, разумеется, бруленца. Эти двое, вместе с помощником лекаря, ни на шаг не отходили от Реми, а про Рене все забыли. Оставалось только догадываться, что сказал им герцог. В доме кишели люди, постоянно кто-то уезжал и возвращался с вестями из столицы, и, чтобы быть в курсе дел, Алларэ устроился в кабинете перед спальней, в которой лежал Реми. Спрашивая входящих о новостях, он чувствовал себя дураком; и вдвойне дураком чувствовал, когда спрашивал выходящих о том, какие распоряжения они получили. Делать вид, что так и должно, требовало больших усилий; но и это оказалось бесполезным: на очередной вопрос Гильом, сновавший туда-сюда, ответил: «Господин герцог не велел мне сообщать вам».
Кесслер не был так упрям, и на вопрос «куда и с каким поручением отправил его герцог», коротко доложил; без малого девятина воспитания пошла ему на пользу. Это стало последней каплей в чаше терпения, и Рене удалился в залу. Если герцог соизволит его позвать — так тому и быть, если же нет — ну что ж, брат сделал свое дело, брат может убираться восвояси. Семья Алларэ многочисленна, наследника выбрать будет не так уж и сложно… Лелея свою обиду, Рене все же вошел к герцогу вместе с Сореном и вторым юношей. Он уселся в кресло в дальнем углу и притворился тихой неприметной тенью от комода. Двое мальчишек явились как раз во время ссоры герцога с мэтром Беранже. Сцена была изумительная, и в другое время Алларэ веселился бы до упаду, вставляя реплики: старый лекарь оказался не менее упрям, чем Реми.